давняя история
Да, работала у нас на «Скорой» семейная пара Борис Владимирович и Нина Петровна Щербаковы. Прекрасная пара. Уж простите за избитость слога, но были они будто специально созданы друг для друга. Он был врачом-педиатром, она – фельдшером линейной бригады. В одной смене работали, на бригадах, соответственно, разных. Нина Петровна была не то что красивой женщиной, но источала беспрестанно те безмерно приятные флюиды, которые нынешняя молодежь называет сексуальностью. Небольшого росточка, умеренно худенькая, с короткой стрижечкой пушистых светлых волос и обязательно на невысоких, задорно щелкающих каблучках. Мужскому населению «Скорой» доставалось лишь со стороны наблюдать за Ниночкими флюидами и любоваться ей, исключительно на расстоянии и не смея, при этом завести даже намека на скабрезный разговор. Не знал, что так поступать не стоит лишь один молоденький мальчишка фельдшер, разбитной малый и, казавшийся не боящимся ни Бога, ни черта. Со словами: «Эх, Нинуха!», он крепко ее обнял ее одной рукой за шею, другой тронул за определенную часть тела, но поплатился мгновенно. Невысокая, хрупкая Нина отметелила его не хуже крепкого мужика. С синяками и глубокими царапинами на физиономии, он на следующий день пришел к главному с заявлением об увольнении по собственному желанию. И уволили, даже без обязательной отработки, поскольку информация на «Скорой» распространяется со сверхзвуковой скоростью. Но не нужно думать, что Ниночка была этакой горделивой стервочкой с вечно задранным носиком. Отнюдь. Была она хохотушкой, веселушкой и умницей, но только до определенного предела, который теперь всем был прекрасно известен.
Борюсиком за глаза называли Ниночкиного супруга – Бориса Владимировича. Чуть выше среднего роста, русоволосый, ярко-голубоглазый, правильно сложенный мужчина с интеллигентными манерами, что иногда не мешало ему ввернуть в разговор нечто нецензурное. Но, как ни странно, легкий матерок на фоне общей интеллигентности Бориса Владимировича не резал слух, а воспринимался абсолютно естественно. Да и вообще не понятно откуда пошло это дурацкое «Борюсик». Это больше бы подошло к какому-нибудь хлюпику. Но он был мужичком крепким. Помнится, на одном из вызовов, от него неплохо «прилетело» какому-то бухому папаньке, которому показалось, что помощь ему малолетнему чаду была оказана неправильно. Тот тип пришел на утро жаловаться администрации, а Борис Владимирович, к тому времени еще не сменившийся, пугаться и прятаться не стал. Спокойно зашел в кабинет начмеда, где сидел уже протрезвевший пострадавший и так же спокойно поинтересовался: «Ну что, еще?». Того типа, как ветром сдуло. Причем, все обошлось без жалоб и отписок. Да, вот вам и Борюсик…
Вот так они и жили Ниночка с Борюсиком. Свою семейную жизнь на всеобщее обозрение не выставляли. Вот только детишками их Господь обидел. То он обследовался и лечился, то она, а толку как не было, так и нет… Но жили душа в душу, это уж невооруженным взглядом было видно. Уж в этом плане не ошибешься…
К сожалению, редко так бывает, когда все хорошо и размеренно идет своим чередом…
Стала побаливать у Ниночки спина. Ну и что уж тут, казалось бы, такого трагичного-то? Покажите хоть одного выездного «скоропомощника» с абсолютно здоровой и беспроблемной спиной? А ну попробуйте каждую смену, да по многу раз побегать по этажам, да еще с полной выкладкой: чемодан, электрокардиограф, а для полного счастья еще и ингалятор, а как вишенку на торте и дефибриллятор в придачу. А больного нести в машину? Ладно, если помощники есть. А если нет? Тогда всем впрягаться приходится, в том числе, хрупким женщинам. Но, весь рассказанный мною экстрим, к счастью, не каждый раз случается. А Ниночкина спина стала болеть вдруг и совсем без причины. Сама идет с легкой папочкой, второй работник чемодан тащит. С чего тут казалась бы, болеть-то? А вот болит, зараза в пояснице, ближе к копчику. Чуть двинешься порезче, так вообще, как будто простреливает. Пройдет