Желтоватый свет ленивого зимнего солнца проникал сквозь вышитые рисунком прозрачные шторы, кружил вокруг и будто водил хороводы, прыгая с одной стены на другую. Вика сидела на диване с книгой, бегала глазами по строчкам и едва не зевала от охватившей ее дремоты.
Свой выходной, выстраданный за неделю тяжелым умственным трудом, она собиралась провести так, не двигаясь с места и прерываясь лишь на позвонившего в дверь доставщика готовой еды.
Было на удивление тихо, из-за стенки не раздавалось ни единого звука, будто соседи разом вымерли или как минимум притихли, тоже наслаждаясь этим ленивым солнечным днем начала зимы. Никто не занимался ремонтом, сверля стены, не ругался до потери пульса и слуха и даже не ходил по потолку будто в железных ботинках.
Все было до приятной сонной неги на веках хорошо, и Вику это более чем устраивало.
Пока кто-то сверху не запел. Голос был женский, вероятно, детский, немного писклявый и с ужасными отзвуками резонирующих бетонных перекрытий.
Вика, поморщившись, потерла переносицу, сосредотачивая все внимание на сюжете книги. Этот свой выходной она собиралась провести в полной тишине, развалившись на диване, и теперь лишь смутная надежда на то, что нежданный концерт не продлится долго, не давала ей рявкнуть и затопать от раздражения ногами.
Голова была тяжелой, но еще не болела. Должно быть, это оттого, что она слишком долго лежала в кровати, еще и в не слишком удобной позе, наслаждаясь редкой возможностью поспать подольше. И от любых звуков, особенно отражающегося от бетонных плит завывания, неминуемо приближалась безжалостная мигрень.
И ладно бы пение было хоть сколько-нибудь красивым или разнообразным, однако одна и та же мелодия повторялась из раза в раз, а слов и вовсе никаких не было, кроме бьющего по вискам «ля-ля-ля-ля». Вика поморщилась, перелистнула страницу, едва ли вчитываясь в мелькающие перед глазами строчки, и с сожалением ощутила, как наливается тянущей болью правый глаз.
Захлопнув книгу и даже не оставив закладку, она поднялась, отрывая свой собственный неподъемный вес от уютного дивана, и направилась к компьютеру. Включать музыку, чтобы заглушить зловещее писклявое детское пение, навязчивой мелодией отражающееся в мозгу.
Как назло, каждый раз, когда она делала музыку тише, чтобы прислушаться в отражающимся от бетонных стен звукам, пение становилось все громче, а боль в висках – все сильнее. Вика выпила таблетку, тяжело сглатывая комок горькой воды, и откинулась на спинку кресла, делая музыку еще громче.
Уж если придется что-то слушать, она предпочтет то, что нравится ей, а не безумному творческому дарованию соседей.
Книга оказалась забыта на диване, солнце давно закатилось, и теперь квартиру освещал не менее ленивый свет тусклого настольного светильника. От правого глаза к виску разливалась обхватывающая затылок боль, так и не стихшая после таблеток, а неугомонное дитя все напевало одну и ту же нескончаемую мелодию. Вика уже готова была присоединиться к ней и петь тоже, лишь бы после этого на долгое мгновение погрузиться в расслабляющую тишину.
В очередной раз сделав музыку тише, Вика недоверчиво прищурилась, потирая пальцами зудящий висок. Было тихо, и только эхо разливалось по гудящим отзвуками бетонным плитам.
– Ну наконец-то, – выдохнула Вика, съезжая по креслу вниз и выключая музыку совсем, – уж лучше бы сверлили, честное слово.
