«Долго Россия оставалась чуждою Европе. Приняв свет христианства от Византии, она не участвовала ни в политических переворотах, ни в умственной деятельности римско-кафолического мира. Великая эпоха Возрождения не имела на нее никакого влияния; рыцарство не одушевило предков наших чистыми восторгами, и благодетельное потрясение, произведенное крестовыми походами, не отозвалось в краях оцепеневшего севера...» – писал в 1834 году Александр Пушкин в статье «О ничтожестве литературы русской».
Текст: Денис Хрусталёв, фото предоставлено автором.
И вдохновенный романтизм действительно не мог уловить в историографическом потоке тех лет никаких намеков на «благодетельное потрясение» в среде древних русских князей, да и вообще на Руси. Главным сочинением по нашей истории тогда уже стал труд Николая Карамзина, опубликованный в 1818–1824 годах. «История государства Российского» действительно вобрала самый широкий спектр сведений об отечественных древностях, но создана была, разумеется, в духе своего времени. В те же годы, в 1812–1822-м, вышла и фундаментальная шеститомная работа по истории Крестовых походов Жозеф-Франсуа Мишо, как и труд Карамзина, задавшая тон в соответствующей области знаний на многие десятилетия, если не столетия: в России книга Мишо до сих пор самое издаваемое сочинение о Крестовых походах! Прошло двести лет, и кажется, что давно пора уточнить дифракцию для плоскости нашего окуляра.
СВЯЩЕННЫЕ ВОЙНЫ
Средние века не знали такого явления, как Крестовый поход. Этот термин, как и представления о движении в целом, появился уже после того, как нога последнего крестоносца покинула Святую землю. Современники описывали предприятие как «паломничество», «путь в Иерусалим» или «священную войну», «священное деяние», исполненное во имя церкви и по ее воле. Участники обычно – но далеко не всегда – отмечали себя знаком креста, отчего их называли крестоносцами. Сводные обобщения их деяний стали появляться в XVстолетии и только к XVIIIвеку приобрели цельную форму, прежде всего у Эдуарда Гиббона, за которым следовал Мишо. На этом магистральном пути оформилась классическая концепция, отразившаяся в законченной форме к середине XX века в работах Стивена Рансимена, Ханса Эберхарда Майера и других. Коротко можно говорить о четырех признаках, которые позволяют отнести военное предприятие к Крестовому походу:
· участники или некоторые из них дают соответствующий обет, клятву, обязывающую принять участие в этой экспедиции, что отмечается крестом на одеждах;
· призыв к кампании исходит от высшего церковного иерарха, то есть папы римского;
· церковь принимает обязательство покровительствовать интересам, имуществу и семье – всему, оставленному участником похода дома, пока он занят паломничеством;
· прощение грехов – индульгенция – для крестоносцев. Первоначально предполагалось, что речь идет о компенсации епитимьи, наложенной в результате покаяния, но довольно быстро собственно элемент покаяния отошел на второй план. Папа обещал отпущение грехов всем участникам вооруженного паломничества, а погибших в его ходе приравнивал к мученикам за веру.
Уже в первых исследованиях феноменологический абрис явления получил четкие хронологические рамки. Начало проповеди – Клермонский собор 1095 года, когда впервые прозвучал призыв папы Урбана II к завоеванию Иерусалима; Первый крестовый поход – взятие Никеи в 1097 году, Антиохии в 1098-м и Иерусалима в 1099-м, образование христианского королевства на Ближнем Востоке; утрата Иерусалима – отвоеван мусульманами в 1187 году, выкуплен у них в 1229-м и окончательно потерян в 1244 году; финал – падение Акры в 1291 году и уход крестоносцев из Палестины. Само собой предполагалось, что все кампании имеют целью освобождение Гроба Господня из-под власти мусульман, а потому ориентированы в Святую землю. В качестве мотивов мыслители XIX века предпочитали рассматривать прежде всего социально-экономические факторы, сложившиеся в некий извод колониализма, актуального и понятного для них. Впрочем, те же исследователи отдавали себе отчет, что создали лишь научный конструкт, ориентирующий, но не поглощающий многообразную реальность.
