Мне приходилось много летать на вертолете. И в Костромской охотинспекции, где я работал старшим охотоведом и проводил авиаучеты копытных и, особенно, в заповеднике. Перед каждым полетом волнуешься, как будто летишь в первый раз. Бесконечной кажется предполетная суета, оформление документов, обсуждение маршрута, вводные для пилотов. С места второго пилота, которое занимает руководитель учетов, у меня хороший обзор вперед, вправо и даже вниз, через прозрачный обтекатель кабины. Слева от меня пилот, сзади за спиной помощники-учетчики.
И вот наконец волнующий момент взлета: стремительно уходит вниз земля, игрушечными становятся постройки аэропорта, машины и взлетная полоса. Ревут турбины, свистит, завывая, огромный винт. Но каждый раз, как будто заново, испытываешь это восхитительное чувство свободного полета, хотя бы несколько мгновений ощущаешь себя птицей. Если отключиться от грохота и шума, от запаха перегретого масла и авиационного керосина, которые быстро перестаешь замечать, и сосредоточиться на проплывающем внизу ландшафте, то ощущение птичьего полета охватывает целиком. Вертолет летит не так быстро и не так высоко, как самолет, поэтому можно успеть многое рассмотреть, легче ориентироваться на местности, проще узнать знакомые места и урочища. Подробные, поминутные дневники вертолетных обследований, оформленные на основе диктофонных записей, позволяют даже через несколько лет в деталях воссоздать все, что было увидено и пережито в то время. Прошу извинить за качество снимков, они не всегда четкие, так как приходится снимать через стекло окна кабины.
Хорошо помню свой первый полет в заповеднике, сопровождавшийся курьезным случаем. Был конец апреля 1988 года. Я еще только второй месяц работал в заповеднике и взглянуть на территорию сверху мне было крайне интересно. Вертолет должен был прилететь в 15 часов и времени на полет оставалось не более часа, поскольку летчики должны были засветло вернуться в Вологду. Лететь мы должны были втроем: новый главный лесничий, только месяц назад прибывший в заповедник, старший научный сотрудник, известный орнитолог Вячеслав Васильевич Немцев и я. Мы с Вячеславом Васильевичем были на вертолетной площадке за полчаса до назначенного срока. Вертолет прилетел вовремя, мы сели в кабину и ждали еще минут десять, но лесничий так и не появился. Вертолетчики нервничали, показывая нам на часы, турбины работали, драгоценное время шло, но лесничего всё не было. Тогда В.В. Немцев сказал: «Надо лететь. Мы быстренько осмотрим ближайшие гнезда и вернемся». Вячеслав Васильевич занял место второго пилота, я сел в салон и мы взлетели. Как потом оказалось, наш компаньон опоздал почти на сорок минут. Осмотрев гнезда, через час мы вернулись в Борок. На площадке нас поджидал разгневанный главный лесничий. Вертолетчики, выработав свое время, улетели и он в этот раз остался ни с чем. Сверкая стеклами очков, он буквально кипел от возмущения и был страшно оскорблен тем, что его не подождали. Таким разгневанным я его больше никогда не видел. Всегда тихий и миролюбивый Вячеслав Васильевич попытался мягко его урезонить, говоря: «Но ведь вы же, не пришли вовремя, а летчики не могли ждать», на что возмущенный лесничий ответил, что он имеет полное право задерживаться, а мы обязаны были его ждать, а не угонять вертолет. «Вы только посчитайте, сколько ваши гнезда денег стоят, ведь они у вас золотые получаются, вы же государственные деньги на ветер выбросили», - возмущался он, на что Немцев ему с достоинством возражал, что гнезда редких птиц не только золотые, они совершенно бесценные, а вертолет был арендован именно для учета редких видов птиц. Вот так мы с В.В. Немцевым попали в угонщики вертолетов и растратчики государственных денег. По пути в контору В.В. Немцев, улыбаясь, сказал мне тихо: «Ну и пусть мы будем угонщиками, зато сколько гнезд осмотрели. А кипение этого чайника мы переживём!». Не угони мы в тот раз вертолет, мы бесполезно потратили бы время и ничего не успели бы осмотреть. Вот этим случаем и запомнился мне мой первый полет в заповеднике. Уточняя в дальнейшем данные вертолетных обследований, мы с Вячеславом Васильевичем говорили: «Это было 22 апреля, ну помните, в тот день, когда мы с вами вертолет угнали».