на какое-то время и опять все по новой начинается. Сначала терпела. Потом стала росить второго работника баралгином ее уколоть. Вот тогда боль отступала на долго. Но не на всегда. И решила Ниночка в поликлинику обратиться. А что в поликлинике нового может быть? Остеохондроз поясничного отдела позвоночника. Обезболивающие и противовоспалительные, физиотерапия с УВЧ и прогреваниями… Вроде получше стало, да и больничный лист не резиновый. Опять на работу вышла. А там все то же и оно же. Болит. Баралгин. Потом кеторол появился. Стало получше. Но потом… Потом появилось то, что расставило все по своим местам. Возникло кишечное кровотечение. Вот тебе и остеохондроз! Вот тебе и проклятая физиотерапия! Быстро к онкологу. Рак прямой кишки с прорастанием и метастазами. Ее лечили. Добросовестно лечили. Подключили все возможные и невозможные связи. Но, Ниночка угасала на глазах. С лица посерела и побледнела, ссутулилась, исчезло задорное постукивание каблучков…
На Борюсика было больно смотреть… Такое чувство, что и на него перешла злосчастная онкология жены. Осунулся, ссутулился, стал вечно небритым и неопрятным, постарел… Да и попивать начал. Поначалу жалели. Беседовали, вразумляли… Держали до последнего. Но он не стал дожидаться увольнения с позором. Он осознавал, что пьяный или трясущийся с похмелья врач-педиатр если и не преступник реальный, то преступник потенциальный. Да и не мог он выносить жалостливых взглядов коллег, смотревших на него, как на убогенького и разговаривающих соответственно.
Информация доходила практически ежедневно. Он пьет, она угасает. Если б не родители Ниночки, неизвестно чего и было бы. Родителей у Борюсика не было. Умерли они рано, давным-давно. Приходил он на «Скорую» в кадры за какими-то Ниночкиными документами. Я не видел его в тот день. Но коллеги сказали, что и хорошо, что не видел… Когда наши приезжали Ниночку проведать, заодно и его прокапать хотели, так он чуть ли не в драку на них!
Вот и настал трагический день. Ниночка умерла. Отвратительная, тяжкая предпохоронная суета. Сбор денег. Поиск фотокарточки и изготовление из нее достойного портрета. Подготовка некролога. Покупка венка, цветов. Всем эти занимался главный фельдшер Андрей Ильич. Но занимался он этим с визгливыми бабьими причитаниями, вот, мол, сколько на него бедного и несчастного дел навалили. Будто речь шла о подготовке к некой генеральной уборке, а не о прощании навеки с прекрасным человеком.
Как ни дико и странно, но Борюсика на похоронах не было. Ниночка лежала в гробу, похожая на старушку. Слезы, пение священника, запах ладана, слезы, цветы, слезы… Вышли с группой коллег из ритуального зала, вдохнуть порцию свежего, прохладного воздуха.
- А где Борюсик-то?
- Так он спился до одури. Вообще без соображения. Ее из дома хоронили. Уложили в гроб. А он, в своей-то одури, вдруг давай ее из гроба вытаскивать. Соседей позвали. Сейчас дома его удерживают. А может опять упился да отрубился…
- Его же в наркологию надо, он сам-то помрет…
- Надо-вызовут…
Ниночкины родители все же отправили Борюсика в наркологию. А куда его еще-то девать?
Прошло месяца три. И привезли мы во вторую наркологичку клиента. Но, дело не в нем. Сидим в приемнике. Клиента увели. И вдруг приоткрывается дверь, в которую просунулась бородатая и лысоватая физиономия со знакомыми умными голубыми глазами.
- Извините, доктора, здесь должен быть мой фонендоскоп и карты вызова. Дайте я посмотрю! – сказала отчетливым разумным голосом физиономия.
- Боря, выйди на хер отсюда! Иди к себе на верх, в палату, иначе я тебя сейчас прификсирую! – раздраженно прикрикнул нарколог Лев Юрьевич.
- Стоп, подождите, Лев Юрич! – Вскричал я. – Это не Борис Владимирович? Бывший педиатр со «Скорой»?
- Он, конечно же, засранец этакий! Допился до корсаковского синдрома. Вот теперь родители покойной жены ему инвалидность оформляют. Он у меня должен четыре месяца пролежать. А уж потом, когда инвалидность присвоят и в интернат отправится.
