В градации современной прозы, наверное, можно теперь ввести и это понятие, в равной степени отсылающее как к премиальному контексту – книги, написанные писателями, увенчанными теми или иными литературными наградами и премиями, литература, адресованная широкому кругу читателей, а не только обладателям рафинированного. утонченного вкуса, но отличающаяся при этом глубиной проблематики и литературной техникой. Сегодня разговор о трех новинках этого рода, вышедших в последние месяцы:
Жизнь и ничего сверх
Фицджеральд П. В открытом море/ Перс англ. И. Тогоевой. - М.: Эксмо, 2018. - 288 с.
Роман Фицджеральд предваряет предисловие Алана Холлингхерста. Удачное решение для читателя, крайне неудобное для рецензента. Не то чтобы после Холлингхерста любое мнение было бы неуместным, просто, на первый взгляд вроде бы добавить нечего: настолько основательно он пробегает за десяток страниц по тексту книги.
И все же пару замечаний, особенно с учетом нашей литературной специфики сделать можно.
«В открытом море» - тип романа, в котором с героями, словно бы ничего и не происходит, книга, в которой нет ничего кроме самой жизни. Это можно именовать блеклой прозой, это можно называть взрослой прозой. В ней отсутствует опереточный, постановочный дух, привычное заигрывание с публикой в виде смертей и любовей – традиционных усилителей вкуса, добавляемых для незрелого и неразвитого читателя.
1961-1962 год, Лондон. Несколько плавучих домов, стоящих у берега. 250 страниц о жизни их обитателей, без прикрас и эмоциональных восклицаний. Роман автобиографичен, поэтому точен в деталях, и одновременно метафоричен.
Герои – чистейшей воды маргиналы. Их трудно причислить к морским цыганам, но и назвать гражданами Лондона язык тоже не повернется. Люди, в какой-то мере опустившиеся, в какой-то еще не потерявшие надежды на то, что выберутся из этого промежуточного состояния (не суша, не море), готовые либо броситься в новые искания, либо найти, наконец, надежный причал. Своего рода «На дне», но без особых романтических подлетов.
Хотя от ярких монологов и пронзительных по силе мысли замечаний Фицджеральд порой удержаться не может, особенно когда речь заходит о принципиальных моментах, таких как счастье, например: «На свете нет какого-то единого для всех счастья, но существует великое множество его разновидностей. А потому всякое принятие решения – пытка для человека с воображением. Ибо, окончательно что-то решив, ты как бы умножаешь количество тех вещей, которые мог бы сделать, но теперь уже никогда не сделаешь».
Эта нерешительность, ведь на баржах также люди не без воображения, так и витает в воздухе.
В одном с Холлингхерстом можно поспорить. Ненну Джеймс, бывшую скрипачку, а ныне владелицу плавучего дома «Грейс», вряд ли можно назвать главной героиней. Главных здесь нет. Ненна интересна не более других персонажей, населяющих роман, будь то ее дочери Марта и Тильда, идущий на закат жизни и карьеры художник Уиллис, задержавшийся в межеумочном положении на полтора десятилетия Ричард, или ловкий в общении Моррис.
Метафора жизни на приколе, дома, человека, который никуда не плывет по реке жизни, живет не столько в открытом море, сколько без берега, тверди под ногами, довольно очевидны. Понятно, что это временное состояние. И Фицджеральд мастерски передает его зыбкость, ненадежность. Так жить нельзя - и хрупкий мир постепенно разваливается на части.
В отличие от «Книжной лавки», романа удручающе статичного и излишне камерного, «В открытом море» книга более просторная и мастеровитая. Однако и там, и там, очевидна большая связь с драматургией, нежели с прозаическим каноном. Ощущение того, что действие происходит на громадной сцене («весь мир - театр»), в котором декорации с успехом заменены развернутыми авторскими ремарками, не покидает тебя на протяжении всей книги.
По волчьи выть
Фридлунд Э. История волков/ Пер. с англ. О. Алякринского. - М.: Эксмо, 2018. - 320 с.
А вот роман Фридлунд поначалу так и хочется назвать прозой подростковой. Не только потому, что повествование уводит нас в пятнадцатый год жизни героини. А потому что здесь собран практически весь типовой современный литературный набор, обычно служащий признаком незрелой прозы, апеллирующей к внешним эффектам: в центре рассказа – героиня (парень – немодно), история взросления, сплошь тяжелые воспоминания, педофилия, пожары семейных трагедий, сектанты. Из такого должно получиться зубодробительное, всесокрушающее варево, жуткий китч.
На самом деле нет.
Блуждая вместе с героиней полкниги по лесу, и задаваясь время от времени вопросом к чему это затянутое повествование о заповедных американских местах и странной дружбе с молодой соседкой-мамашей Патрой, ее четырехлетним сыном Полом, уже не рассчитываешь на что-то основательное. Сейчас случится страшное, и все начнут плакать. Так теперь принято в американских книгах.
Но вдруг понимаешь, что вся эта тягомотина была неспроста, и книга не так пуста и поверхностна, как показалось сперва.
Многие рецензенты обратили внимание на доклад главной героини о волках, за который учитель прозвал ее мисс Оригинальность. Однако в поле зрения попала лишь наиболее очевидная мысль юной исследовательницы – ситуативная обусловленность позиции альфа-самца. Не бывает такого раз и навсегда. Другой тезис – «волки стараются избегать контактов с людьми», остался без внимания.
Между тем именно он является ключевым для понимания книги в целом. Ведь перед нами не столько роман о Патре и Поле, мистере Грирсоне, или о Мэделайн (которая вспоминает «последнее лето детства»), сколько о том, что происходит с нами. Это роман о том, как все мы незаметно стали волками.
