В комментариях меня попросили рассказать о диких собаках и их гибридах с волками (волкособах). Среди своих более ранних материалов, нашел вот этот о троплениях диких собак под Костромой и о том, что удалось тогда о них узнать. Выкладываю этот текст практически без изменений. Поскольку фотографий того времени не осталось, привожу похожие из открытых источников в Интернете.
Мое увлечение троплениями диких зверей началось задолго до нашего переезда на берега Унжи, еще во время учебы в Костромском пединституте. В то время я собирал материал для дипломной работы по тетеревиным птицам, много ходил по лесам в окрестностях Костромы, весной пропадал сутками на тетеревиных и глухариных токах, а осенью и зимой на охоте, разыскивая стаи тетеревов, определяя места их ночевок и кормежек. Из зверей мне всегда особенно интересны были волки, но они тогда под Костромой не водились и во время походов с друзьями в окрестные леса мы никогда не встречали даже их следов. Но о других животных, в какой-то степени занявших экологическую нишу волка, я тогда знал. Это были одичавшие собаки. В то время Василий Михайлович Песков, известный на всю страну журналист, вёл передачу на телевидении «В мире животных», а также постоянно публиковал в «Комсомольской правде» свой авторский раздел «Окно в природу». И на телевидении и в «Комсомолке» он рассказывал об этом интересном явлении – замещении собаками волка, в первую очередь в окрестностях больших городов. Поэтому, прежде чем мне пришлось повстречаться с волками в природе, я познакомился с одичавшими собаками. Произошло это на просторах Костромской низменности, в удивительном крае, воспетом Н.А. Некрасовым, где в то время я часто бывал и хорошо его знал. Костромская низменность начиналась сразу же за городской чертой, уже за оградой Ипатьевского монастыря, и простиралась от города на север более чем на пятьдесят километров. Это была обширная пойменная низина, расширение долины реки Костромы в её нижнем течении. При создании Горьковского водохранилища часть низины была затоплена, образовав Костромской разлив, а другая часть, с отрезком русла реки Костромы, её притока Узоксы и связанных с ними озёр (Каменник, Туровское, Ситное, Шерехово, Борисово, Волоцкое, Круглое, Долгое и другие) была обвалована дамбами и избежала затопления, превратившись в огромный польдер, то есть сушу, расположенную ниже уровня водоёма. Проходя или проезжая по дамбе, в этом легко было убедиться. С одной стороны, широко раскинувшись, плескались воды Костромского разлива, с далекими островами на горизонте, а с другой, примерно на 7-8 метров ниже уровня воды в разливе, расстилались луга, перемежавшиеся с дубравами и озёрами, среди которых, причудливо извивалась Костромка, как любовно называли реку Кострому местные жители. Создание дамбы, защитившей уникальный участок пойменного ландшафта от затопления – это немного другая история (мои публикации по этой теме здесь: https://kostromka.ru/kostroma/kuznecov/1.php https://kostromka.ru/kostroma/kuznecov/2.php https://kostromka.ru/kostroma/kuznecov/3.php), а сейчас я бы хотел рассказать о своих встречах с одичавшими собаками, а впоследствии и с волками.
В конце сентября 1976 года я вышел к берегу загубленного мелиораторами Борисова озера, вернее к тому, что от него осталось, к его заросшей ивняком котловине. Выйдя на обширный луг между лесным массивом Бор и берегом бывшего озера, я услышал громкую перекличку во́ронов, а вскоре целая стая этих птиц поднялась из-за густых ивовых кустов. По своему опыту я знал, что эти крупные и очень умные птицы просто так стаями не собираются и решил проверить, что же привлекло их в этом пустынном месте. Подойдя ближе, я обнаружил крупного мертвого лося, на котором и устроили во́роны свой пир.
Погиб лось совсем недавно, на правом боку хорошо было видно выходное пулевое отверстие с запекшейся вокруг него кровью. Судя по всему, это был подранок, получивший смертельную, но не остановившую его на месте рану. Пуля прошла высоковато, пробив легкие, но не задев сердца, именно поэтому лось сумел уйти от своих преследователей. Скорее всего, он стал жертвой браконьеров, поскольку охота на лосей ещё не была открыта. Во́роны почти ничего не успели расклевать, слегка поврежденными были лишь глаза и губы зверя. Недовольные птицы кружили надо мной с громким карканьем, явно не собираясь бросать найденную добычу. Осмотрев зверя, я ушёл, чтобы сообщить знакомому егерю о своей находке. Отойдя на приличное расстояние, я оглянулся и увидел, что во́роны вернулись к лосю, чтобы продолжить свое пиршество.
