Меня зовут Елена Калнинь. Я родилась в Москве, в 1948 г. Всю жизнь моя семья провела в окрестностях Покровки: сначала жили в Подсосенском переулке, сейчас - в Старосадском.
Моя малая родина: Покровский бульвар, улица Воронцово поле (улица Обуха), Покровка (улица Чернышевского), Чистые пруды, Яузский бульвар, Солянка, Маросейка (улицу Богдана Хмельницкого) и многие другие улицы со всеми многочисленными прилегающими переулками от Красных ворот до Таганки, от Бауманской до Сретенки.
Мои дедушка и бабушка поженились в 1922 году. В 1923 у них родилась дочка Шурочка, моя тётя. До 1925 года они жили у Абельмановской заставы в малюсенькой комнатёнке маленького дома без удобств, но затем получили большую комнату в коммунальной квартире пятиэтажного дома с лифтом и удобствами. Новый дом находился в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от Курского вокзала, и был в ведении профсоюза железнодорожников, членом которого и состоял мой дед. В этом доме в Подсосенском переулке в 1927 году родилась моя мама Галочка, а в 1948 году родилась я.
Я ходила в школу 328 по Лялину переулку. В первых наших учебниках ещё были портреты Сталина, а в актовом зале висели огромные картины на тему «Сталин и дети». Совсем скоро из учебников портреты исчезли, а картины из актового зала убрали. Вокруг было много школ: 336 (потом французская спецшкола), 327 (потом английская спецшкола), 329, 312, 310, 661, 335, 330. Нашу 328-ую и 329-ую в шестидесятые годы расформировали, позже – 335-ую. Слышала, что сейчас 310-ую и 312-ую школы объединили.
Самым любимым местом досуга был Милютинский сад (до 1917 г. – закрытый сад Межевой канцелярии, после стал публичным и 1932 г. был передан Всекопрмососвету и получил название Милютинский – пример. ред.) . В годы моей юности над воротами сада Милютина красовалось название «Детский парк Бауманского района». Хоть и не остался он таким прекрасным, как в моём далёком детстве, но за последние двадцать лет его существенно благоустроили. Он стал заметно лучше, по сравнению с тем состоянием, в котором пребывал в восьмидесятые и девяностые годы.
Рядом с нами было 4 кинотеатра: "Спартак", "Звезда", "Аврора" и "Колизей". Много было досок со сводной афишей, оповещающей зрителей, какой фильм, в каком кинотеатре, на каком сеансе можно посмотреть. Во время каникул мы иногда бегали от одного кинотеатра к другому, чтобы успеть посмотреть разные фильмы на разных сеансах. Но, конечно, в парк и в кино мы ходили не так часто, как в магазины.
С магазинами была связана наша ежедневная жизнь. За долгие годы они стали нам родными. Все изменения последних двадцати пяти лет воспринимаются коренными жителями как печальные потери. Ближайшими к нам были «Булочная» и «Продукты» в Казарменном переулке. До шестидесятых годов в булочной был округлый стеклянный прилавок и красивая узорчатая касса. Потом устроили самообслуживание и кассу заменили на обыкновенную. Продуктовый магазин тоже менялся много раз. Переставлялись отделы и витрины, устраивалось самообслуживание; то укрупняли торговый зал за счёт подсобных помещений, то уменьшали и убирали некоторые отделы. Со двора находился пункт приёма стеклотары. Это обстоятельство было для многих детей замечательной возможностью раздобыть денежку на мороженое, конфеты, кино и газировку. Майонезная баночка (200 граммовая) сдавалась по 3 копейки, пол-литровая – по 5, литровая – по 10, пивная бутылка – по 12, молочная – по 15, винная (0,7) – по 17. Банки и бутылки клянчили у домашних и соседей, находили на улице в разных закутках. Если не полениться, хорошенько поискать и немножко постоять в очереди, то хватало и на кино и на многое другое! Самое дешёвое фруктовое мороженое стоило 7 копеек, очень вкусное мороженое-пирожное – 28 коп., 100 грамм разного мармелада – 9, 11, 13 коп., билет в кино на утренний сеанс – 10 коп., на вечерний – 25, 35 коп., стакан газировки с сиропом – 4 копейки. Можно было купить что-нибудь полезное: тетрадь для рисования, маленькую коробку цветных карандашей, жёлтенький теннисный мячик за 37 копеек, или пинг-понговый за 5. На Покровке был небольшой спортивный магазин «Спартак», который потом перевели на Ленинский проспект, но там он стал заметно больше.
