Предновогоднее время для меня очень символично- хотя я понимаю, что 1 января будет точно такой же день, как и любой день любого года, все равно тянет мысленно подводить итоги прошлого и делать планы на будущее. Немного грусти, немного радости, немного предвкушения и много суеты. Работа-работа, ой, а что на распродажах, с кем хотела- повидаться, с кем не хотела- не ищите, ставить ли елку-или не доставлять такой радости котам-альпинистам.
В общем много разного кружится в голове, а тут ещё Фейсбук подбрасывает воспоминания. Сегодня вынес старое эссе, которое мне хочется освежить здесь. Потому что оно о части жизни, которая никогда не вернётся.
"Весной из маминой квартиры я машинально забрала старую коробку, не сильно понимая что в ней. Просто потому что она была частью жизни, которая так нелепо и трагично закончилась. Только сегодня, готовя квартиру к Новому году, дошли руки открыть и посмотреть...
Письма. Такие же старые, на пожелтевшей от времени бумаге. С выцветшими почтовыми штемпелями. Письма маме от ее школьной подруги. 64 год. Обоим по 14 лет. Они жили в одном районе, каждый день встречались с школе и надо же, еще писали друг друг письма. О том как прошел день, о каких-то своих переживаниях и даже о разборках. Девочки всегда такие девочки. Им есть на что обидеться друг на дружку. И каждый раз очень смертельно.
Несколько моих писем маме из пионерского лагеря под Херсоном. 89 год. Мне тоже 14 лет. И я переживаю первое свое первое лето после развода родителей. Помню этот лагерь, помню девочек, с которыми делила палату. Нас было четверо киевских девочек, которых невесть каким ветром занесло в лагерь на херсонском лимане. Точнее ветер был известен- наши мамы работали на одном заводе, которому выдели несколько детских путевок.
Помню, мама тогда очень радовалась, что дочь проведет целый месяц на море. А я целый месяц там тосковала. Во-первых потому что была очень сильно белой вороной среди местных детей. Мы все как-то сильно и невыгодно отличались. Помню как одна дама из лагерной столовой брезгливо назвала нас "столичные штучки". Хотя чем 14-ти летние девочки могли так сильно ей досадить? Разве что своими "спасибо" и "пожалуйста". И тем, что я настойчиво искала вилку, не желая есть второе ложкой.
Во-вторых, в лагере было откровенно скучно. И только наше вчетвером общение и относительная свобода, которую нам предоставили потому, что киевских вожатых с нами не было, а местным мы были совершенно не нужны, позволили мне протерпеть этот месяц.
И еще я писала маме письма. Чего абсолютно не помню. Удивительно взрослые письма. В которых я не ныла. Нет. Я описывала свой бюджет. Цены на фрукты. Распорядок дня. И даже "ты знаешь, хорошо, что Госплан отказывается от этого лагеря. Стоимость путевки не оправдывается. Я в "Юном Ленинце" за 7 рублей отдыхаю гораздо лучше". Надо же.
А еще очень беспокоилась о маме, чтобы она хорошо ела, потому что знала, что она ничего не готовит себе, когда меня нет.
Вскоре, она перестала готовить и когда я была. Мне пришлось вытащить из шкафа все поваренные книги и постигать основы кулинарии по ним... Но в 1989 году я еще об этом не знала. Как и о том, что в 2016 маму убьют. Ее квартира будет дважды продана, а я, как воровка, буду убегать из нее с этой коробкой.
На самом дне которой лежит бирка из род.дома.
№54. Девочка. Рост 52 см, вес 3800, р.24\09. Я стала 54 ребенком, рожденным в одном из киевских роддомов 24 сентября 1974 года.
Наверное поэтому, я люблю все 2 и 4. И еще сентябрь месяц. И ненавижу 2016 год."