Зная, что трупы крупных зверей очень притягательны для многих лесных обитателей, на следующий день я отправился посмотреть, кто же ещё придёт к этому месту. Рано утром я уже был неподалеку и, выбрав удобную позицию так, чтобы легкий ветерок дул в мою сторону от места гибели лося, начал потихоньку подходить, скрываясь за редкими ивовыми кустами. Подобравшись ближе, я увидел, что около лося, вгрызаясь в его брюхо, крутятся два зверя, которые сначала показались мне крупными лисицами. Они были одинаковой рыжеватой масти, со стоячими ушами и пушистыми, почти прямыми хвостами, что делало их похожими на лисиц, но по размеру они были немного меньше крупной лайки. Я понял, что это собаки и, перестав таиться, пошёл прямо к ним. Но если это и были собаки, то совершенно не домашние. Увидев меня, они стремительно рванули в кусты и бежали не останавливаясь, пока не скрылись из вида. Домашняя собака так себя не ведёт. Даже будучи испуганной, она отбежит и остановится, стараясь разглядеть подошедшего человека. Я понял, что передо мной дикие собаки, слухи о которых давно уже ходили по всей округе. Дело в том, что в то время, по дороге от Холма на Куниково с правой стороны располагалась огромная городская свалка, куда вывозили и пищевые отходы. На свалке работали бульдозеры, сгребая мусор в большие кучи. Часть её почти постоянно горела, дым оттуда удушливой полосой стелился на несколько километров. Вот вблизи этой свалки и обитала стая диких собак. Местные егеря рассказывали мне, что они пытались на них охотиться, но получалось это плохо и добыть их удавалось только случайно. Звери были очень осторожны, близко людей не подпускали. Среди них уже преобладали не одичавшие, то есть перешедшие к бродяжьей жизни домашние собаки, а настоящие дикие, рожденные и выросшие в лесных логовах звери. Подкармливаясь на свалке, они жили в природе, охотясь на зайцев и прочих лесных обитателей. По ночам они ходили по ближайшим деревням и ловили там кошек. Но могли подходить к человеческому жилью и днем, пользуясь тем, что никто их не опасался и не отличал от деревенских псов. В этом случае они ловили кур и гусей, а однажды даже загрызли привязанную на отаве козу. Стая состояла из 10-15 собак, чаще всего разделявшихся на группы от двух до пяти псов, которые вместе охотились и ходили на совместный промысел. Это рассказали мне местные жители, охотники и егеря, с которыми приходилось обсуждать эту тему.
Немного позже, когда выпал снег, я начал тропить собак по свежей пороше, для чего приходилось приезжать к свалке рано утром. Выйдя из автобуса и заложив большой круг на лыжах вокруг неё, я находил следы и шел по ним, записывая и нанося свой маршрут на карту. Этот опыт троплений впоследствии мне очень пригодился. Было очень интересно разбирать следы собачьих охот. Охотились на зайцев они обычно парами. Войдя в лес, собаки разделялась, при этом одна из них прямиком бежала к возможным заячьим переходам и затаивалась там. А вторая начинала рыскать по лесу, стараясь найти и поднять зайчишку с лёжки. Следы её вроде бы беспорядочно плутали по крепким местам, по зарослям густых молодых ёлочек и по густым кустам, но всё это были места возможных заячьих лёжек. Наконец она сталкивала зайца с лёжки и начиналась погоня. Ушедший заранее в засаду пёс, надо полагать более старый и опытный, старался перехватить зайчишку на переходах, выскакивая ему наперерез. Гоняли эти псы, в отличие от гончих собак молча, лишь иногда взвизгивая на бегу, но, по-видимому, это не снижало успешность их охоты. Поймав зайца, они тут же разрывали его, оставляя на снегу лишь утоптанную площадку со следами крови, раскиданные кишки да клочья белой шерсти. Зайца съедали обычно целиком, не оставляя ни головы, ни лап. Затем собаки немного отдыхали, устроив лёжки тут же в снегу, неподалеку от места охоты. Было видно, что на лёжках они еще что-то доедали, быть может догрызали заячьи па́занки (лапки, не доеденные части которых иногда удавалось находить вблизи лёжек). Однажды мне удалось наблюдать погоню собаки за зайцем, когда оба они неожиданно выскочили из-за угла леса на лесной поляне и пронеслись мимо меня, но саму охоту увидеть ни разу не довелось. Ближе к весне в глухом овраге под упавшей елью я нашел логово с пятью щенками. Малыши лежали прямо на земле, в небольшом углублении между вывернутыми корнями и стволом ели. Сверху логово закрывало нагромождение сломанных сучьев, покрытое плотной шапкой снега, вход в него был сбоку. Выдавало его лишь натоптанная тропа, с грязными следами по снегу, идущая только в одну сторону. Эта тропа и привела меня к логову. Судя по всему, мать выкармливала щенков одна, без помощи других членов стаи. При моем приближении она скрылась и не показывалась больше, никак не пытаясь защитить свое потомство. Виктор Алексеевич Коршунов, знаменитый костромской волчатник, работавший в то время егерем в Куниковском охотничьем хозяйстве, рассказал мне, что немного позже, в апреле этого же года он нашёл логово дикой собаки в старом стоге сена.