На Покровке было множество замечательных магазинов. Самые наши любимые – «Кулинария» и «Рыба». В «Кулинарии» всегда было много разных товаров, а в трудные перестроечные годы, когда всё попрятали по подвалам и складам в ожидании отпуска цен, она нас просто спасала. А магазин «Рыба»! Там даже был прилавок-аквариум, где плавали живые карпы и сомы! Можно было рассматривать их через стекло, пока стоишь в очереди.
Большой гастроном, часть от которого называется теперь «Дикси», когда-то давно назывался «Центросоюзом», потом «Рабочей Москвой», а потом просто «Гастрономом».
О названиях надо сказать отдельно. Например, магазин на углу Лялина переулка и Малого Казённого назывался «Глухонемой». Магазин на углу Покровки и улицы Чаплыгина был «Газовый». Магазин на углу Покровки и Старосадского переулка – «Стеклянный». Как мне объясняла бабушка, давно, ещё до войны, магазины были прикреплены к профсоюзам, в них по предъявлению профсоюзных билетов отоваривались члены этих профсоюзов. В «Стеклянном» – стекольщики, в «Газовом» – газовики, в «Глухонемом» – члены общества глухонемых. В «Центросоюзе» – руководители профсоюзов. Потом магазины стали общими. «Центросоюз» принципиально переименовали в «Рабочую Москву».
Направо от Лялина переулка по Покровке находилась Маленькая Молочная, а налево – Большая Молочная. Хотя обе они были совсем маленькими и тесными, там всегда толпился народ. Только к Большой Молочной вели три ступеньки вверх, а к Маленькой – одна ступенька вниз. Со двора Большой Молочной продавали колхозное молоко в разлив, очень жирное и вкусное.На Страстной неделе, перед Пасхой, мы с бабушкой брали по два бидона, бабушка – побольше, я – поменьше, и шли в Большую Молочную за разливным молоком. Из этого молока бабушка делала вкуснейшую пасху. У неё была пасочница: четыре дощечки с вырезанными изображениями голубка, винограда, креста и буквами «Х», «В» (Христос Воскрес). Я очень любила смотреть, как бабушка делает пасху. Яйца бабушка красила луковой шелухой, которую копила в картонной коробке. Я ей немножко помогала: обливала сваренные яйца холодной водой. А куличи мы покупали в булочной на Покровке. Со вторника по пятницу на Страстной неделе продавали изумительные, тёплые ещё куличи! Надо было только придти к открытию магазина, пока все не разобрали. На Пасху в магазине «Рыба» мы покупали кусок нежно-розовой сёмги с перламутровым отливом. А в «Рабочей Москве» – швейцарский сыр и тамбовский окорок. Правда, иногда окорок продавали не тамбовский, а воронежский, и все немножко огорчались: тамбовский был вкуснее. Пасхальную снедь бабушка ходила освящать в церковь Петра и Павла у Яузских ворот. Иногда и меня брала с собой. А когда заболела и слегла, посылала или тётю Шуру, или меня. Мама обычно была занята работой или какими-то делами по дому.
В овощном магазине на Покровке, рядом с булочной, продавались болгарские консервы: икра заморская (баклажанная), фасоль в томатном соусе, фаршированный перец. Но здесь все время происходили скандалы. К сожалению, в этом магазине работали самые грубые продавщицы.
Ещё больше вкусных консервов продавалось в магазине «Консервы», тоже по Покровке. Джемы, соки, много разных свежих фруктов, отечественных и импортных, соленья и маринованные ассорти. Мы особенно любили этот магазин потому, что там продавался сок в разлив. Большие конусообразные сосуды с краниками внизу, наполненные тремя или шестью видами соков. Самый дешевый – томатный, 10 копеек стакан, самый дорогой – виноградный, 20 копеек стакан. Во дворе этого магазина тоже был пункт приёма стеклотары, там принимали даже импортные банки и бутылки.
Мы ещё любили забегать в маленький магазин «Табак»: там, помимо основного товара, были мелкие симпатичные сувениры, разноцветные свечи и красивые кованые подсвечники.
На Покровке были: замечательный магазин «Галантерея», магазин «Свет», небольшой мебельный магазин, книжный магазин, букинистический, магазин игрушек (в семидесятых), два магазина «Ткани». На углу Малого Казённого и Земляного вала (улицы Чкалова) ютился маленький канцелярский магазин, где всегда было много покупателей. Недалеко от кинотеатра «Звезда» находился большой магазин «Спутник», что-то вроде универмага, очень востребованный и жителями района, и приезжими.
