Лиам Лилья разглядывал себя в разбитое зеркало. Трещина бежала на уровне лица, искажая нос и скулы; казалось, что он корчит гримасу. Белые зубы блеснули среди густой темной щетины.
Он вовсе не улыбался — скалился. Глаза вызывающе смотрели на него из зеркала, словно провоцируя ссору. Хорошо, что это его собственные глаза, он бы не вынес, если б кто-то другой посмотрел на него так.
— Ты там что, красишься? —рявкнул за дверью Габриэль, брат.
— Заткнись, иду уже.
Лиам открыл кран, сунул руки под ледяную струю и брызнул в лицо. От ледяной воды заныла ссадина на щеке и нижний зуб. Но он был рад этой боли — она приводила в чувство.
Вернувшись в ярко освещенный зал магазина, он поймал на себе взгляд продавца. Лысеющий немолодой мужчина явно нервничал. Лиам тоже напрягся. Казалось, что время замедлило ход, как в кино бывает.
Габриэль бесцеремонно ткнул его в грудь пакетом чипсов.
— Держи закусон. Сигарет я тоже прикупил. Спустя пять минут они сидели в машине и запивали чипсы холодной колой. Небо светлело, но солнце еще не показалось из-за деревьев.
— Я вчера проверил плантацию, —сообщил Габриэль. —Две лампы перегорели. Поменять надо.
Лиам скомкал пакет и завел машину.
— Это твоя забота, — сказал он. — Я в этом не участвую.
— Травка выросла — класс, — продолжил Габриэль, не слушая Лиама. — Такой у нас еще не было. Думаю задрать цену.
Лиам поглядел на соседнюю машину. Женщина на пассажирском сиденье красила губы красной помадой, рот превратился в тревожный красный круг. Интересно, чем она занимается, есть ли у нее дети? Ну, дом с садом и качелями точно есть. С заправки вернулся водитель, наверное, ее муж, и сел за руль. У него были скучные очки и зализанные волосы. Лиам поднял руку и поправил свою непослушную гриву. Как бы он ни пытался прилично выглядеть, ему не удавалось.
Оставив Арвидсяур позади, они свернули на разбитую дорогу — весь асфальт в трещинах. Озера по обе стороны краснели вместе с утренним небом. Габриэль с закрытыми глазами рас-куривал косяк, заходясь время от времени кашлем. Звук был такой, словно ребра раскололись и дрязгали у него в груди. На нижней губе — шрам, отчего левый уголок рта подвисал. Ничего криминального: рыболовный крючок вонзился в губу в детстве. Но, естественно, Габриэль всем говорил, что его порезали ножом. Эта версия ему больше нравилась.
За озерами потянулся лес, настолько густой и темный, что Лиаму стало не по себе.
— Слышь, а он в курсе, что мы приедем? Габриэль в очередной раз кашлянул, обдав его запахом нечищеных зубов и сладкого дыма. — Да в курсе, в курсе, не трясись.
Из ниоткуда возникли заросшие рельсы и какое-то время шли параллельно дороге, пока не растворились в лесу. В зарослях кустарников — старая железнодорожная станция. Ржавые вагоны в пулевых отверстиях. Чуть подальше — разрушенная крестьянская усадьба в окружении пастбищ с некошеной травой. Глушь.
Вскоре асфальт сменился гравием. Лиам свернул, потом еще раз. В самом начале он часто про-пускал нужный поворот. У него тогда еще не было водительских прав, и ездили они на угнанной тачке. Но что тогда, что сейчас дорога к дому Юхи казалась ему бесконечным лабиринтом. Может, в этом и был смысл. Чужим там не рады.
На берегу журчащего ручья среди деревьев стоял бревенчатый дом. Ни вода, ни электричество не подведены — позапрошлый век. Лиам припарковался на приличном расстоянии, и они еще немного посидели в машине, собираясь с мыслями. Из трубы шел дым. Вид был бы вполне себе мирный, если б не туши мертвых животных. С деревьев свисали две безголовые, с содранной кожей косули. Мясо влажно блестело в утренних лучах.
