«Малец вмазал по мячу ногой. От слишком сильного удара, правую понесло по инерции вперёд. Левая — по той же инерции — пошла на пятку. Пятка — ну, куда ж без инерции — на утоптанной снежной площадке юзнулась. И бомбардир пластанулся навзничь в снег.
Мелкий щуплый кипер — «дошкольник Серпокрылов» — проворонив, безусловно, «мёртвый мяч», удручённый живенько встал на четвереньки. И полез в засугробленный угол ворот, из «авоськи» добывать инвентарь.
Спустя минуту после происшествия — внизу и слева — раскрылось окно. И зычный женский голос проорал: «Ты чё лёг? Ну-ка встал живо — ать, два! Видали? Новую куртку надел — двух дней не ношено. «Круглого» откуда-то слындил. И — вон уже — улёгся!»
Окно захлопнули. Поле молчало. Пацан недвижимо лежал в позе «золотого сечения».
Вратарь, дабы не попасть в, непредсказуемое по итогу, дерби сосредоточено вышагивал в створе. И ждал развязки.
Окно распахнули опять. И тот же голос, но с заметным надсадом, пронёсся по заснеженному полю: «Мать кому говорит? Встал немедленно! И домой! Куртку сушить! Если угваздал — выпорю!»
Пацан поёрзал ногами и начал вставать. Но, сперва сел. Потряс головой, поозирал окрестности. Оттопырил большой палец и предъявил «Серпокрылову». Хотел оттопырить и средний. Но, передумал. Посмотрел опасливо в окна.
А, там. Снова терпение иссякло. И голова — теперь уже в мужской шапке-ушанке — вывесилась за подоконник. И гаркнула: «Ты чё — мать-перемать! — сел?! Я велела — встал! Я говорю непонятливо или ухи снегом забило?»
С бровки донеслось: «Я ж не просто так сижу. Я очухиваюсь. Здорово ж. Звезданулся!»
Будто по секундомеру отсчитанные две минуты и: «Посидел? Очухался, чтоб тебя?! Подымайся давай! Неча финтить!»
На месте падения началась движуха. При этом, нёсся громкий плаксивый речитатив: «Я, мамаша, уже и корнера бить научился. А, это вам — не фигня какая! Я, может, футболистом мечтаю стать. Великим. И дорогим. Как Каррера. Или Неймар. А, вы на корню всё рубите! Талант проси… То есть, хотел сказать, закапываете».
Из окна, теперь уже статично, висела не только шапка, но и кацавейка, наброшенная на плечи. И, вступившая в активный диалог мамаша, опровергала доводы: «Да, мне хоть, Месси. Или Ибрагимович. Я те сказала — куртка на два года куплена. Пока не вырастешь из неё. Я те велела — токмо в школу. А, ты — прохиндей — и к пузу дрянной свой мячик прижимаешь, и руками грязными по бокам мацаешь. А, тут ещё и на спину завалился. А, ну как, там собаки наср… Нужду справляли?»
«Ты, маманя, хужее лайнсмена. Всё-то видишь, всё-то знаешь. А, здесь, маманя, собак не выгуливают. Здесь "новая смена взращивается".
А, вот когда я великим-то стал бы. Я б тебе шубу купил. Ну, ту, норковую. Из кусочков. На которую ты пять лет гоношила. А, папаша схрон нашёл. И за неделю пропил. Всю твою шубу. До последнего кусочка», - увещевал легионер, топая к дому и потирая зашибленные места.
А, снизу и слева неслось уже почти ласковое: «Ты великим-то — когда станешь. А, куртку портишь сейчас, паршивец. А, на папашу-то мы управу найдём. Жопом ему шуба-то моя выйдет. Я ему овертайм выписала — гараж свой безмашинный продаёт. Мне шубой возвращает…
Ты и сам-то бздись. А, то ведь «горчичник» схватишь. Мне Родригесы-то — не нать! Мне мужик справный в доме нужон. А, ты вон — на снегу полощешься, здоровье морозишь. Иди уж. Греться будем. Да, одежку смотреть».
И, прострелом: «Ежели угваздал. Выпорю!»