ВСЁ. СВОБОДНА. #HISTORY3#CAESURE
"Свобода наступила внезапно. Одним летним приятственным днём, вдруг стало – «по барабану». На всё.
Да, забыла уточнить – на всё и на всех. «На всех», особенно.
Будто ангел. Мой, а не просто мимо пролетавший. Задумался, нахмурился, щёлкнул пальцами. И сдул всю эту круговерть. К «такой-то матери». Демоны, донимавшие меня много-много лет. Встрепенулись, закуксились. Но – с начальством не поспоришь – собрали манатки. И сгинули.
Почему он взирал на это безобразие так долго. И не образумливал злобную общественность. Было не ясно. Видимо, и он – подневольный. А. Там – Наверху. Считали – не пора.
Не впадая в детали и причины, я просто возрадовалась. И привыкла. Причём, так стремительно. Что иногда казалось – и не было ничего страшного, мрачного, непереносимого. Поблазнилось. Приснилось. Навыдумывалось.
Впрочем. И это скоро оставило. И – ясен пень! – захотелось. Жизни.
Тогда, я ещё не знала. Что это всего лишь – пауза. Что сошедшее - как мартовский снег. Кой при любом и каждом заморозке норовит образоваться и выпасть. И дела ему нет. Что народ замаялся холодами и зимой. Вытащил демисезонное из гардеробов. Выбил пыль, погонял моль. Сходил в цирюльню, потратился. Почуял первые – подснежниковые – флюиды. В озябшей за долгие месяцы душе.
Что изгнанное зло, набегает с лёгкостью деклассированной графини. Её вытурили из поместья. Обобрали, расстрельно покуражились. Да, и поместье сожгли. С нажитым, налюбованным. А она всё не верит. Томится за воротами. Ибо. Не можно. Не должно. Такому быть.
Что хорошее устанавливается, устаканивается, приживается долго. Так же долго, как и плохое.
Проникнув идеей о справедливом и возмездном. Я оставила барскую трапезу Богу. И принялась за мирское.
Что делает человек. Когда внезапно все отстают от него. Человек битый, ломаный. С неустроенным бытием. Потому как – вечно в дозоре. С неотлаженным восприятием мира, жизни. Ибо, в любой момент всё налаженное. Может рухнуть и похериться.
Верно. Он начинает праздновать.
В общем и совокупно. Я пропраздновала полгода. Весело, дружно, с огоньком.
К моему изумлению и восторгу, внешние – ранее жутко неблагоприятные ничему – обстоятельства. Развернулись форштевнем в море. И ветер фортуны наддал в паруса.
Это был явно ветер Tramontana. Решительный и дерзкий. Сводящий с ума слабых и обречённых. Вливающий силы в победителей…
Образовавшиеся финансы решили вопрос долговой зависимости. Отныне, посылать куда угодно кого угодно. Стало значительно легче и объективнее.
К деньгам подтянулся внешний вид. Затрапезный и обшарпанный – в лихие времена. Он подосанился, окреп, заважничал. Не токмо прикупленными брендовитыми шмотками. Но, и - прежде всего. Уверенной улыбочкой, порозовевшими щёчками, постройневшей фигуркой.
Сентенция – «не в деньгах счастье». Развалилась в своей доказательной базе – напрочь и наглухо.
Размер, дезавуированного в истинности, эквивалента «счастья». Превысил всё ожидаемое. Вскоре, я уже гуляла новоселье в маленькой, но крайне стильной и уютной квартирке. Бывает же! А под окнами восьмого этажа тулилась графитовая «Бэха». Авто бандитов. И отвязных дам. Я была. Из последних.
Когда человек живёт загнанным в угол целую вечность. Когда каждый день начинается со стона: «Господи! Я всё ещё здесь и жива…» Когда мировые новости не в состоянии сравниться с банальным – «ну, нету больше сил». Когда не ждёшь ничего. А, только конца. Хоть, какого-то.
Феерично радоваться внезапно проклюнувшейся жизни. Не просто. Привычки утрачиваются, навыки уходят.
Мне пришлось учиться заново. Не скажу, что учёба была утомительной. Но, она принесла немало сюрпризов.
Перво-наперво, выяснилось. Что я здорово отстала. От моды, от темпа, от принятого и установленного. Я вздёрнула бровки и прибавила.
Пришлось обойтись без сторонней помощи. Народ, когда-то может и близкий. Подрастерялся в пути. Точнее, в застое. Кому нужен замерший в своём горе друг? Правильно, никому.
Но, – хвала IT-шным репримандам! – всё узналось, не отходя от ноута. Да, и напокупалось. Там же.
То, что люди, принятые в любых дозах. Сначала вызывали лёгкое подташнивание. Скоро, обвыклось. Я их просто старалась обходить кругом. Решать вопросы быстро. Дистанционно. На крайний, с карамелькой «взлётная». Во рту.
Через пару месяцев, это превратилось в манеру общения. Как другого и не было! Может кто и был недоволен. Я не замечала.
Теперь, я вообще мало что замечала. Книксены прошлой жизни отдавали горькой подагрической болью. В самоуважении. И я больше их. Не исполняла.