В июле 1993 года при поддержке областного комитета по экологии удалось провести авиаобследование не только в заповеднике, но и на значительной части Вологодского поозерья. Впервые мы вышли за пределы заповедника и отправились на северо-запад Вологодской области. Я хорошо помню, как это было, да и дневники сохранили почти каждую минуту того полета. Сначала наша машина направилась к северу от Вологды.
Проплывали внизу пригородные поселки, дороги, квадраты полей с желтеющими зерновыми. По мере удаления от города все бо́льшие площади стали занимать леса. Сначала это были березово-ольховые мелколесья, чередующиеся с полями и лугами. По мере движения на север, в лесах становится всё больше хвойных пород, всё чаще темно-зеленые остроконечные вершины елей поднимались над светлой зеленью берез и осин. Пройдя Устье-Вологодское, мы оказались над Присухонской низменностью, в долине Извилистой Сухоны. Сколько хватало глаз, до самого горизонта раскинулась широкая низменность, со множеством озер и проток, поросших тростником, с обширными осоковыми болотами, на которых повсюду сквозь зеленый покров проблескивала вода. Мир воды, зеленых трав и птиц – именно такой предстала эта заболоченная, малонаселенная равнина. Птицы были всюду: с озер и бесчисленных луж взлетали стайки крякв, свиязей и чирков. Тут и там поднимались сизые и озерные чайки, речные крачки, испугавшись вертолета, белой стаей носились над своими колониями, расположенными на труднодоступных сплавинах по берегам мелководных озер. Какими ровными, напоминающими футбольное поле или свежескошенный луг выглядят сверху непроходимые травяно-осоковые топи! Их свежая манящая зелень обманчива, но обман этот раскрывается лишь тогда, когда смотришь на них не под углом, а прямо вниз. Везде между осоковыми кочками и листьями других влаголюбивых растений тысячами солнечных зайчиков сверкает вода, под которой скрыта непроходимая топь. Эти великолепные, насыщенные птицами водно-болотные угодья имеют колоссальное значение для гнездящихся и мигрирующих водоплавающих птиц. Наличие таких мест свидетельствует о том, как огромна и богата наша страна, истинных размеров богатства которой мы не знаем и не можем даже оценить.
Широкой дугой обогнув Присухонскую низменность, мы вышли к южной части Кубенского озера, к многочисленным протокам истока Сухоны, который, однако, называется устьем. Сухона – единственная река, имеющая два устья, вернее устьем называется не только то место, где она, сливаясь с Югом, образует Северную Двину, но и ее исток из Кубенского озера. И это не случайно, ведь Сухона весной, во время половодья, течет вспять. Дело в том, что уклон местности в районе Извилистой Сухоны мал, а воды при бурном таянии снега в этой низменности скапливается столько, что она не успевает стекать вниз, по руслу реки. Начинается противоток и Сухона течет обратно в озеро.
Миновав протоки и острова южной части Кубенского озера, мы пересекли Сухону, и пошли вдоль северо-восточного берега озера. В отличие от юго-западного, более возвышенного и населенного берега, этот низменный заболоченный край почти совершенно незаселен. Мы обследовали не только берега, но и примыкающие к озеру болота, очень подходящие, с моей точки зрения, для гнездования скопы, но крупных хищников и их гнезд нигде не было видно. Я уже начал сомневаться в успешности всего предприятия. А ну как не найдем ни одного гнезда, не выполним взятые на себя обязательства, истратив при этом немалые средства? С тревогой и беспокойством всматривался я в проплывающие под бортом вертолета леса, болота и побережья озер, но краснокнижных птиц не было нигде.