Ограниченность и противоречия классического подхода к Крестовым походам были вскрыты в 1930-е годы работами Поля Альфандери, Этьена Деларюэля и Карла Эрдмана. У каждого ученого был свой путь, и, что примечательно, они не пересекались, хотя работали в одной проблематике. Альфандери в конце 1920-х годов в Париже читал лекции, которые были опубликованы только в 1954–1959 годах. Деларюэль заявился с исследованием в 1935 году, но публиковать его начал в далекой Тулузе с 1941 года небольшими выпусками, растянув на десятилетие. Оба писали на французском. Фундаментальная работа Карла Эрдмана вышла в 1935 году в Штутгарте на немецком. После перевода на английский в 1977-м именно она стала основополагающей для англоговорящих стран, хотя во франкоговорящих сейчас предпочитают Альфандери и Деларюэля. В целом эти историки очертили формат, когда главное внимание при анализе мотивации крестоносцев уделяется прежде всего религиозным факторам, включающим народные верования, социальные движения, духовные искания и церковную политику. Акцентированную прежде жажду наживы, захвата и грабежа никто со щитов, конечно, не сбрасывает, но и не ставит во главу угла.
Такое плюралистическое прочтение сакрализованной войны на фоне народной религиозности позволило включить в исследовательское поле пограничные или спорные события, которые прежде обозначались как девальвирующие или извращающие крестоносную идею, а также отказаться от узких географических рамок. Ведь ни для кого не было секретом, что далеко не все вполне каноничные в понимании современников Крестовые походы имели своей целью Иерусалим даже в классический период 1095–1291 годов. В 1204 году крестоносцы взяли Константинополь, а Людовик Святой – святой крестоносец! – погиб в 1270-м в Тунисе, так никогда и не добравшись до Палестины.
Отдельная и очень широкая тема – испанская Реконкиста. Само понятие тоже довольно поздний научный конструкт, но Крестовые походы в Испании были, объявлялись папами, несли все признаки Крестового похода и никак к девальвации этой идеи отнесены быть не могут, поскольку и начались задолго до 1095 года. Похожая ситуация с крестоносцами в Пруссии и Ливонии. Более того, папы римские не раз объявляли внутренние Крестовые походы – против своих политических оппонентов. Точно так же, как против еретиков (например, альбигойцев), язычников (например, славян) и иноземных захватчиков (например, монголов). Фактически речь шла о военных предприятиях, задекларированных в защиту церкви.
Плюралистический подход позволяет говорить о многочисленных случаях священной войны, среди которых встречаются и Крестовые походы, которые вовсе не были ориентированы только в Святую землю. Хронологические рамки событий также оказываются раздвинуты. После 1291 года часть своих завоеваний крестоносцы сохранили (например, Кипр) и продолжали сражаться против иноверцев. Папы многократно объявляли Крестовый поход, в том числе на Восток. Как, например, поход, закончившийся битвой с турками при Никополе в 1396 году. И даже если Иерусалим отвоевать не смогли, то не все сражения бывали безуспешными. Под лозунгами Крестового похода европейцы разгромили турецкий флот при Лепанто в 1571 году. В этом случае католическая церковь прямо финансировала кампанию.
Последний раз крестоносное объединение было создано под эгидой римского папы в 1684 году. Эта Священная лига действовала против турок при освобождении Балкан вплоть до 1699 года. Впрочем, и многократно позднее сакральные аргументы при организации военных действий возникали уже вне рамок Средних веков. Так, все участники Крымской войны воспринимали свою миссию священной – лозунги борьбы с неверными использовали и французы (католики), и англичане (протестанты), и турки (мусульмане), и русские. В России особенно популярны стали аналогии с Крестовым походом во время войны с Турцией в 1878 году. Позднее, в ходе Первой мировой войны, взятие англичанами Иерусалима в 1917 году и, далее, утверждение французского протектората в Сирии воспринималось участниками как некий реванш – отклик на события XII–XIII веков. Заявления о священной войне можно услышать и сейчас. Сакральный посыл к насилию, зародившийся в недрах западного христианства, не выдохся до сих пор.