Но, конечно, самым прекрасным был кондитерский магазин на углу Покровки и Армянского переулка. Вот уж там были и красота, и вкуснота! Там был расписной потолок, а по углам, на специальных полках, стояли огромные вазы с улыбающимися женщинами в изящных драпировках. За округлыми стеклянными витринами размещались вазоны с горками конфет. Веерами располагались конфетные коробки с ленточными цветочками. А в правом отсеке громоздились коробки с изумительными тортами и печеньями. Пирожные выносили на деревянных лотках, можно было выбирать какие хочешь, глаза разбегались, хотелось и то, и это… Два-три вида эклеров, наполеон, картошка, безе, песочный полумесяц и ещё несколько песочных, разные корзиночки, несколько видов бисквитных, трубочки с кремом, фруктовые… Ах! Кассовые аппараты и здесь были расписаны красивыми узорами. На полу – узорчатая кафельная плитка (матовая, не скользкая!). Всё это, к сожалению, постепенно заменялось обыкновенными вещами. Начали с кассовых аппаратов. Потом как-то всё потускнело. Со второй половины восьмидесятых разрушение развернулось особенно рьяно, а в девяностые всё доконали окончательно. Однажды, знакомая продавщица сообщила мне, что магазин скоро закроют. Он терпит убытки из-за отсутствия особенно ходового товара. Оказывается фабрика «Большевик», где изготовляются торты, пирожные и печенья, не может поставлять свой товар с Ленинградского проспекта на Покровку. Товар перевозился в машинах, доступ которых к некоторым центральным улицам запрещён. Решить эту проблему на уровне правительства Москвы никак не возможно: слишком ничтожный пустяк для внимания высокопоставленных властителей. А потом в этом уникально месте, пережившем революцию и три войны (1914 года, гражданскую и отечественную), открыли сетевую аптеку «36,6», упрятав остатки былого в пошлый гипсокартон с дырочками!
В Подсосенском переулке мы прожили до 1989 года. У меня к тому времени было трое детей, мы стояли на очереди, поскольку квартира всё ещё была коммунальной: кроме нашей семьи, в квартире жила тётя Шура и ещё одна соседка. Мама долго добивалась, чтобы нас не переселяли в новый район. И каким-то чудом нас услышали! Нам дали отдельную квартиру в Старосадском переулке. Так вот я в нём до сих пор и живу. В последние годы много чего хорошего, конечно, в нашей округе сделали. Храмы открылись, дома и дороги подремонтировали… Но как-то всё стало холодно, официально, неприветливо. Таких уютных тихих двориков, какие были в пору моего детства и юности, уже давно не осталось, и понятие «двор» коренным образом изменилось. Теперь двор – это просто место для парковки машин. А раньше это был целый мир, родной и прекрасный. О дворах много книг можно было бы написать. Да и написано кое-что. Даже во многих песнях родные дворы упоминаются.
В какие только игры мы ни играли в наших дворах! С мячом, например: лапта, штандр, классики трёх видов, «я знаю пять…». С прыгалками было много игр, классики классические, расчерченные мелом на асфальте, «казаки разбойники», прятки, салки, «третий лишний», «испорченный телефон», разные «угадайки». Зимой лепили снеговиков, катались на санках, крепости снежные строили. А теперь дети бредут уныло с тяжеленными рюкзаками из школы домой и из дома в школу, и, пока родители заняты, сидят у экранов мониторов. Хочется верить, что остались ещё кое-где уголки, которые можно было бы преобразить не в места парковки, а в уютные тёплые оазисы посреди холодной урбанистической пустыни.
Моя тётя Шура рассказывала, что когда она была совсем еще девочкой, управдом устроил в подвале нашего дома детский театр. Декорации мастерили сами из картона и старых газет, клеили, раскрашивали; костюмы – из старых вещей, выпрошенных у родителей. Так было весело и репетировать, и выступать перед жителями дома! И ведь обходились без бюджетных средств, без методических указаний Министерства образования и Министерства культуры. Управдом, собственно, только предложение внёс, да помещение предоставил, а дальше само всё завертелось. Потом управдом пошёл на повышение, новый управдом начинание не поддержал, театр заглох. Об этом театре тётя Шура рассказывала мне с горящими глазами в восьмидесятилетнем возрасте. Воспоминания о таких, казалось бы, незначительных событиях греют душу, делают нашу жизнь наполненной и интересной.
Текст: Елена Калнинь
Редакция: Ольга Пичугина
Фото из архива Елены Калнинь