Во-вторых. В пустые отношенческие ниши, полезли мусорные люди. Они просачивались в соцсетях, заводились на отдыхе. И – что уж совсем странно – вернулись из небытия прошлого.
Вот эти, последние. Как-то тревожили. Посылать их мирком-матерком не хотелось. Видимо, генная память не позволяла добивать упавших. А, по-хорошему, они не понимали.
«Друзья» и «друзья друзей» при случайных встречах и пересечениях. Всплёскивали руками, возбуждались лицами. И – яки бесталанный первокурсник актёрского факультета – «изображали жертву». По причине насупленности лица моего, вступали в полемику сами с собой. Объясняя «в улицу» - почему бросили меня дцать лет назад. Аргументированно, вдохновенно, на слезе. Мне это было давно не интересно. Все эти подробности. Теперь уже, чужих судеб.
И я бы и мимо прошла. Однако, в согласии с - «не в деньгах счастье». Аксиома «деньги не пахнут». Так же, опрофанилась. Пахнут, и ещё как. И люди, предавшие меня много лет назад. Не содрогнувшиеся при сделке с дьяволом, ни единым членом. С лёгкостью взявшие и пустившие в оборот свои «тридцать серебренников». Шли кучно на запах денег. И - настырно и абсолютно на «голубом глазу». Лезли с объятиями, расспросами и предложениями.
В первую же осень меня позвали. Трижды на шашлыки. На юбилей, свадьбу младшей дочери. И несчитано – на дачи.
Я гасила энтузиазмы сдержанным: «Подумаю». А внутри зрело ощущение неоконченности. Что-то копилось, тлело, перерождалось. Готовое - к сроку - выплеснуться. И затопить. Весь этот прогнивший грёбаный мир…
С ТЕМ, КТО. Погрузил мои дни - в Тёмное Средневековье. Кто и был первопричиной и следствием. Мотивом и поводом. Ко всему дальнейшему. Случившемуся. Сложилось и вовсе страннее странного.
Когда я благополучно завершила отделку - в стиле старой Италии - приобретённой недвижимости. Собрала немногие собственные пожитки из нашей общей квартиры. И выехала.
Показалось, что ничего не произошло. Будто, к маме отчалила. Как в давние. Или, сдрызнула в деревню. Комарей кормить.
Мы по-прежнему созванивались – бытовое, неважное. Сталкивались на улице – благо новое жильё высилось неподалёку. Шутили, улыбались. А мне чудилось – дежа вю. Пластинка заела – и крутит, крутит, крутит.
А, он и вовсе. Не замечал перемен. Ну, съехала. Ну, кашеварит на отдельной кухне. Так, ему. Не мешает.
Да. Даже и лучше, удобнее. Ни толкотни, ни ворчаний, ни очередей.
Хрустальное непонимание всей серьёзности моих намерений, грозило дзынькнуть и осыпаться в любой момент. Владелец «карточного домика» – он жил в параллельной реальности. Не моему варианту развития дел. Но, всеобщему. И – к будущему прискорбию – варианту на редкость живучему.
Содеянное им, лично. По-прежнему, виделось весёлой каверзой. И уже почти забылось подробностями. Он жил, словно имел на руках разрешение. Бесчинствовать и уничтожать. Словно, совесть. Как орган рудиментарный. Высохла и отпала. За ненадобностью.
Моя story ещё жила, дёргала, колыхала душу. А его. Запнулась. Лязгнула. И пошла по боковой – посторонней – ветке. И машинистом. Был не он…
Прежде. Я очень опасалась этого момента. Момента разрыва. А он произошёл. Под наркозом. Глубоким и беспросветным. Будто не порвалось. Вытянулось. До бесконечного…
Когда-то, давно. Я училась в музыкалке. До сих пор помню – хор, поём Римского-Корсакого. Я усердно гужу своим вторым сопрано: «…Орёл – воевода, перепел – подьячий, подьячий, подьячий. Сова – воеводша, жёлтые сапожки, сапожки, сапожки…» Дыхания не хватает. И связки уже не звенят, а давят сип. Дирижёр взмахивает рукой – ауфтакт. Новый куплет. Можно чуть передохнуть и вновь набрать полную грудь воздуха.
Жизнь оказалась покруче «Снегурочки». И выбив, выпытав из меня все силы, соки, воздух. Внезапно, сделала «ауфтакт», предложив спасительную паузу. И новый глоток.
«Сбирались птицы, сбирались певчи стадами, стадами.
Садились птицы, садились певчи рядами, рядами…»
Если бы до, того благословенного июльского дня. Меня спросили – «каким я вижу свет в конце тоннеля?»
Я бы рявкнула: «Не вижу, на хрен!» А, потом, попыталась бы представить.
Но, то – как произошло, на самом деле. Перевернуло с ног на голову. Все мои предчувствия чудес. И логические умозаключения. Тоже.
Чудеса оказались тихими и само собой разумеющимися.
И лишь многоточия в конце историй. Говорили. Что главные.
События. Впереди…"