Одно из достоинств большой литературы - она может обо всём сказать и обо всём же промолчать.
Язык метафор, иносказаний и умолчаний настолько гибок, что мастеру слова не страшна никакая цензура, никакие внешние ограничения - он выполнит свою задачу, а дальше пусть читатель разбирается, насколько удачно он это сделал.
Приведу всего два примера.
Вот абсурдист Кафка грустит в своем «Замке»:
...И потекли часы, часы общего дыхания, общего сердцебиения, часы, когда К. непрерывно ощущал, что он заблудился или уже так далеко забрёл на чужбину, как до него не забредал ни один человек, - на чужбину, где самый воздух состоял из других частиц, чем дома, где можно было задохнуться от этой отчуждённости, но ничего нельзя было сделать с её бессмысленными соблазнами - только уходить в них всё глубже, теряться всё больше.
А вот романтик Гоголь неровно дышит, щедро разбрасываясь словами в «Вие»:
...Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось, как будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою. Изнеможденный, растерянный, он начал припоминать все, какие только знал, молитвы. Он перебирал все заклятья против духов - и вдруг почувствовал какое-то освежение; чувствовал, что шаг его начинал становиться ленивее, ведьма как-то слабее держалась на спине его.
«Хорошо же!» - подумал про себя философ Хома и начал почти вслух произносить заклятия. Наконец с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и вскочил, в свою очередь, к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагом побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой. Земля чуть мелькала под ним. Он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех сил колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чаще, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? «Ох, не могу больше!» - произнесла она в изнеможении и упала на землю.
Он стал на ноги и посмотрел ей в очи. Перед ним лежала красавица, с растрёпанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слёз.
И о чём это они?