Открыв дверцы машины, они услышали шум елей. Лиам взял пакет с кофе и травой, стараясь не смотреть в сторону туш. На долю секунды ему показалось, что там подвешены не звери, а люди, которых подстрелил Юха.
Юха Бьёрке был одиноким волком, сторонившимся деревенских. По слухам, причиной его отшельничества стал несчастный случай на охоте в начале девяностых, когда Юха по ошибке застрелил собственного брата. Полиция дело не возбуждала, но мать Юху так и не простила, к тому же многие утверждали, что он сделал это нарочно, из зависти. Все это было еще до рождения Лиама, и наверняка он знал только, что Юха сторонится людей, а люди сторонятся его.
Из-за кустов выбежала собака, принюхалась и ощетинилась. Из пасти вырвалось сдавленное рычание, хотя гостей она уже знала.
Габриэль сплюнул в траву:
— Так бы и пристрелил эту чертову псину. Собака бежала впереди, пока они шли до дома, но хвостом не крутила, как делают нормальные собаки.
— Иди первым, — сказал Габриэль. — Ты ему больше нравишься.
Лиам почувствовал, как напрягается тело. Визиты к Юхе, хоть и нечастые, всегда выбивали его из равновесия. Обычно он ограничивался тем, что протягивал руку с товаром и брал деньги, — нечего языком чесать. Но даже этого хватало, чтоб в животе у него все переворачивалось.
То же испытывал и Габриэль. Он притих и, следуя за Лиамом, едва волочил ноги. Они тут были на чужой территории, и если что — помощи не жди. Да и сам Юха… люди, утратившие всё, всегда внушают страх.
Лиам постучал в дверь, и череп оленя, криво прибитый к двери, затрясся. Собака сердито сопела у их ног. В доме послышалось шарканье ног по деревянному полу. Дверь приоткрылась, и сквозь образовавшуюся щель они увидели тень. Юха высунул голову и прищурился от солнечного света. По возрасту он им в отцы годился, лет сорок — пятьдесят, но худое жилистое тело больше подошло бы подростку. Длинные волосы собраны в небрежный хвост, лицо в морщинах.
Не говоря ни слова, Юха взял пакет у Лиама и поднес к носу, чтобы удостовериться в качестве, прежде чем протянуть деньги. Одного взгляда на купюры было достаточно, чтобы понять: их слишком мало. Лиама это удивило. Юха Бьёрке был не из тех, кто мухлевал с оплатой.
— Тут только половина.
Глаза Юхи странно сверкнули. — Что?
— Туттолько половина. Где остальные?
Юха с гибкостью кошки нырнул в темноту. Одну руку он держал за спиной, словно прятал что-то. Нож? Сердце Лиама пропустило удар.
— Войдите ненадолго, — крикнул Юха из полумрака. — Поговорить надо.
Лиам сунул купюры в карман и посмотрел на Габриэля. Тот был белее полотна. Что-то новенькое, Юха никогда не приглашал их зайти. Обычно, получив желаемое, он гнал гостей прочь, будто они собаки бездомные. А не зайдешь — кто его знает, что он отчебучит.
От порога было видно, что в камине горит огонь. В отблесках пламени поблескивали охотничья ружья, развешенные на стене. На камин-ной полке расставлены черепушки зверей с разинутыми пастями.
— Ну чего замерли? Проходите. Я не кусаюсь, — усмехнулся Юха.
Пару секунд они постояли в тишине, которую нарушал только треск пламени в камине и ветер в елях за спиной. Юха скалился в улыбке. Наконец Лиам набрал воздуха в легкие и прошел в дом. В тесной комнатке было жарко натоплено и воняло. Глаза тщетно пытались различить предметы мебели. Ощущение было такое, словно они оказались в пещере первобытного человека.
Лив была на улице наедине с рассветом. Утренние лучи проникали между голых берез и рисовали красные раны на черном полотне леса. Повернувшись к дому спиной, она старалась на него не оглядываться. Пар изо рта поднимался заве-сой. Она не слышала, как зажглась лампа, не слышала, как ее позвали по имени. Только когда тощая собака вылезла из кустов и начала вертеться под ногами, Лив воткнула топор в колоду и обернулась.
Видар стоял на веранде. Вместо глаз —темные щели.
