Сразу скажу: «Тесноту» пока не видел, но смотря «Дылду» еще раз убеждаешься в том, что Сокуров – гений, потому что трудно говорить об эстетической независимости кинематографа Кантемира Балагова, речь даже не о прямых цитатах из фильмов раннего Сокурова, а о художественном заимствовании из того же «Одинокого голоса человека» не только на уровне концепции (истощение человеческих организмов войной и его последствия), но и на уровне существования актеров в кадре, акценте на их телесности, на уровне воссоздания эпохи и работы с изображением.
При всем том «Дылда» - фильм отличный, хоть и выморочный, тягостный, вызывающий у зрителя усилия для просмотра, ибо нарратив намеренно ослаблен, увлекательность сведена к нулю, персонажи, как всегда у Сокурова, - почти бессловесные животные, выплевывающие и выблевывающие реплики (потому ошибочно называть Сокурова – продолжателем дела Тарковского: нет больших киноантогонистов, духовные, рефлексирующие персонажи автора «Сталкера» не имеют ничего общего с гипертелесными, чувственными героями Сокурова).
Поставив на непримелькавшиеся лица неизвестных актеров-дебютантов, Балагов вынужден постоянно бороться с их скованностью в кадре, хотя эта зажатость закомплексованных войной героев только ему на руку. Сцены, где появляется Кутепова – настоящий мастер-класс, актриса органична, раскована, колоритна, с легкостью дает фору дебютантам. Однако, не только актерские работы – достоинство фильма, аутентичность реконструкции эпохи со всеми этими облезлыми интерьерами и послевоенным реквизитом столь детальна, что действует почти также ошеломляюще, как в «Хрусталеве» или «Лапшине» Германа-отца.
Выбрав яркие цвета, Балагов сделал изображение составной частью истории двух неприкаянных подруг, в которой трудно не заметить лесбийский подтекст, в то же время очень деликатно поданный вовсе не в духе «Кэрол» или «Жизни Адель». Выход из тесных коммуналок в роскошный дом «красной» аристократии – как обретение для зрителя визуальной свободы, в то же время сильный социальный упрек сталинской эпохе, заставляющий вспомнить «Прорву» Дыховичного и «Ближний круг» Кончаловского. Вообще в «Дылде» при всем новаторстве заимствованного Балаговым сокуровского киноязыка нет программной для автора «Одинокого голоса человека» антикинематографической литературности, зато есть интертекстуальный аспект, цитаты из киноклассики, что говорит об эрудиции постановщика.
Нельзя не сказать несколько слов о сценарии, который Балагов не случайно писал с автором «Каменного моста» Александром Тереховым: сразу, с первых минут легко узнаваемая эллиптичность прозы Терехова, ее нескрываемая патологичность, акцент на сексуальности – все это делает присутствие писателя в фильме мощным и очевидным, которое не способна нейтрализовать никакая виртуозная режиссура. Можно сказать, что «Дылда» - это фильм Сокурова и Терехова, снятый при участии Балагова. С другой стороны, мне трудно говорить о неоригинальности режиссуры Балагова, ведь я не видел «Тесноту».
В любом случае, «Теснота» была построена на современном материале, с которым любому молодому режиссеру проще обращаться, чем с реконструкцией прошлого, но она удалась Балагову в «Дылде» блистательно. По-новому сценарно переосмысляя платоновскую «Реку Потудань», постановщик «Дылды» осуществляет рокировку персонажей: у Платонова молодая пара, в «Дылде» - две молодые женщины, соединенные ребенком и его трагической судьбой (кстати такой удел ребенка – тоже типично платоновский, вспомним хотя бы «Котлован»).
Не согласен с теми критиками, которые утверждают, что в фильме нет ничего сверхординарного, а режиссура аккуратна, как работа отличника. К «Дылде» вообще не применимы категории ординарности или неординарности, на том материале, который выбрал Балагов по-другому было и не снять, он деликатно избавил нас от физиологии, при том, что весь фильм донельзя чувствен и телесен. Выморочность персонажей, будто находящихся в состоянии анабиоза, объясняется не только войной и блокадой, но и оглушенностью личностной и народной психики годами тоталитарного страха.
Можно сказать, что «Дылда» снята в русле постсовременных тенденций восприятия телесности, постоянно испытывающей насилие со стороны властных дискурсов, потому она так изуродована и придавлена, угнетена языком. Таким образом, это очень современный фильм, адекватное кинопрочтение Платонова через тройную оптику – Сокурова, Терехова и Фуко, отсюда - отягощенность интертекстуальностью, которая фильму совсем не вредит. Что касается многих потрясающих сцен, в которых насилие над телом, животность его реакций, беззащитность и слабость, слепое, неосознанное стремление к коммуникации показаны с мощным суггестивным эффектом, то их разбирать не стоит, все они – компоненты гармоничного целого, структуры «Дылды». И какой бы зависимой от сокуровской эстетики (по крайней мере ранней, до «Молоха») не была художественная вселенная Балагова, она расширяет границы киноязыка, экспериментирует с ним, а это, в наше время примитивного физиологического натурализма, значит очень много.