Меня нельзя выпускать из дома. Когда я отхожу чуть дальше мусорных контейнеров, время и пространство искривляются, и меня несёт навстречу самым глупым приключениям.
Вчера, намотавшись по чеховско-серпуховскому лесопарку и его весям, заехав навестить знакомую в Новой Москве и наигравшись с её собакиным в игру «Кто съест больше всех пиццы?», вернулся в Москву уже под самое угасание бесплатного солнечного света. Сумрак опускался на город, а мне надо было ещё успеть на автомобиль бла-бла-кар в Рязань. Автомобиль отправляться должен был в 19 часов. Должен был, но тут появился в его биографии я.
Водитель созвонился со мной и стал объяснять какую-то странную локацию машины у метро «Котельники». Откуда-то в его повествовании возникли фразы «под мостом», «у автозаправки Шелл», «вы нас узнаете».
В итоге я там, смешно прыгая через лужи, провёл около получаса, но указанного «белого Мерседеса» не обнаружил. Уже чувствую себя покинутым, стал стучаться во все белые автомобили и во все «Мерседесы»:
— Вы, случайно, не в Рязань?
Тут у меня зазвенел телефон, я поднёс его к уху, а во второе ухо мне кто-то сказал:
— Ну где же вы, мы вас все ждём!
Я резко обернулся. Рядом стоял мужик и тоже держал у уха трубку, но говорил не в неё. Сзади него стоял белый «Мерседес Спринтер». Микроавтобус такой. Обычно бла-бла-кар — это сервис частных поездок с попутчиками в обычных легковушках, а тут шестиметровый микроавтобус. Но времени размышлять не было, я влетел в полутёмный салон и занял единственное свободное место сразу у выхода. Мотор рыкнул, автомобиль чуть качнуло и началась дорога. Сквозь шторки замелькали огоньки оставляемых в прошлом фонарей. Часы показали 19:30.
Саму дорогу видеть я не мог, так как все окна были занавешены плотными занавесками намертво. Отделение водителя и двух пассажирских мест были задраены переборкой. Местечко для клаустрофоба и его друзей.
Вдруг в переборке разверзлось отверстие, оттуда вынырнула загорелая рука и хлопнула по переборке. Сразу над ней вспыхнул вмонтированный телеэкранчик и побежали титры про какого-то полицейского то ли с Беверли-хиллз, то ли с Барвихи.
Я откинулся на спинку кресла и, не имея перед глазами других панорам, тоже стал смотреть в прямоугольник, как и все остальные пассажиры. Периодически сзади раздавался сдавленный смех. Я не смеялся не потому, что у меня искажённое чувство юмора, а потому что, сидя под монитором, глаз улавливает не все пиксели экранного действия. А ржать перед пустым экраном — это, уж извините, слишком.
Через водительское ограждение было слышно, как шеф объясняет какой-то молодой девушке, оставшейся в Котельниках, как пройти под мост у заправки Шелл и узнать их. Объяснял он ей минут пятнадцать маршруточного времени. В итоге он сказал в телефон своему напарнику, набирающему второй рейс, выйти из машины и забрать девушку у Макдоналдса, так как на остальные ориентиры она не реагирует. Сложности логистики.
Тем временем время в микроавтобусе текло странным потоком. Прошло уже два фильма, никто никуда не выходил и никто к нам не подсаживался. Мы даже не пели, раскачиваясь, про «Качели» ни разу.
И тут мы резко остановились. В салоне воцарились тишина и шёпот. Дверь без ручки рядом со мной неслышно откатилась вдоль борта и передо мной повисло лицо полицейского происхождения:
— Паспорта!
И мне, как сидящему первому у двери, в руки посыпались документы: какие-то бумажные анкеты с фотографиями, целлофановые мешочки с карточками, какой-то длинный чек со словом «Итого». Я обернулся спросить: «Проездной на метро никто не хочет в качестве удостоверения личности передать?» и осёкся. Весь салон был полон таджиков мужского пола разных возрастов и одинаковой белизны зубов.
Я автоматическим движением положил сверху на этот бутерброд свой паспорт и передал полицейскому. В виске судорожно запульсировала кровь: «Может выскочить прямо сейчас, спрятаться за представителя закона и требовать убежища? А вдруг он свой? То есть, их? И где мы вообще сейчас?»