- Лев Юрич, а разреши мне с ним пообщаться? Ну все ж коллега, пусть и бывший, бляха-муха!
- Да общайся, Иваныч, сколько тебе надо! Могу вас рядом на вязки положить!
- Так вы его на вязки, что ли укладываете?
- Ну а ты как думал? Каждую ночь в обязательном порядке, иначе будет по всем палатам шароёбиться, никому покоя не даст!
Смотрю, Борюсик, ссутулившись, медленно по коридору уходит.
- Борис Владимирович, погоди, Борюсик, стой, …твою мать! – крикнул я.
Он остановился, развернулся и внимательно посмотрел на меня, приблизив ко мне свое лицо. В потрепанной клетчатой рубашке, коричневых штанах, расшлепанных тапках.
- Боря, ты меня помнишь ли? – спросил я, даже не надеясь на положительный ответ.
- Коллега? – робко спросил Боря.
- Ну конечно, коллега, мы же с тобой в однойсмене работали: ты – педиатр, я психиатр!
- Помню… - неуверенно ответил Боря.
- Боря, спрашиваю, а ты помнишь, что такое Корсаковский синдром?
- Нет! – ответил он зло.
- Ну как же, Борис, ты же хоть и на педфаке психиатрию-то учил?
- Нет, не учил! – зло и даже с вызовом ответил он.
- Ладно, Борис, хрен с ней, с психиатрией. – смягчился я. – К тебе хоть приходит ли кто? Нину-то вспоминаешь?
- Все ко мне приходят. А Нинка только сегодня утром была. – Грубо ответил Борис.
И тут вдруг вмешалась жирная санитарка, до этого сидевшая рядом на скамейке и не подававшая голос.
- Так Бориска, ты уже всех тут з…бал, ну-ка пошел к себе в палату, а то сейчас привяжу!
Вот тут я уже вскипел. Я схватил ее за шиворот халата, встряхнул так, что ее голова закачалась.
- Послушай ты, я – врач-психиатр «Скорой», он – показал я на Бориса – бывший врач. Мы – доктора, с высшим образованием и опытом работы. А ты – пустая, глупая баба без образования. Ты – невежественная пустышка! Недочеловек! Теперь я буду приезжать к нему через каждые четыре дня. И не да Бог, он мне пожалуется, что с ним здесь обращаются грубо! Сейчас я принесу ему продукты. И если я узнаю, что из этих продуктов пропадет хоть крошка, то теперь ты сама знаешь, что с тобой будет!
- Юра, это ты что ли? – неуверенно спросил Борис.
- Ну, наконец-то, узнал! Я, конечно! – искренне обрадовался я.
- Юра, ты мне поесть принесешь? – как-то по-детски спросил Борис.
- Да прямо сейчас и принесу! – ответил я и помчался в магазин.
Притащил я ему три пакета.
Врач Лев Юрич смотрел на мня вытаращенными глазами.
- Иваныч, только ты уж у меня здесь не безобразничай, не трепли санитарок, а то же поувольняются все и сами начнем говно убирать! – попросил меня он.
- Ладно, не буду, лишь бы Борюсика не обижали! – согласился я.
А заболевание у Бориса Владимировича, для его самого было не плохим: старое и хорошее он помнил прекрасно, он считал живой Нину. А от плохого нового я его избавил. Свое обещание я сдержал: каждую смену приезжал к нему и привозил продукты. А толстая санитарка делала вид, что радуется моему приходу, как Ясну Солнышку в пасмурную погоду.
В разговорах с Борисом, я был крайнем удивлен его знаниям фармакологии, педиатрии и гигиены, его грамотной речи. Вот только что забывал он обо всем, что было минут десять назад. Все, что забывал, то восполнял ложными воспоминаниями. На, главное, самое главное, что Нина для него была жива, естественна и любима! Никакой утраты он не ощущал!
… Недели за две до окончания срока получения инвалидности, Борис Владимирович скончался. Там же, в наркологичке. Тихо и спокойно. Похоронили его родители Нины, а главный фельдшер Андрей Ильич вновь по-бабьи причитал, что опять ему выпало организовывать похороны какого-то Бориски, который уже сто лет, как не работает. Но, бить морду Андрею Ильичу никто не стал. Не нужно пачкаться…