Вся зима этого года прошла в троплениях и наблюдениях за дикими собаками. Наблюдать их на самой свалке удавалось редко, так как они появлялись там только в сумерки, проводя день в ближайших лесах. На дневке в лесу собиралась иногда вся стая и тогда по следам можно было найти десятки лёжек в одном месте. Лёжки их выглядели как компактные круглые ямки в снегу и таких ямок всегда было больше, чем собак, потому что за время отдыха каждый пес не раз менял место лёжки. Увидеть всю стаю в сборе мне удалось лишь однажды. Как то я рассказал о своих наблюдениях за дикими собаками своему научному руководителю, заведующему кафедрой зоологии Костромского пединститута Дормидонту Геннадиевичу Крылову, сменившему на этой должности трагически ушедшего из жизни Ю.Ф. Сапоженкова, и он захотел сходить со мной на Куниковскую свалку. Взяв лыжи, мы рано утром вышли из автобуса и по моей лыжне, обходящей свалку по кругу, направились в лес. Ночью была сильная пороша, засыпавшая все старые следы и мы, пройдя обычные места переходов, не встретили ни одного свежего следа. Тогда я решил, что собаки сегодня задержались на свалке, где они нередко добывали еду, копаясь в пищевых отходах. Оставив Д.Г. Крылова на наиболее вероятном переходе по границе с лесом, я вернулся своим следом и, сняв лыжи, по дороге пошёл на свалку. Трактора, обычно сгребавшие мусор в бурты, ещё не работали и я, забравшись на наиболее высокий бурт, осмотрел свалку в бинокль. Зимний день начинается поздно, солнце ещё не взошло, но сероватый предрассветный сумрак уже начал светлеть. Дым от горящих буртов относило в сторону и всю огромную свалку было уже неплохо видно. И вот в дальнем углу я заметил в бинокль какое-то движение. Присмотревшись, я разглядел собачью стаю, рыскающую среди куч мусора. Я решил подобраться к ним поближе, чтобы лучше разглядеть и сосчитать зверей. Зажав лыжи подмышкой, я по широкой дуге стал пробираться к собакам, с тем, чтобы если и вспугну их, то они уйдут по тому переходу, где я оставил Дормидонта Геннадиевича и он сможет их увидеть. Несмотря на мою осторожность, собаки меня заметили и стремительно рванули в направлении к лесу. Меня поразила слаженность их действий. Все они сразу побежали в одну сторону, словно повинуясь какому-то сигналу, которого я, по всей видимости, не уловил.
Уходили они на прыжках, галопом, не оглядываясь и не задерживаясь, явно стремясь поскорее достичь леса. Когда примерно через час мы встретились с Д.Г. Крыловым, он рассказал мне, что стая собак пробежала по лесу в пятидесяти метрах от него. Он даже сумел их пересчитать и разглядеть их окраску. Шесть псов были очень похожи, все одинаковой серо-рыжей масти, крупные лайкоиды со стоячими ушами, но с не по-лаячьи прямыми хвостами. Еще семь или восемь собак были разномастными, большей частью серыми с белыми и черными пятнами. Все собаки были довольно крупными, размером с хорошую западно-сибирскую лайку, с густой плотной шерстью. Среди пестрых собак было несколько слегка вислоухих, больше похожих на гончаков, чем на лаек. К сожалению, ни Д.Г. Крылов, ни я не смогли их сфотографировать, но впечатлений от встречи с этими зверями у нас было много.
Возвращались мы через Бор, выйдя по главной просеке этого лесного массива, пересекающей его с севера на юг, к Борисову озеру. Обойдя осушенную котловину озера с западной стороны, мы прошли на лыжах полями к дубраве Хмельники у д. Оганино и от неё вышли в поселок Первомайский, где сели на городской автобус. Этот двенадцатикилометровый маршрут я проходил очень часто, когда ходил пешком из Костромы в Прибрежный.
Тропления диких собак и наблюдения за ними были хорошей школой, позволившей мне уже через пару лет проводить тропления волков в Унженско-Ветлужском междуречье, но об этом в следующий раз.
Спасибо, за то, что прочитали этот рассказ!
Подписывайтесь на мой канал и первыми узнаете о новых публикациях.
Не забудьте поставить «Лайк».
Комментируйте и задавайте вопросы в комментариях, я буду рад ответить на них.