Дебют Никласа Натт-о-Дага критики разных сортов то и дело называют детективом в духе Акунина, а главного героя исторического романа – своеобразным Фандориным. Если так, то неприхотливая у нас публика.
Фабула детективная, антураж – исторический, сыщик – темноволосый, помощник – полная его противоположность. Как по мне, этого недостаточно, чтобы назвать Сесила Винге и Микеля Карделя Фандориным и Масой.
Да и оставим восторженных критиков. Что касается самого текста, то он абсолютно не глубокий, и я не имею в виду многослойность смыслов. Роман «1793. История одного убийства» обречен на недолгую жизнь, как и большинство его персонажей. Сделав главного сыщика смертельно больным, Натт-о-Даг поместил расследователей в жесткие временные рамки, но одновременно обрубил (ах, этот неуместный каламбур) возможные продолжения романа. Для писателей нет ничего невозможного, но если автор воскресит Винге ради второй книги, это будет откровенное поражение, и читателей явно поубавится.
Книга разделена на части, где в первой обнаруживается труп без конечностей, глаз и языка, во второй подробнейше рассказывается, как и при каких обстоятельствах эти части тела жертве отрезали, в третьей внезапно появляются новая героиня и совсем не связанный с происходящим сюжет, а в четвертой все нити сходятся, вот только непонятно зачем.
Непосредственно детективная фабула могла обойтись без истории Анны из третьей части, она добавлена явно для вышибания слезы или чтобы добавить больше «жутиков». Да, она едва ли не единственный человеческий персонаж во всем описанном паноптикуме, но, признаться, ближе к финалу уже не вызывает симпатии, а раздражает – героиня уже поменялась, ее развития нет, наблюдать за ее жизнью скучно. Послесловие автора расставляет все по местам: Натт-о-Даг честно признается, что, исследуя исторические документы, нашел описание жизни женщин в прядильном доме, и обрадовался столь фактурному материалу. А почему бы не добавить его в детектив непонятно зачем? Добавлю, решил он, и придумал Анну.
Как детектив книга откровенно слаба. Чтобы разобраться, кто и зачем так обошелся с жертвой, придется много терпеть и пробираться через горы нечистот, алкоголя и сношающихся тут и там жителей Стокгольма 18 века. По эстетике текст напоминает «Парфюмера», да и название скандинавского детектива - реверанс в сторону Зюскинда: история одного убийства/история одного убийцы. Однако от произведения Зюскинда не было ощущения, что автор настойчиво сует читателю под нос мерзости, тогда как «1793» был написан, кажется, только ради эпатажа.