Из шаблонного набора элементов, привычного антуража триллеров последних лет (девочка+глухомань+уроды вокруг) Фридлунд создает историю современного человека-волка, оборотня по сути. Шкура человечья, душа волчья. Всяк ищет вожака хоть на час (разве не таков муж для Патры?), сбивается в стаи (хиппи-коммуны, христианская наука). К этому же стремится и сама героиня (учитель как альфа-самец, семья Патры и Лео, как искомая стая, к которой можно прибиться).
Быть собой, одиночкой и раствориться в массе, просто быть или, напротив, казаться (Мэтти-Линда, Клеопатра-Патра) – роман строится вокруг извечных дилемм человеческого существования.
Распад привычных социальных связей - вот что прежде всего заметно в романе Фридлунд.
При этом она вольно или невольно вступает в полемику с давней литературной мифологемой «естественного человека». Да, Мэделайн гармонично чувствует себя среди природы: она ощущает некий тайный смысл, упорядоченность в извечном круговороте вещей. Но ее естественность - плод человеческих мудрствований в этой области, идущих еще от искусственной «жизни в лесу» Торо. Дитя некогда развалившейся коммуны, она несет на себе печать сектантского сознания. Не естественный, а одичавший человек. Собственно по этой причине, семья одержимая дикими принципами «христианской науки» и кажется ей более близкой, чем отец и мать, с которыми она живет. Это ее стая. Стая людей, которая убеждена (также как и некогда ее родители), что они способны превозмочь законы человеческого и даже природного бытия.
Литература последних лет приучила нас к тому, что человеческих извращения – всегда нечто яркое, завораживающе жестокое. Фридлунд в этом смысле оказывается более близка к реальности.
Роман пронизан атмосферой запустения, неприкаянности, ощущением несуразности, абсурдности происходящего. Расстроенная жалобная музыка человеческих отношений, невнятности мотивов, недоговоренности, обрывистости. Волчьи, стайные отношения подменившие человеческую любовь, заботу, дружбу.
«В чем различие между тем, во что ты хочешь верить, и тем, что ты делаешь?» - такой вопрос волнует героиню.
За ним просматривается не только расхождение между субъективной картиной мира и объективной реальностью, которое будет иметь трагические последствия для героев. Фридлунд на примере судьбы семьи Гардинеров не только демонстрирует абсурдность популярного ныне обывательского воззрения «дурные мысли притягивают негативную энергию, отравляют существование».
Есть и другие аспекты анализируемой ею взаимосвязи деятельности и веры.
Действия с одной стороны не зависят от верований (мысли не исцеляют болезней и не насылают их, смерть – это действительно конец, а не переход на иной уровень восприятия). С другой – наши представления, конечно же влияют на наши поступки. Ну и третье – наша вера, принципы, бесполезные в прагматическом аспекте, многое говорят о нас самих.
По второму и третьему пункту у Мэделайн нет особых оправданий. Вера ее страшна, система представлений о себе и окружащих вряд ли способны вызвать симпатию. Она принадлежит к сонму современных малосимпатичных героинь знакомых по книгам Эммы Клайн, Отессы Мошфег. Одинокая волчица, которой удалось выскользнуть из капкана лесной глухомани, оставив в нем, впрочем, нечто большее, чем перегрызенная волчья лапа.
У конца времен
Фишер Т. Как править миром/ Пер. с англ. Т. Покидаевой. - М.: Эксмо, 2018. - 320 с.
Мы живем в тяжелые времена. Можно сказать, последние. Хотя так было всегда. Ощущение конца - полезное ощущение, оно избавляет от верхоглядства и заставляет смотреть на окружающее без модных ныне розовых очков. Тибор Фишер, с большим цинизмом, сарказмом и иронией рисует картину нынешнего, бог весть какого уже по счету, увядания цивилизации - самой бесполезной и ненужной штуки, изобретенной с какого-то перепугу человечеством.
В поле зрения как нечто традиционное для литературы («все мерзостно, что вижу я вокруг»), так и новое небывалое – раковая опухоль новых технологий пожирает все подряд.
Интернет убил видеозвезду.
Весь роман – воспоминания и размышления киношника-документалиста Бакстера Стоуна, выдержанные в духе знаменитого тезиса старухи Шапокляк «Хорошими делами прославиться нельзя». При этом настроение минорное, а не задорное, как у советской пенсионерки. Собственно, герой так и не прославился, из чего нетрудно сделать вывод, что человек он все-таки неплохой.
Привычные сетования на хаотизм человеческой натуры, на то, что чудики и чудаки уходят, а фрики остаются, перемежаются брюзжанием по поводу современных технологий, обессмысливающих всякое творчество, возвещающих эпоху бедности для вчерашних правителей мира (раньше ТВ было богом, а теперь?).
Пара коллег по киношному ремеслу, Бакстер и Семтекс, подобны Дон Кихоту и Санчо Панса наших дней. Их скитания по съемочным площадкам с камерой наперевес кажутся столь же безнадежными и печальными.
Один из главных вопросов книги – способен ли человек меняться? И да, и нет. В какой-то мере эта способность является признаком человечности. Зло остается статичным, неизменным. У глупости, жадности, подлости, нет пространства для роста, разве что в количественном отношении. А люди, да, они меняются.
«Как править миром» - странный роман, в котором много разочарованного ворчания и горького цинизма. Книга с хорошим размахом, но ударом не в полную силу. История современного мира в какой-то момент сжимается в нем до рассказа о похождениях режиссера-неудачника. Роман с самого начала обещал читателю нечто большее, чем анекдоты из жизни создателей документальных программ и фильмов. Мир все-таки шире и интереснее индивидуальной судьбы, пусть она и типична для человечества стоящего, как всегда, у конца времен.
Сергей Морозов