— Иди есть! — гаркнул он и исчез в доме.
Лив отряхнула куртку и, еле передвигая ноги, пошла к дому.
Мужчины, отец и сын, уже были на кухне. Пахло кофе. Пальцы Видара скрючивало за ночь, и по утрам он едва был способен поднести чашку ко рту. Симон аккуратно отрезал ему ломоть хле-ба и намазал маслом.
— Ты принял лекарство, дедушка?
Видар молча жевал. Он и слышать не хотел про лекарства. И если б Симон не выкладывал перед ним каждое утро радугу из таблеток, он бы и принимать их не стал.
— Не запивай лекарство кофе, а то будет изжога.
— Ноешь хуже старухи, — скривился Видар, но послушно проглотил все таблетки — одну за другой — и в благодарность даже похлопал внука по плечу. Симон опустил глаза. Лив давно гадала, откуда в сыне эта доброта, это душевное тепло. Уж точно не от нее.
Она поднялась к себе переодеться. Дверь в комнату Симона была приоткрыта. Одеяло сползло с кровати на пол, везде были разбросаны одежда и книжки, которым не хватало места на полках. Плотные шторы задернуты, освещал комнату только экран работающего компьютера. Лив ку-пила его сыну, ослушавшись Видара, и гаджет стал ее мальчишке лучшим другом. В компьютере бы-ла целая жизнь, ей уж точно неведомая.
Стоя в дверях, она вдыхала запах грязных носков и чувствовала, как растет тревога. С чего бы это? Прислушалась — оба еще на кухне, толкнула дверь и вошла внутрь. Колени хрустнули, когда она нагнулась за одеялом. Над полом взлетела пыль. Что-то блеснуло под кроватью. Лив пригля-делась. Бутылка без этикетки. От нее так сильно разило спиртным, что можно было не открывать. Самогон, да такой крепкий, что слезу вышибает. Видар гнал как раз такой.
— Ты что здесь забыла? Чего роешься в моих вещах?
В дверях стоял Симон, лицо красное от гнева. Лив выпрямилась с бутылкой в руках.
— Я всего лишь хотела заправить твою кровать. И нашла вот это.
— Это не мое. Это для приятеля.
Они оба знали, что он врет. Не было у него ни-каких приятелей. Но Лив не могла произнести это вслух.
Отряхнув бутылку от пыли, она поставила ее на стол. Мысли метались в голове. Ему уже сем-надцать, глупо закатывать скандал. Может, это даже хороший знак, что у сына появились подростковые секреты.
— Какого приятеля? — все-таки спросила она. — Не твое дело.
Они долго смотрели друг на друга. У Симона между бровей появилась складка. Как у Видара. Но все равно в нем она видела себя. Вызов, желание все изменить, обрести свободу. Если бы не он, она бы сейчас тут не стояла, в доме, где когда-то родилась. Она была бы далеко отсюда. Может, сын всегда это подозревал, и потому они все больше отдалялись друг от друга. Что, если он попал в плохую компанию из тех, что пьют и дерутся? Или пьет в одиночку за компьютером. Оба варианта не радовали.
Симон потянулся за рюкзаком. Злость его про-шла.
— Я опоздаю в школу, — сказал он. Лив кивнула.
— Поговорим вечером.
— Я не хочу, чтобы ты заходила в мою комнату, когда меня нет.
—Уже ухожу.
Симон дождался, пока она выйдет, и демонстративно запер дверь, прежде чем спуститься вниз. Лив тоже спустилась. Она смотрела на его затылок и вспоминала, как тыкалась лицом в нежную шейку, вдыхая младенческий запах. О всех ночах, когда она клала руку на спину между лопаток, чтобы убедиться: дышит, кроха. Это было так давно, в другой жизни.
Из окна кухни они со стариком смотрели, как Симон идет на автобусную остановку. Провожали его долговязую фигуру взглядом до самого леса.
— Мне кажется, он завел подружку, — сказал Видар.
— Вот как?
— Я носом чую. Он пахнет по-другому. — Да? А я ничего не заметила.
Видар положил кусочек сахара между зубов, поднес блюдечко с кофе ко рту и бросил на Лив многозначительный взгляд.
