Вода. Является, наряду с огнем, воздухом и землей, фундаментальной стихией мироздания. Как и любая другая стихия, вода одновременно соотносится и с рождением, плодородием и со смертью («вода живая» и «вода мертвая» в русских сказках). Мы уже говорили выше о почитании водной стихии славянами, отмеченное еще византийским историком Прокопием: «Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества и приносят жертвы всем им…» (Прокопий Кесарийский. Война с готами. 1:14). О поклонении святым колодцам, озерам, родникам еще в XIX в. упоминает в своей работе М. Забылин (Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, суеверия, предания и поэзия. М. 1880. с 274-275). Собственно в почитании воды и поклонении ей не может быть абсолютно ничего удивительного, ведь жизнь без нее просто невозможна. Если вспомнить перечисление Нестором славянских племен, мы увидим, что практически у всех место проживания привязано к какой-либо реке, а ряд племенных этнонимов повторяет названия рек: Морава – моравы, Полота – полочане, Буг – бужане (Лавр. с. 5).
Культ воды отчетливо прослеживается в молениях у открытых водных источников: рек, озер, колодцев «реку богыню нарицает». Принесение жертвы, как правило утопляемой («… требу сътворити на студеньци дьжда искы от нею»), говорит о том, что поклонение воде имело явно земледельческую направленность (Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л. 1945. с. 309).
Соединение воедино всех трех явлений дает нам полный образ «Древа жизни» - четкой мировоззренческой системы, которая в многочисленных мифологических традициях зачастую предстает в женском (материнском) образе. С образом женщины (матери) обязательно и неразрывно связан некий напиток. Это может быть и материнское молоко, и вино, и кровь, и вода, причем, довольно часто вода «глубинная», «живая вода», которую можно интерпретировать как материнские околоплодные воды. Непосредственное соединение девушки (будущей жены и матери) и воды мы наблюдаем и в упомянутом летописцем «звѣриньскомъ» обычае древлян «умыкать девиц у воды». Третьей составляющей этой системы является растение (дерево), представляющее женщину-мать. Зачастую в текстах, связанных с «Древом жизни» фигурирует и мужской персонаж, чья плодородная функция усиливается за счет даваемых ему плодов: «молодильные» яблоки, яблоки из садов Гесперид, «золотые» яблоки и т.д.
На приведенном фрагменте вышивки мы наблюдаем символическое ростовое изображение женской фигуры (предположительно Мокоши) с поднятыми руками – знаком роста. Голова фигуры выполнена в виде ромбо-точечной композиции, символизирующей засеянное поле. На плечах и ногах (по бокам юбки) женской фигуры расположены изображения ростков и цветущее растение в средней части юбки. По обе стороны фигуры находятся схематичные изображения двух растений, которые можно интерпретировать именно как «Древо жизни» и, по краям композиции, вышитые стилизованные изображения двух колосьев (плодов). В нижней части композиции, непосредственно под женской фигурой мы видим тройную ломаную (читай - волнистую) линию – символическое изображение воды. Выше – на уровне головы Мокоши вышиты два симметричных изображения птиц, олицетворяющих верхнюю, небесную сферу. В совокупности всю композицию можно интерпретировать также и как изображение трехчастного вертикального членения «Мирового древа». Нижний, подземный, корневой уровень – вода. Средний, надземный мир, мир живых существ и растений – фигура Мокоши, растения. И, наконец, небесное царство – обитель богов, символизируемое изображениями птиц. Трехчастному вертикальному делению соответствуют и таким временные понятия, как прошлое – настоящее – будущее.
Обладает «Мировое древо» и горизонтальной структурой, радиально распространяющейся непосредственно от него: 4 стороны света, 4 времени года, четыре ветра, четыре части суток (Древо мировое // Мифы народов мира. Т. 1, М. 1994. с. 398-405). Яркой иллюстрацией вертикальной и горизонтальной структурированности «Мирового древа» в славянском язычестве служит изображение уже упоминавшегося Збручского идола, имеющего четыре лика (горизонтальная структура) и три уровня рельефных антропоморфных изображений на каждой плоскости (вертикальная структура).
Таким образом, мы наблюдаем неразрывное соединение тех самых трех феноменов, на которые обратил внимание Владимир, попросив «философа» прокомментировать христианское понимание значения женщины, воды и дерева, и получив сжатый, но исчерпывающий ответ, содержание которого отнюдь не противоречило языческим воззрениям:
Словом, вся «Речь философа» убеждает читателя, что христианская вера в ее восточном, византийском варианте, во-первых, не противоречила восточнославянскому язычеству в его основных представлениях о природе; во-вторых, в ритуальном плане, по крайней мере частично, имела прямую аналогию таинства евхаристии с культовыми магическими действиями, направленными на обеспечение плодородия («служить на хлебе и вине»);
и, наконец, в-третьих, заключала в себе известный просветительский и педагогический элемент, являясь одновременно и изложением библейской версии мировой истории, и поучением против язычества, и проповедью «истинного бога», иллюстрированной к тому же наглядным изображением Страшного Суда – эсхатологической составляющей христианства, что было отмечено князем как его положительная составляющая.
Казалось, Владимир должен был быть удовлетворен беседой с греком и сразу определиться в пользу выбора православия. Однако на предложение проповедника «встать с праведными» он отвечает уклончиво: «пожду и єще мало».