Полицейский подержал на руке увесистую стопку и вернул её мне. Цепкие пальцы из-за правого плеча стали расхватывать своё. Дверь быстро вернулась на место, а мы тронулись с занавешенными окнами и смеющимися таджиками дальше.
В голове проплывали заголовки газет об угнанных в Чечню, заметки о работорговле и существовании людей в подвалах уездных городов по четверть века.
Меня везут в рабство!
Блин, меня везут первый раз в рабство, а я ничего не умею! Выгрузят меня под Краснодаром:
— Каменщики, шаг вперёд!
— Я!
В смысле, не я, другой таджик. Потому что я не каменщик.
— Штукатуры!
— Я!
— Чабаны!
— Я!
— Осквернители скота!
— Мы!
— Неудачники!
— Я!
Это буду я. Мне выходить из машины руками вверх и ладонями к вопрошаемому: ни одной мозоли.
От отчаяния они меня или сразу расстреляют, чтобы бензина меньше уходило, или съедят. Как уголовники берут с собой в побег упитанного сокамерника, а потом им вкусно. А я упитанный, как назло.
Или меня принесут в жертву в лесополосе. Распнут между осинами и будут голосить с факелами в сторону своих божеств, чтобы этот дождь уже прекратился, — идёт третьи сутки. Я бы тоже поголосил, но я буду привязан и с кляпом: ни до одного бога не докричишься.
Но есть маленькая надежда, что меня везут по обмену. Наверное, по ту сторону предкавказского хребта стоит маршрутка со славянами и одним таджиком. Его на меня и поменяют. У этих зверей странные представления об Интернационале.
Над головой кто-то засмеялся на нерусском языке. Я оторвался от своих мыслей и поднял голову. На экране толстый подполковник имел в подсобке на мате мат. По сюжету он имел старшину Любочку, но по тому же сюжету Любочки не существовало в природе, и актёр совершал фрикции в пустой мат.
Точно! Они меня хотят изнасиловать! Сейчас водитель остановится у бровки, ворвутся в салон его подручные, выволокут за патлы на природу, а потом затолкнут обратно со словами: «Берите, пользуйтесь!» И вот эти нелюди...
Я от страха так сжал очко, что обшивка кресла натянулась как новый парус.
А ведь я мог стать художником, поэтом, мерчендайзером. Я так и не попросил извинения у тех, кого обидел в этой жизни. Да и сам не успел простить тех, кто. Мне завтра ISBN получать, но он теперь бессмысленный. Мой труп с биркой на большом пальце будет проходить в протоколах совсем по другому инвентарному номеру.
Автобус накренило, на меня упала голова спящего таджика. Или мёртвого? Когда передавали паспорта, я не особо всматривался, кто жив, а кто уже нет.
— Окружная дорога. Заправка «ТНК». Всем курить! — из-за перегородки прогремел голос водителя.
Зачем так долго ехать, чтобы так глупо погибнуть, закурив на бензозаправке? Я участвую в групповом ритуальном самоубийстве?
По праву почётного заложника вылез первым. Шёл дождь. Они ещё и издеваются: как я закурю под таким ливнем?
Незаметно достал смартфон и нажал иконку «Карты». Никогда в жизни я так долго не ждал определения своего местоположения. Где мы? Ставрополь проехали? Или что там у них. На меня никто не обращал внимания. Конечно: в таком состоянии я бегаю медленно, чего меня пасти? В смартфоне звякнуло. Опустил взгляд:
— Рязань! Мы в Рязани!
Я бросился врассыпную, упал на колени и стал целовать маслянистый асфальт. Я умывался из луж, хлестал ладонями по радужным пятнам, смеялся, плакал и закурил.
Таджикские торговцы невольниками невольно уставились на меня. Я прекратил ностальгировать, взял себя в руки и выпрямился.
— Тебе надо пройти чуть вперёд, там остановка автобусов, идущих в город.
Микроавтобус завёлся и выехал на трассу.
Я бросился вслед и, стянув штаны, ударил пятернёй по голой заднице, глядя вслед быстро удаляющимся габаритным огням: «На-те, выкусите, сволочи!»
Проезжающий мимо полицейский патруль предусмотрительно пристегнулся.