От северной части Кубенского озера мы взяли курс на север, к Чарондским болотам. Ландшафт существенно изменился. Все реже стали попадаться крохотные деревушки, практически полностью исчезли поля и луга. Изменился и характер лесов: они стали более заболоченными, среди них уже не мелькали тут и там делянки и вырубки разного возраста. Могучие коренастые сосны вздымали вверх кривые, разлапистые вершины. Все шире становились красновато-ржавые пятна болот, пока, наконец, не слились в одно обширное, почти полностью чистое, то есть лишенное древесной растительности огромное болото. Кромка его терялась на горизонте, и, казалось, что наш вертолет мчится над тундрой. Сходство с тундрой дополнялось тысячами мелких, блестящих на солнце луж. Это были мочажины грядово-мочажинного комплекса, который я тогда увидел впервые. На севере огромным сверкающим зеркалом раскинулось озеро Перешное.
В ландшафте уже совершенно не просматривались черты произведенных человеком изменений. Это были девственные, не нарушенные хозяйственной деятельностью леса и болота, по сути дела это была настоящая дикая природа, во многом сходная с природой заповедника. Почти сразу же, как только пропали последние признаки вмешательства человека, стали появляться гнезда редких видов птиц. На болотной сосне у Перешного озера располагалось гнездо скопы. Пара взрослых скоп кружила у гнезда, с тревогой наблюдая за ревущим вертолетом. Пролетев на возможно более близком от гнезда расстоянии, мы сосчитали птенцов, описали гнездо и, определив по карте его местоположение, прошли дальше на север.
Особых навыков и виртуозного владения машиной требует эта работа от пилота. Надо пройти рядом с гнездом, но так, чтобы мощный поток воздуха от винта не коснулся и не повредил птичью постройку, и, в то же время, надо дать возможность наблюдателю описать гнездо, сосчитать и определить птенцов.
Мастерства нашему пилоту, Сергею Александровичу Дудневу, было не занимать. Он летал в этих местах с Николаем Белко, работавшим прежде в заповеднике и проводившим здесь авиаучеты пять лет назад, а потому помнил расположение многих гнезд. Эти знания очень пригодились, потому что к некоторым гнездам он подводил вертолет, даже не видя гнездо издалека, по памяти, запечатлевшей особенности рельефа, форму заливов или береговых грив. «Должно быть где-то здесь», - говорил пилот, мы все внимательно смотрели по сторонам, и, наконец, кто-нибудь радостно кричал: «Вижу гнездо!».
Вскоре открылся южный берег озера Воже. Совершенно не тронутые, не нарушенные хозяйственной деятельностью леса, болота и побережья большого озера, дальний берег которого терялся в дымке, были потрясающе живописны.
Могучая, суровая красота северной дикой природы завораживала и восхищала. Почти каждую минуту встречались крупные хищники и их гнезда. Мы не успевали записывать, спасал только диктофон, на который, торопясь и проглатывая слова, я наговаривал информацию о гнездах.
«Берег большого залива, гнездо на живой сосне, в ответвлении двух мощных боковых ветвей, над гнездом зеленая верхушка высотой четыре-пять метров. В гнезде два темных птенца. Пара орланов у гнезда» - это все, что можешь записать на пленку за те несколько секунд, что вертолет проносится мимо, да еще поставить точку, обозначающую гнездо на карте. Только успеешь поднять голову от карты и глянуть вниз, как пилот или мои помощники уже кричат в ухо, стараясь перекрыть рев турбин: «Гнездо справа!».
