Две довольно характерные современные книги, объединяет которые, при всем различии подходов (Уинтерсон закономерно старообразна), общее ощущение неопределенности:
Роман эпохи неопределенности
Руни С. Разговоры с друзьями/ Пер. с англ. А. Бабяшкиной. — М. : Синдбад, 2020. — 320 с.
Про новую литературу вы мне даже не рассказывайте. Все это старое, и даже не забытое. Снова да ладом. Книжки про «отношения» можно впаривать вечно. Интерес к половой жизни всегда был неслабым, а теперь его и вовсе раздули до невероятных размеров. Джанет Уинтерсон в последнем своем романе (см. далее) подводит читателя к мысли, что в эпоху, когда будут вкалывать роботы, а не человек, индивиду кроме секса и заняться будет нечем.
Кое для кого новые времена уже наступили.
«Разговоры с друзьями» - книжка про бездельников и пустозвонов, для которых в центре Вселенной находится половая жизнь. Одни еще не начали работать (учатся), другим – незачем (богатые), третьи не хотят (как пишут в интернетах – «в поиске»). Обсуждать всерьез нечего (кроме той же половой жизни), поэтому название романа можно оценить как откровенно ироничное. Прямых дискуссий мало, все косвенным пересказом. Это вам не русская литература, где всегда беседы за столом на -надцать страниц с большим накалом и все про предельные вопросы бытия. Здесь все ни в чем не разбираются (для этого опять же нужны интерес, основательность, самоотдача), да и не слишком чем-то там интересуются, только делают вид, да придумывают себе какую-нибудь фишку (я – коммунистка, а я лесбиянка). Потому в центре отношения.
«Разговоры с друзьями» - книжка про любовь, которую, вроде как отменили, и которая трансформировалась просто в зуд в определенной области тела (надо время от времени чесать!), в неопределенное желание, хотение/нехотение и деликатность, стремление не растрясти при обоюдном трении тел ни себя, ни другого участника связи.
Почему так неопределенно – «участник»? Да потому что даже в сексуальных пристрастиях уже нет ясности. И мужик нравится, и девочка была когда-то. Сплошное распутье, страх перед серьезностью, основательностью, ответственностью, определенностью. Привычка к аморфности, дрейфу под влиянием настроения.
Но, как я писал в тексте про «Нормальных людей», вышедших у нас еще весной: изображением прослойки спокойно живущей в мире неясного и нерешенного прослойки Салли Руни и интересна. В зоопарке бываешь не всякий раз, а тут прямо в дом, про жизнь насекомых, мелкую-премелкую, нудную-пренудную (были там, встретились здесь, поехали туда, разговаривали об этом).
В остальном перед нами вновь вполне традиционный роман «про любовь». И столь же избитое повествование про бедняжку-сиротку. Она и бедная и больная (конечно же теперь по женской части, у нас ведь эпоха телесности, и как было сказано выше половой вопрос на повестке). Был некогда «Шарм» - серия для женщин традиционной сексуальной ориентации и простого происхождения, так отчего бы не завестись, какому-нибудь «Пламени страсти» для лесбиянок и бисексуалок с высшим гуманитарным образованием? Тоже ведь целевая аудитория.
Меня всегда восхищали люди способные несколько раз с успехом всучить аудитории один и тот же продукт. Салли Руни это удалось дважды. В «Нормальных людях» она просто поменяла девочку на мальчика – тоже больной, неприкаянный, и тоже из литературных работников на пороге славы. Как и там, у героини склонность к самоистязанию и мазохизму. Также, то сойдутся, то разойдутся.
Из чисто спортивного интереса жду третьего захода на тему неопределенных отношений, потому что такие истории можно длить и разыгрывать бесконечно в разных декорациях. У них не может быть финала, конца, завершения. И даже не скажешь, что у задействованных в обеих книгах персонажах есть право на несчастье. В условиях неопределенности, не может быть таких четких определений как счастье, любовь, «вместе». Тут всегда одна перманентная неразбериха, никакое бытие, право суетиться и все время стоять на месте. Быть непродуктивным, сохранять все время ни с чем не сочетающуюся неопределенную форму.
Можно прочитать это раз, можно два. Далее неопределенность становится скучной. Но уж если есть желание ознакомиться, что там теперь про нынешнее пишут, то лучше ограничиться «Разговорами с друзьями», не трогая «Нормальных людей». «Разговоры с друзьями» - более традиционный роман, во-первых, и, поскольку он дебют, еще не самоповтор, во-вторых.
Быть Франкенштейном
Уинтерсон Д. Целую, твой Франкенштейн/ Пер. с англ. О. Акопян. — М.: АСТ, 2020. — 320 с.