В ЗАЩИТУ ЦЕРКВИ
Происхождение идеи Крестового похода наиболее цельно изложено в одноименной монографии Карла Эрдмана – выдающегося медиевиста, представителя разветвленного рода остзейских интеллектуалов. Он родился в городе Юрьеве (Дерпт; ныне Тарту) и провел первые годы жизни в Российской империи, а затем был вынужден эмигрировать. Эрдман выделил Крестовый поход из общих представлений о священной войне и проследил его оформление во второй половине XI века. Генезис оказался плотно сплетен с событиями папской реформы, борьбы за инвеституру, конфликтами понтификов с норманнами и германским императором. После столетия упадка римские патриархи пытались восстановить авторитет не только Западной церкви, но и свой личный, возводя его духовную значимость вплоть до политических рескриптов. Уже папа Лев IX в 1053 году лично возглавил армию, рекрутированную в германских землях, против южноитальянских норманнов. Своим воинам он говорил о священной войне против «агарян», к которым причислял и крещеных, но непокорных, норманнов. Погибших папа почитал мучениками за веру. В 1064 году попытка французских рыцарей захватить испанский Барбастро была организована в значительной степени как Крестовый поход и сопровождалась соответствующими лозунгами и письмами папы. Римская церковь всеми силами старалась завладеть светским влиянием, сопоставимым с императорским, достаточным, чтобы вершить дела о жизни и смерти, согласовывать начало войн и утверждать королей. В 1075 году папа Григорий VII составил документ, который известен как «Диктат папы». Он утверждает, что «Римская церковь основана самим Господом» и «только римский папа вправе называться вселенским», а кроме того, «никто не может судить папу» и «папа вправе низлагать императоров». Позднейшие понтифики старательно поддерживали эти тезисы, что привело к сильнейшему кризису в отношениях с германскими королями, считавшими себя императорами. Прежде всего с Генрихом IV, который дважды, в 1076 и 1080 годах, был отлучен от церкви, из-за чего неоднократно совершал походы в Италию к Риму и избрал для своих земель другого папу – Климента III, которого сейчас считают «антипапой», хотя для современников это было неочевидно. Только при его сыне, Генрихе V, в 1111 году римский предстоятель вновь стал один, а в 1122-м стороны пришли к согласию в вопросе инвеституры – светского (императорского) согласования кандидатур при занятии церковной должности. В этих условиях политического конфликта и церковного раскола каждая из сторон старалась заручиться поддержкой как можно большего числа воинов, феодалов и не только. Сакральные аргументы играли особую роль, и папы многократно их использовали, закрепляя свою роль духовного вождя. При этом нередко возникала и тема паломничества в Иерусалим, которое признавалось сопоставимым с воинским подвигом в борьбе с неверными как в Испании, так и в других землях. В 1087 году папа Виктор III призывал к походу против тунисского города Махдии, для чего выдал пизанцам знамя святого Петра и объявил о прощении грехов всем участникам. Летом 1089 года папа Урбан II даровал индульгенцию всем, кто примет участие в восстановлении города Таррагоны в Каталонии, подчеркнув, что это лучше, чем паломничество в Иерусалим.
Можно сказать, что еще задолго до Клермонского собора 1095 года почти все элементы крестоносной идеологии – санкция, символика, индульгенция и прочее – использовались на тех или иных фронтах борьбы с иноверцами и не только с ними. Римская церковь старательно отстраняла светскую власть от прав по идентификации справедливой войны и, более того, впервые стала выступать инициатором войны, присвоив право наделять ее статусом священной. Абсолютного воплощения все эти меры достигли во время Первого крестового похода, который стал – в силу своего успеха – образцовым и к которому впоследствии возводили все «каноничные» характеристики движения.
Эмоциональный отклик европейцев на взятие Иерусалима в 1099 году оказался настолько сильным, что дальнейшие рассуждения о том, который папа законный, об ограничении его власти сферой духовного, о его политическом весе и многие другие, оказались на столетия неуместными. Церковь победила: она возглавила воинское предприятие, триумфально достигшее своей высшей цели, на которую никто без нее дерзнуть не мог. Восточное христианство было спасено, западное доказало свое превосходство. Кроме того, европейцы приобрели феодальные владения в Палестине, новые доходы, новые возможности, новые, невиданные прежде, перспективы и духовный подъем. Основные дивиденды от этого монетизировал, конечно, Рим. Но это в долгосрочной перспективе.
Все критерии Крестового похода основываются на позднейшем анализе Первого крестового похода, хотя участникам они тогда были совершенно неочевидны. Это был первый успешный опыт, на который стали ориентироваться не ранее 1140-х годов, когда готовился новый большой – королевский – поход. До этого времени даже папская санкция для военных предприятий в Палестине не воспринималась строго обязательной. Агрессивная проповедь в 1130–1140-е годы Бернарда Клервоского, обосновавшего и идею христианского рыцарства, дала толчок к репродуцированию явления – Крестового похода, вооруженного паломничества, санкционированного убийства во имя веры. Оформленная идеология родилась именно тогда. Но в те же годы, что и так называемый «Второй крестовый поход», в 1147 году, папа опубликовал призыв к Крестовому походу против язычников-славян, вовсе не в Палестине, а на балтийском побережье будущей Германии. При всей желанности Святой земли область интересов Западной церкви ею не ограничивалась.
