Женьке было восемь, когда авария унесла жизни ее родителей, и она оказалась у бабки, о существовании которой не подозревала.
Жила бабка в малюсеньком областном городишке, грязном и неухоженном, в облупившемся доме из четырех этажей. Квартира бабки располагалась на первом, где окна были настолько низкими, что с улицы даже невысокий человек мог спокойно в них заглянуть.
В квартире было две комнаты: маленькая и очень маленькая. Очень маленькая стала Женькиной.
Женька толком не осознавала, что произошло с ее жизнью. Она думала, что мама с папой куда-то уехали, что это такая игра, и скоро они вернутся и заберут ее. Поэтому, наверное, ее так удивляли мебель и предметы в бабкиной квартире. Для нее они были не старыми, а интересными и необычными. Например, узкие подоконники, на которых толком не посидишь, или смешной высокий бачок в туалете, с толстой цепочкой, за которую нужно дернуть, чтобы смыть.
Сама бабка тоже казалась забавной. Немногословная, она вечерами напролет смотрела телевизор, причем с таким видом, как будто хотела за ним записывать.
Когда сказали, что у девочки не осталось других родственников, бабка просто кивнула, приняв это как обязанность. И теперь не знала, как подступиться к свалившейся на нее Женьке. К внучке поначалу она не испытывала ни любви, ни нелюбви. Понимала, что теперь должна ее вырастить, однако давно забыла, как обращаться с детьми.
А Женька радовалась, что почти весь день была предоставлена сама себе. Ее устроили в школу, и, когда она возвращалась оттуда, никто не спрашивал с нее уроки, не проверял тетради и дневник. Ненавистной музыкалки, в которую мама настырно возила ее на автобусе два раза в неделю, теперь тоже не было. Ее не заставляли есть творог, кефир и тертую морковку. Стряпня бабки не отличалась разнообразием – куриный суп с вермишелью, каши, яичница, вареная картошка, но Женьке было все равно. За день они обменивались друг с другом едва ли десятком фраз. Со стороны Женьки это в основном: «Ба! Я пришла!» и «Ба! Я гулять!», а от бабки она чаще всего слышала: «Есть иди» и «Спать пора».
Так они и зажили вдвоем. Воспоминания о жизни с родителями постепенно сглаживались у Женьки, лишались подробностей, деталей, и она как-то удивительно безболезненно для себя приняла новые обстоятельства, поняв, что это не временно, а навсегда.
После одиннадцати лет начался у Женьки активный рост. Бабка к тому времени искренне привязалась к ней и с молчаливым интересом наблюдала за изменениями. Женька вытянулась, стала шире в плечах и в грудной клетке. Сметала любую еду с завидным аппетитом и никогда не привередничала. Смотря по вечерам телевизор, бабка теперь краем уха прислушивалась к звукам из Женькиной комнаты.
Потом начался переходный возраст со всеми его прыщами. Женька, и до этого не особо общительная с ровесниками, стала и вовсе замкнутая, колючая, как волчонок. Научилась курить. Близко общалась только с Гришкой из местного училища, прыщавым и некрасивым.
Вдвоем они загуливались допоздна. Просто бесцельно шатались по городу. Сутулили плечи, курили по подворотням, слушали музыку через одни на двоих наушники.
О будущем Женька не думала. Не потому, что не хотела, а просто это не приходило ей в голову. Не было у нее определенной цели и желания стать кем-то, как-то реализоваться. Учеба давалась ей легко, однако была Женька абсолютно безамбициозна. Бабку она по-своему любила. Та ее «не доставала и вообще не лезла в личное пространство».
Бабка со своей стороны волновалась за внучку, выходила из подъезда и стояла, вглядываясь в темноту за фонарями. Сидя у излюбленного телевизора, тянулась ухом в сторону входной двери. И когда, наконец, раздавался звук открываемого замка, а вслед за ним – громкий хлопок, бабка поднималась с дивана и выходила в их крохотную прихожую.
- Не гуляла бы допоздна-то, - робко говорила она. – Мало ли чего.
- Все нормально, ба.
Женька, склонив голову, сосредоточенно стаскивала кроссовки, потом, не поднимая глаз, прошмыгивала мимо бабки в свою комнату. Та делала вслед за внучкой несколько неуверенных шагов.
- Не курила бы ты, Женя.