— Яблочко от яблони недалеко падает. Помяни мои слова. Скоро начнет пропадать по ночам, как когда-то его мамаша.
В берлоге Юхи дышать было нечем. Лиам с Габриэлем примостились за шатким столом, пока хозяин кружил по комнате, вздымая облака пыли и трухи с пола. Дым из камина жег глаза. Взгляд Юхи метался между братьями.
— Вы должны меня извинить, — сказал он, — я отвык от людей.
Лиам пытался не выдать тревоги. Посмотрел на Габриэля, но тот вроде пришел в себя. С любопытством изучал комнату и охотничьи трофеи. В стол был воткнут нож, вокруг которого растеклось пятно застывшей крови. Единственное окно завешено звериной шкурой. Было жарко и душно.
Вы из тех безумцев, что охотятся на лис на скутере, так? — Голос его был хриплый, будто молчал до того целую вечность.
— Мы что, похожи на охотников? — пожал плечами Лиам.
— На зверье-то не охотитесь, а за деньгами — да, так ведь? Этим и живете — наркотой и быстрым баблом.
Лиам ощутил ногой вибрацию, брат нервно постукивает ногой по полу. Оба молчали.
— Вы ведь ко мне, старику, заезжаете с кофе и травкой не по доброте душевной. Денежку берете за труды.
— Благотворительностью не занимаемся, если ты об этом, — кивнул Габриэль. — «Спасибо» на хлеб не намажешь.
Юха визгливо расхохотался. Лиам поглядывал на нож. Достаточно протянуть руку — и нож его. Это успокаивало.
— В вас есть голод, — сказал Юха, неторопливо насыпал в кофейник кофе и повесил над огнем. — Мне это нравится. Когда-то я тоже был таким. И голодал достаточно, живот постоянно урчал. — Он растягивал слова, будто напевая. — В юности я знал вашего отца. В одной школе учились. Тот еще был характер. Семь пятниц на неделе. Никогда не знаешь, что сейчас выкинет. Но в трудную минуту всегда готов был прийти на помощь.
— Отец умер, — сказал Габриэль.
— Я в курсе. От рака не спрячешься. Как сдавит своими клещами, остается только сложить весла и попрощаться.
О дружбе с их отцом он и раньше говорил, когда только начал покупать у них травку, видно, чтоб их доверие завоевать. И на этот раз вспомнил, потому что ему что-то от них нужно.
Юха потер впалую грудь. Взгляд его был устремлен на огонь. Из кофейника запахло кофе. Лиам с Габриэлем переглянулись.
—У меня для вас есть работенка.
— Что за работа? — поинтересовался Габриэль. Улыбнувшись, Юха налил кофе в кружки и поставил на стол перед гостями. — Садитесь, — предложил.
Только сейчас Лиам заметил огромный топор рядом с камином. Лезвие блестело в отсветах пламени. В животе засвербело. Духота и вонь от звериных шкур вызывали у него тошноту.
Переминаясь с ноги на ногу, Юха дул на горя-чий кофе. Сам он не сел.
— Тут неподалеку есть некопаная золотая шахта. Она только и ждет таких голодных парней, как вы.
Старая выцветшая кофта болталась на нем как мешок. Сквозь прорехи в штанах просвечивала бледная кожа. Весь он был какой-то заплесневелый. Внезапно Юха одним резким движением вытащил нож из крышки стола и начал чистить ногти. Лиам посмотрел на дверь. Всего-то три шага, и он будет на свежем воздухе.
— Нам нужны деньги, — сказал он. — Траву ты получил, и, как уже мой брат сказал, благотвори-тельностью мы не занимаемся.
—У меня тоже когда-то был брат, — покивал Юха. — Мы были совсем как вы двое, все время вместе. Весь мир лежал у наших ног. Но потом он взял и умер, придурок, и я понял, что в этом мире нет места справедливости. Вся эта жизнь — только насмешка над человеком.
Он скривился, словно зуб заболел, и замолчал. В комнате было тихо, только поленья потрескивали в камине. Тишина давила. Что он там замышляет, этот Юха?