Таким образом, для рубежа XI–XII веков Крестовый поход – это движение, далекое от окончательной институционализации, географических и даже конфессиональных (в рамках христианских церквей) ограничений. Это вариант кампании в защиту церкви, священной войны, справедливость которой подтверждалась высшими духовными авторитетами. Да, и это наступательное предприятие.
ПУТЬ ВИЗАНТИИ
Для византийского христианства вся эта схема была малопригодной. Греки воспринимали свою империю единственным православным государством на земле, а потому любое посягательство на него расценивали как угрозу религии. И хотя насилие и убийство, безусловно, признавались злом, в случае защиты веры они считались допустимыми и даже похвальными.
Другое дело, что ничего подобного западноевропейскому расколу между императором и патриархом, который бы посягнул на право объявлять войну, не было. Конфликты едва достигали политических трений, но к полному размежеванию не приводили. Император безусловно воплощал в себе духовный авторитет, достаточный для начала справедливой войны, тем более против неверных, а таковыми были чуть ли не все соседи. Церковное благословение перед битвой, причастие, пост, молитва о помощи в воинских деяниях, присутствие в армии священников, икон и иных сакральных предметов (мощей, крестов и пр.) во время воинского похода было для греков нормой и не требовало дополнительного идеологического обоснования. Византийские правители регулярно использовали религиозную мотивацию для поддержания и усиления боевого духа. Активно это продвигалось во время войн с персами, потом с арабами и так далее. Уже тогда встречались призывы отвоевать Гроб Господень и освободить святые места. Войны на Востоке Никифора II Фоки нередко называют «византийскими Крестовыми походами». Они шли под лозунгами вернуть христианам Иерусалим, а после взятия Алеппо в 962 году погибших воинов попытались объявить мучениками. Соответствующий запрос Никифор направил в сенат, который с возмущением отверг проект, способный принизить сам статус мученичества, приравняв новопогибших солдат к новозаветным героям. Тем не менее схожие тезисы продолжал развивать и император Иоанн Цимисхий, но церковной поддержки также не нашел. Считается, что заметную роль в неприятии новаций Никифора сыграли натянутые отношения с патриархом Полиевктом, но принципиально такая позиция Восточной церкви была понятна: ни о какой особой «священной» войне в защиту церкви или тем более объявленной только церковью (без императора) речи не шло, как и об особых духовных привилегиях участников. Оборона христианства – дело достойное, но прощение грехов оно никак не гарантирует. Притом что это тоже возможно. Именно для Восточной церкви были характерны святые воины – Георгий Победоносец, Феодор Тирон, Феодор Стратилат, Димитрий Солунский и другие. Этот тип святости на Западе заимствовали у Восточной церкви.
Все было на своих местах, когда империя побеждала, но во второй половине XI века Византия шла от поражения к поражению. В 1071 году армия была разгромлена турками при Манцикерте – вся Анатолия потеряна. С запада наседали половцы, а в Эпире объявились неугомонные южноитальянские норманны. К 1090 году границы сжались до стен Константинополя. В этих условиях любая мотивация была терпимой, даже если не вполне укладывалась в традицию. Тому пример – обращение императора Алексея Комнина к папе римскому за помощью, что и привело к Первому крестовому походу.
Пути Восточной и Западной церкви разошлись давно. Упадок Рима был очевиден, как и блеск Константинополя. В 1054 году византийский патриарх едва ли хотел заметить, что новые папы стали чем-то более чем епископами захолустного городка, пусть и со статусом древнейшей патриархии. В церковной иерархии они равны, но это только в духовной экспликации. Еще в 1046 году в Риме суетились сразу три понтифика, обвиняя друг друга в симонии. И вдруг теперь они захотели быть равными?! Сам конфликт в 1054 году – взаимное отлучение папы и патриарха – был для современников лишь ссорой епископов, внутрицерковной склокой, а не цивилизационным разломом. Византийского императора никто от церкви не отлучал. Единство христианского мира не оспаривалось. В 1075 году тот же самый понтифик Григорий VII, опубликовавший «Диктат папы», серьезно готовился возглавить поход западного воинства на помощь восточным единоверцам, бьющимся с турками, – в защиту веры. То же самое происходило и в 1095 году.