Заочно казалось, что перед нами должен оказаться скучный, но отчего-то модный последнее время жанр «старые песни о главном» - взяли шедевр и перепели на новый лад. Однако на деле совсем иное – разработка старой темы, а не постановка старой пьесы. Да разработка основательная – и окололитературоведческая и сущностная. Поэтому роман получился, как минимум двусоставным. Во-первых, биография плюс история создания, легкая разновидность ЖЗЛ: «Франкенштейн» и мать ее Мэри Шелли. Во-вторых, футуристико-философские штудии, где Франкенштейн – не текст, не роман, не герой классики не пациент в Бедламе, а явление, сущность. «ЯМы Франкенштейн».
Получилось занятно, интересно, сложно и излишне богато.
Говорят, литература должна формулировать вопросы. Уинтерсон про это тоже, видимо, слыхала. В результате книжка оказалась просто переполнена ими. Аж голова гудит. Вопросы эти – мостик, связующий обе части. Благодаря им видна преемственность, постоянство тематики, и в то же время историческая конкретика вопрошания – слишком уж расходятся между собой дискуссии супругов Шелли, Байрона и Полидори с тем, что обсуждают в не поймешь светлом ли, темном ли будущем любовники-коллеги по скальпелю и медтехнологиям Виктор Штайн и Рай Шелли.
Центральная проблема, конечно, дух-тело, откуда жизнь?
Через нее разматывается вся остальная проблематика, все эти дихотомии вечные: мертвое – живое, мужчина – женщина, а дальше проблематика любви и личности, самоидентификации, дифференциации и единства, целостности. Уинтерсон играет старыми философскими дилеммами и парадоксами. Мэри Шелли ловит себя на мысли, что рожает не столько жизнь, сколько смерть (что соответствует историческому факту – слишком много мертвых детей у нее было). Виктор с Раем пытаются разобраться до какого предела Рай остается женщиной – бюст удалили, но все, что ниже пояса, осталось. Но если для Виктора, фактически проповедующего бестелесность, органическое в данном случае имеет значение, то для Рая важнее самоощущение.
Основная дискуссия крутится вокруг жизни и реальности, и перед нами встают старые добрые вопросы о реальности как продукте чьего-то искусства, и жизни как проблеме, решить загадку которой пытаются в процессе разработки искусственного интеллекта. Возможен ли интеллект без тела? Вопрос не праздный, потому что обратное вполне себе возможно. Или все же нет? И те же заморочки с любовью.
Вопросов столько, что в какой-то момент хочется напомнить автору о необходимости ответов. Может быть не окончательных, разве все разрулишь одной книжкой, но хотя бы промежуточных, основанных на гипотетическом проигрывании различных вариантов решения той или иной проблемы. Но Уинтерсон заворожена парадоксами. Иронические фигуры Рона Лорда – создателя секс-роботов, религиозной манагерки Клер из футуристической части, играющие на стороне телесности от противного, лишь добавляют дискуссионности, не давая перевеса биологической стороне против искусственно-интеллектуальной.
И без ответов получается не книга, а полуфабрикат. Всего лишь иллюстрация вечных вопросов, стремлений, исканий и ошибок, вечной тяги к созданию Франкенштейна, странного существа, не дающего однако окончательного разрешения всех вопросов. Франкенштейн как символ, сосредоточие всего человеческого.
Роман абсолютно удачен в своей историко-литературной, биографической составляющей и почти потерян, невнятен, откровенно перегружен в фантастико-философской (чего стоит изнуряющий рассказ Рона Лорда о секс-роботах едва ли не на десяток страниц). Да и вообще разговоров о сексе избыточно много и это создает ощущение духоты и вторичности.
Текст в результате сам похож на Франкенштейна: искусность писателя здесь сталкивается с грубостью и неодолимостью сшиваемой в главы мертвенной интеллектуальной материи.
Может быть, так было задумано. Но читать от этого не лучше и не радостнее. Тем не менее, эта странная книга, похоже едва ли не лучшее создание Уинтерсон. Да в ней слишком всего много (и Тьюринг, и Ада Лавлейс, и Джек Гуд, и проблема создатель – творение, и вопросы параллелизма искусства и науки, издевательство над религией, феминизм, а куда нынче без него), и это обилие утопило ее в художественном смысле. Но по нынешним скудным временам все же приходишь к выводу, что лучше очень много, чем слишком мало. Хотя кому как. Переводчик вот уже сразу в заглавии умалил историю любви, длящейся в бесконечности, преодолевающей ограниченность времени, пространства, плоти, интеллекта («любовь не антропоцентрична»), тем, что свел ее к чему-то не то единичному, не то одинокому.
Сергей Морозов