Проходим мимо гнезда – далеко, не успел определить и сосчитать птенцов. Прошу пилота сделать еще один заход. Машина, сильно накренясь, разворачивается, при этом мы почти ложимся на борт вертолета, и, выправившись, вновь проходит у гнезда. В огромном гнезде, сложенном из толстых, почти в руку толщиной сучьев, сидят два полностью оперенных, светло-бурых, с рыжеватым загривком крупных птенца. Беркут! Вот и он сам слетел с сухой вершины высокой сосны, стоящей неподалеку. Гнездо располагается на высокой сухой сосне, сильно выделяющейся среди окружающего древостоя. Через минуту-другую – гнездо скопы, потом опять гнездо орлана, затем еще одно. Пропали сомнения в том, что наш полет даст недостаточно материала. Гнезда встречались одно за другим, мы еле успевали вести записи.
Сразу же, еще на борту вертолета, я отметил вот это сочетание первозданного, ненарушенного ландшафта и обилия редких видов птиц. Орлы были не только признаком и составной частью дикой природы, они были как бы её душой, оживляющей, одухотворяющей всю эту суровую красоту. Выражаясь языком науки, редкие виды выступают в качестве индикаторов природных, ненарушенных экосистем. Но помимо строго научных знаний о природе и подхода к ней, как к объекту изучения, совершенно необходимо эмоциональное и эстетическое её восприятие. Я глубоко убежден в том, что любой специалист-биолог, каким бы сухим и педантичным человеком он ни был, не может не видеть красоту своих объектов. Какой хрупкой и нежной красотой обладает каждый, даже самый невзрачный цветок, какое богатство красок и форм, какая восхитительная, потрясающая эстетика в облике любого из живых существ, будь то порхающая бабочка или стремительная ящерица, мохнатый симпатичный медвежонок или восьминогий охотник-паук, замерший в центре своей сети. Но совершенно особое положение в ряду природных объектов занимают крупные пернатые хищники. Кружащие в поднебесье орлы придают особый колорит всей окружающей природе.
Парящий в поднебесье орел – это символ истинной свободы, самое яркое и впечатляющее проявление дикой природы во всем ее блеске и великолепии. Беречь и охранять редкие виды надо не только потому, что они имеют определенное значение в экономике природы, занимают свою, свойственную только им экологическую нишу, но и потому, что они являются выражением красоты и гармонии мира, помогают нам понять и почувствовать эту гармонию.
Взгляд на землю с высоты птичьего полета дает очень многое. Вертолет позволяет в короткие сроки обследовать огромные пространства и собрать за один-два дня колоссальный объем информации, на сбор которой обычными методами потребуются месяцы и годы. Он также дает возможность уловить и понять определенные закономерности в пространственном распределении ландшафтных комплексов, как бы окинуть единым взором всю ландшафтную структуру региона и связать с ней распространение птиц. Но самое главное, он дает то, что лежит за пределами строгого научного метода – понимание красоты, гармонии и целостности этого хрупкого мира. Как говорил Антуан Экзюпери, - самолет это не цель, это средство, способ постижения себя и мира. Подняться в воздух и взглянуть на мир с той высоты, с какой его видят птицы – это выход в другое измерение, смена точки зрения. Это уход от ненужных частностей и деталей и возможность сосредоточения на главном. Пролетая над вершинами деревьев, заглядывая в гнезда птиц и наблюдая маленькую, так похожую на стрекозу тень вертолета на глади проплывающих внизу озер, начинаешь остро ощущать тонкость и уязвимость ткани жизни, нерасторжимость своей жизни и всего этого зелено-синего сияющего мира. Только оторвавшись от земли начинаешь чувствовать пронзительную хрупкость, скоротечность, а главное - высокую ценность бытия.
Спасибо, за то, что прочитали этот рассказ!
Подписывайтесь на мой канал и вы первыми узнаете о новых публикациях.
Не забудьте поставить «Лайк».
Комментируйте и задавайте вопросы, я буду рад ответить на них.