КУЛЬБИТЫ ИСТОРИИ
Вскоре после 1104 года новый киевский митрополит, Никифор, вынужден был написать специальный трактат, «О вере латинской», в котором разъяснял русским князьям отличие православия от «латины» и причины, по которым нельзя позволять дочерям вступать в брак с исповедующимися в другом патриархате. Судя по всему, Никифор не слишком преуспел – браки между представителями русских княжеских семей и западноевропейскими правителями случались и столетие спустя. Реальный раскол христианства произошел только после 1204 года, когда западные крестоносцы под вполне религиозными лозунгами взяли и разграбили столицу Восточной церкви, Константинополь, опустошив и осквернив православные храмы. Вот тогда действительно мир надломился.
Никакого церковного раскола на рубеже XI–XII веков не было. Были расхождения в ритуалах и сложная теологическая полемика об источнике исхождения Святого Духа, понять которую и сейчас непросто. Более того, в 1089 году папа римский разрешил общение с восточными единоверцами, а в 1098 году планировался «объединительный» собор в Бари, который, однако, не достиг ожидаемых результатов. Константинопольский патриарх теперь был в ущемленном положении, но старался устраниться от прямой полемики, впрочем, как и от конфликта. А Рим наседал, проявлял активность, смекалку и, думается, чувствовал близость успеха – после Крестового похода папа хотел сам прибыть в Иерусалим, чтобы закрепить свой триумф, «объединив церковь», то есть покорив Восточную и утвердив свой «диктат». История распорядилась иначе.
Уже в 1078 году турки захватили Никею и вышли к берегам Мраморного моря. В 1081 году норманны апулийского герцога Роберта Гвискара высадились на Корфу и в Эпире. Тогда византийцам удалось отбиться, но в 1085 году норманны собрались снова и остановились уже на острове Кефалония из-за внезапной смерти своего предводителя. «Вражеские нашествия, подобно морским волнам, следовали одно за другим», – писала дочь императора Анна Комнина, современница событий. В 1086 году к западным границам империи подошли печенеги. В 1087-м они форсировали Дунай и к зиме достигли Адрианополя, разоряя окрестности. Бои с кочевниками в 1088 году успеха грекам не приносили – у них просто не хватало людей. Именно в эти годы император Алексей Комнин начинает засыпать западноевропейских единоверцев призывами о помощи. Прежде всего он приглашал наемников.
Действительно, отряд из 500 воинов, присланный из Фландрии в 1090 году, позволил обновить некоторые гарнизоны. Но к тому времени сама столица Византии оказалась буквально в прифронтовой полосе. Весной 1091-го жители Константинополя боялись выходить за стены города из-за бесчинств дикарей.
В то же время кочевники начали сверять свои нападения с новым союзником – турецким эмиром Смирны. Враги объединялись. Тогда же прибыли и другие степняки – половцы. Они были врагами печенегов, но для греков не менее опасны. Судьба Византии висела на волоске.
Парадоксальный кульбит истории привел к тому, что в апреле 1091 года наспех собранное из крестьян греческое воинство с союзными в то мгновение половцами испугало, обратило в бегство и рассеяло печенежскую армию в битве на берегу реки Марицы около Хирины. Неожиданная победа, которая вполне осознавалась как случайная, позволила к 1092 году стабилизировать границы империи. Но об улучшении ситуации речи не шло. Разлад у врагов империи явно был временным. И император Алексей Комнин не переставая рассылал призывы к участию единоверцев, щедро умасливая их религиозной риторикой – он звал спасать Христианство и Церковь.
На Западе эти письма оказались востребованы и зачитаны на церковных соборах, которые папа проводил в разных концах епархий, признававших его статус (кроме Германии). Они собирали массы зрителей и толпы священнослужителей. Сначала письмо из Константинополя прочитали на соборе в Пьяченце, потом в Клермоне. И в итоге использовали, как могли понять. Вместо наемников первым делом на Восток двинулась толпа экзальтированных доходяг, возглавляемых монахом-фанатиком Петром Отшельником. За ними пришли отряды мелких (за единичными исключениями) феодалов, которые очень примерно понимали, что где-то там их духовное успокоение за кровавые грехи междоусобиц. Так им объяснили. Но в итоге они победили и взяли Иерусалим. Оказалось, что все правда. И это было удивительно. Об этом потрясении и писал Пушкин. А Русь оказалась в стороне?
Окончание следует.