Габриэль пнул Лиама ногой под столом и, набравшись смелости, спросил:
— Так что ты там о шахте говорил? Где она? Юха натужно улыбнулся.
— Слышали о Видаре Бьёрнлунде из Одесмарка?
— Кто не знает этого скупердяя.
— Он, может, и живет как оборванец, но денежки у него водятся, и еще какие. Все эти годы Видар копил бабло. Банкам не доверяет, и большую часть денег хранит в сейфе у себя в комнате. Здоровьем слаб стал, и ограбить его легче, чем отобрать конфетку у ребенка.
Габриэль уставился на него: — Откуда тебе известно?
— Я с ним имел кое-какие дела много лет на-зад. Я тогда был еще молодым и глупым и не понимал, что он замутил. Видар обманом скупал землю у честных людей, чтобы продать лесопилкам. Он ради денег готов был на все. Сейчас-то с ним никто не хочет иметь никаких дел. Все, что у него есть, —это дочь, Лив. Бедняжке так и не до-велось пожить своей жизнью. Она застряла с отцом в Одесмарке… У нее сын есть. Может, поэтому и живет там.
Юха повернулся и сплюнул в камин. Щеки у него порозовели.
Только Видар знает код от сейфа. Он никому не доверяет, даже своим домашним. А домашние — дочь и внук — пляшут под его дудку. Пока он жив, им никакого житья не будет. Они вам не помешают, гарантирую. Так что их не трогай-те. Ни дочь, ни внука. Все, что вам нужно, — напасть на старика и забрать бабло.
Лиам посмотрел на Габриэля. У того подрагивали ноздри, в глазах появился алчный блеск.
—А чего б тебе самому этим не заняться, если дело проще простого?
У Юхи на лице появилось мученическое выражение, сразу его состарившее.
— Я даже в поселок не могу выбраться, от людей тошнит. Какой из меня охотник за баблом? Лучше я дам шанс молодым и способным, вроде вас. Вижу, что могу на вас рассчитывать.
—Утебя деньги кончились, так?
— Нет, черт возьми. Все у меня в порядке. Одно достало, что у этого Видара до сих пор развязаны руки. Пора ему хороший урок преподнести.
Юха сделал вид, что проводит ножом по собственной шее. Выглядело это комично, но все равно по спине Лиама пробежал холодок. А по блеску в глазах Габриэля было видно, что он уже все решил. Габриэля не нужно долго уговаривать — до-статочно поманить легкими деньгами. Но Лиам не такой. Перед глазами у него стояла Ваня. Он еще помнил мечты, связанные с ее появлением на свет. Мечты об обычной жизни, об уютном чистом доме, о чистой совести. Она лежала в кувезе после рождения, и из нее торчали пластиковые трубки, по которым текло лекарство. Ему нельзя было ее касаться — можно было только смотреть через стекло, как она борется за жизнь. Никогда он не забудет эти минуты.
— Что ты от нас хочешь? — спросил Лиам. — Что ты имеешь в виду?
— Ты же хочешь получить что-то в обмен на ту информацию, что нам выдал? И деньгами с тобой надо поделиться…
— Ничего мне от вас не нужно. Единственное, чего я хочу, чтобы Видара Бьёрнлунда поставили на место. Хочу увидеть, как он останется без состояния, нажитого на чужих слезах.
Лиам встал из-за стола. Юха смотрел на него, не выпуская ножа из рук.
— И ты точно уверен, что этот сейф существует?
— Так же уверен, как в том, что солнце встает по утрам и заходит по вечерам. Дайте я кое-что вам покажу.
Юха отошел в темноту и начал рыться в ящике, стоявшем на полу. От взбитой им пыли чесался нос. Наконец он фыркнул и выпрямился с какой-то желтой бумажкой в жирных пятнах в руках. Победным жестом разложил ее на столе.
— И что это за хрень?
— Раскрой глаза. Это карта.
Никакая не карта — небрежно сделанный на-бросок плана дома. Прихожая, кухня. Все двери и окна помечены. Черная стрелка указывала на спальню. И там, в одном из углов, — жирный черный крест.
Юха наклонился над столом и ткнул кончиком ножа в крест
— Вот он, — сказал он. — Ваш золотой билет, парни.