Диваны-шлафбанки (от немецкого «скамья для сна») в 19 веке ставили в кабинетах учёных и писателей. Поработал, вынул из встроенного ящика подушку и плед — тут же и отдохнул. Именно на этом шлафбанке раненый Александр Пушкин провёл последние 46 часов своей жизни после дуэли на Чёрной речке. В 2008 году эксперты обнаружили в диване следы крови поэта.
В квартиру на Мойке, 12 поэта на руках внёс дядька Никита Козлов. Было около 18:30 27 января 1837 года. Пушкина переодели и уложили на диван в кабинете.
Пуля Дантеса попала Пушкину в низ живота, вызвав обильное внутреннее кровотечение и переломы правой подвздошной и крестцовой костей. Поэт попросил прибывшего на Мойку хирурга Николая Арендта быть с ним откровенным. «Если так, то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды» — ответил Арендт.
Александра Сергеевича как следует и не лечили — в те годы было нечем. Давали опий, делали холодные компрессы у места ранения. И поставили 25 пиявок, от которых пациенту стало значительно хуже (откачивать кровь у раненого? Вот это идея).
Всё время рядом с Пушкиным был его друг Владимир Даль (тот самый автор словаря русского языка). Вот его рассказ:
«Собственно от боли, страдал он, по словам его не столько, как от чрезмерной тоски, что приписать должно воспалению в брюшной полости <...> «Ах, какая тоска!» восклицал он иногда, закидывая руки на голову — «сердце изнывает!» <...>
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои «терпеть надо, любезный друг, делать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче» — отвечал отрывисто: «нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу».
29 января около 14:45 «друзья и ближние, молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: „кончена жизнь“. Я не дослышал и спросил тихо: „что кончено“. „Жизнь кончена“ — отвечал он внятно и положительно. „Тяжело дышать, давит“ — были последние слова его <...>».
Съезжая в феврале 1837 года с Мойки, вдова Пушкина Наталья Николаевна предложила шлафбанк другу поэта Павлу Нащокину. Но тот отказался: как вспоминала жена Нащокина, «больно было видеть вещественные знаки его преждевременной насильственной смерти<...> кровать поэта<...> с каплями его крови».
Диван сотню лет путешествовал по загородным имениям Пушкиных и их родственников, а в 1936 году вместе со многими другими вещами вернулся в последнюю квартиру Александра Сергеевича.
В 2008 году шлафбанк изучила группа экспертов из Бюро судебно-медицинской экспертизы Ленинградской области под руководством профессора Юрия Молина.
«Поверхность кожи, которой обит диван, никогда не реставрировалась <...> Результаты исследования ошеломили как сотрудников музея, так и самих экспертов: в единственном из 27 образцов-смывов, взятых с поверхности дивана, были обнаружены следы крови человека, судя по данным молекулярно-генетического исследования, мужского пола, — рассказывает заведующая Мемориальным музеем-квартирой Пушкина Галина Седова в публикации на проекте „Большой музей“. — Обнаружение этих следов в глубоких слоях обивки дивана позволяет считать, что место, на котором они найдены, подвергалось длительному или обильному воздействию крови.
На следующем этапе экспертная группа изучила следы крови на жилете, снятом с раненого Пушкина 27 января 1837 года, а также локон волос, срезанный с головы покойного поэта 31 января 1837 г. по просьбе И. С. Тургенева. В результате выяснилось, что следы крови на диване и на жилете, как и локон волос, принадлежат одному человеку — Александру Пушкину <...>».