- Все, ба, отстань, - отвечала Женька без всякого раздражения, почти миролюбиво.
И бабка возвращалась к телевизору. Внучка дома, и то хорошо.
…
- А ты знаешь, что мои родители были бизнесменами?
- Чево-о? – у Гришки вытянулось лицо.
Они сидели на узкой теплой полоске бетона, прижимаясь спинами к нагретой стене расселенного аварийного дома, когда Женька, глядя на красный летний закат, вдруг выдала это.
- Очень богатые. И та авария была подстроена конкурентами. А бабка моя вовсе мне не бабка.
- А кто?
Женька пожала плечами.
- Просто меня отдали ей, чтоб спрятать.
Гришка смотрел на нее, совершенно обалдев. У него даже челюсть отвисла. Потом вдруг согнулся и заржал, хлопая себя по коленям.
- Ой, Жек, ну и мастер ты звиздеть! – Мотал головой Гришка.
- Ты чо ржешь! Эй! – Женька ткнула его в плечо.
- Да все знают, что Лидия Николаевна – твоя бабка, а твой отец – ее сын. Он как учиться уехал отсюда, так ее годами не навещал. Она даже про женитьбу узнала, только когда он твою мать привез познакомиться.
- Ты чо несешь!
- Чо-чо, - Гришка слегка отстранился. – И тебя даже сюда привозили.
Женька смотрела на него стиснув зубы и раздувая ноздри, тогда Гришка резко перестал улыбаться и добавил для убедительности:
- Мне мать рассказывала.
Женька поднялась и зашагала прочь.
- Куда ты, Жек? – Вскочил Гришка.
- Куда надо!
Женька вдруг резко остановилась, развернулась и непонятно зачем сказала:
- Дурак ты, Гришка!
И бедный Гришка опять остался стоять с отвисшей челюстью.
Запыхавшаяся Женька ворвалась в дом. На кухне бабка мирно чистила картошку.
- Ба! Это правда, что я уже здесь была? С родителями!
Бабка смотрела не понимая.
- Мне Гришка Силинский рассказал.
Бабка снова перевела взгляд на картошку.
- Годик тебе был. Ты не помнишь. Говорят – это Женя. Я еще подумала – мальчик.
Женька плюхнулась на табуретку, схватила из пластиковой вазочки сушку, принялась грызть.
- Руки-то помыла бы.
- И что, больше ни разу?
Бабка молчала, сосредоточившись на падающих в миску картофельных очистках.
- Ба-а! – Женька требовала ответа.
- Так ить сама знаешь.
- Так это, если бы… Я что, может быть вообще о тебе никогда не узнала?
- Ну уж, вообще…
- Ба, ну почему?
Бабка положила нож в миску. Собралась с духом.
- Стыдился он меня. Что немолодая, необразованная, говорить складно не умею. Работала уборщицей, денег мало. Так пошла еще санитаркой в больницу, чтоб не хуже других он у меня одевался. Как тринадцать исполнилось, мамой перестал называть. И все стыдился. Не грубил, не обижал, а стыдился. Уехать мечтал поскорей. Как девять классов закончил, так и уехал. В техникум поступил, в институт потом. А что приезжал редко… Ну да я не обижаюсь. Зато выучился, в люди выбился.
Бабка снова взяла нож и картофелину и спокойно продолжила свое занятие.
- Книжки-то от него остались, только не понимала я в них ничего. Так я телевизор стала смотреть. Чего умные люди говорят, да чего в мире происходит. Хоть знать, какой он, мир-то.
Бабка замолчала. Женька уставилась в одну точку, задумавшись о чем-то, держа в зубах жесткую сушку. Потом глянула на бабку, вынула сушку изо рта и бросила ее обратно в вазочку.
- Ба. Знаешь чего? Я вот тебя нисколечко не стыжусь!
Бабка подняла голову, но Женька уже убежала и не видела, как бабка с минуту смотрела удивленными глазами в проем двери. А бабка не узнала, что в комнате Женька сразу же дала волю душившим ее слезам, стараясь не разреветься в голос. Не привыкли они обе чувства проявлять. Да и не умели…
Читайте окончание истории
Спасибо! Друзья, пожалуйста, поставьте палец вверх и подписывайтесь на канал. У меня для вас еще много интересного!
Всегда ваша, Забавная Леди.