- Вот, вы говорите: армия, армия… Я тоже, знаете ли, сполна верой-правдой и всё такое. Два года оттрубил. Не то что нынче салаги в масле катаются.
Всего рассказать не могу, гриф секретности давал. В ракетных я служил. В шахте. Шахта глубокая - страх!... Прям как теперешний российский кризис, но шахта помельче будет. Туда лифта специальная ходила. Пока вниз спускаешься - уже Новый год. Обратно подымешься - Двадцать третье февраля на носу. Так два-три раза съездишь – и дембель не за горами.
Без пароля лифта не включалась. А пароли каждый день были один другого хитрее. Например: «Аккумулятор питается мухами». Или «Америке - шиш, России - вареник». Эти пароли нам целый военный институт выдумывал, за казённые деньги. Хотя моя жена, к примеру, вам таких спьяну бесплатно вагон наговорит.
А генерал у нас старенький был. Вечно текущий шифр забывал. Стоит, понимаешь, возле лифты, надрывается в трубку, а лифта не едет, только на табле ему пишет: «Сперва паролю выучи, чмо в папахе, после и кататься будем».
Тогда генерал звонил знакомой секретарше в Пентагон. Она почему-то все наши пароли наперёд знала и подсказывала.
В шахту мы заступали в наряд по трое. Я, рядовой Василий Куцехвостов, прапорщик Прокопьич и начальник смены старший лейтенант Шаляйко. Старший лейтенант сидел в отдельном кабинете за столом, попивал из графина противорадиационный настой и вёл журнал учёта армейского раздолбайства. Но чаще спал или гадал на секретных картах Кубы, когда ему капитана присвоят?
На столе, кроме журнала, графина и лейтенантской фуражки, торчала та самая красная кнопка, чтобы привести в действие баллистическую ракету в случае накала политической обстановки. Кнопка для верности накрывалась стеклянным колпаком с печатью, чтобы Шаляйко, когда ноги на стол закидывает, сдуру не накрыл Америку раньше времени.
В углу кабинета висели пожарный щит и ситцевая занавеска в горошек. Отдёрнешь – там ракета, и швабра к ней прислонена, чтобы паутину стряхивать. Всё согласно уставу.
Иногда нам играли учебную тревогу. План был следующий. Включается зуммер – я просыпаюсь и бужу прапорщика Прокопьича, а прапор бежит будить Шаляйку за столом. Я хватаю багор с пожарного щита, подношу Шаляйке. Он размахивается и вдрызг разбивает стеклянный колпак на кнопке. Я отодвигаю занавеску, чтоб при вылете ракеты не закоптилась. Старший лейтенант рапортует начальству: мол, РСД, мать её за ногу, номер такой-то, хоть сейчас готова к старту. Приём.
Правда, порой задержка получалась, если Шаляйко на отмашке багром Прокопьичу по морде попадёт. Зубы у Прокопьича редкие были, багор в них застревал. Тогда старлей лишних три секунды терял, пока инструмент из пасти прапора вынет.
В благодарность за службу после тревоги Шаляйко выдавал нам по прянику, а сам прикладывался к графину – во избежание стресса и радиации.
И что вышло? Несём мы, значит, как-то боевое дежурство. Мы с Прокопьичем дуемся в козла, Шаляйко за столом дремлет. А ракетная радиация в тот день просто бушевала, зараза. Может, магнитные бури виноваты, не знаю, но Шаляйко к своему графину вдвое чаще уставного параграфа обращался. И занавеской занюхивал.
В какой-то момент выруливает он к нам в подземный коридор в чём был – в форменной рубахе, без башмаков. Морда у Шаляйки распухла, глаза плавают в разные стороны, как головастики в стратосфере. Понятно, радиация свирепствует.
Покрутил башкой старлей, помычал и ушлёпал куда-то в лабиринты - развеяться, должно быть.
Но тут, как на притчу, включается зуммер и дневальный с верхней площадки сообщает:
- Ребята, к вам с проверкой «точки» спускается майор Синюха. Встретьте его честь по чести, иначе он понапишет в контрольный журнал всю правду об истинном лице наших доблестных войск и прочее дерьмо.
Мы перепугались. Майор Синюха очень характерный и вредный был. Выслуживался. От него даже жена замполита недавно ушла – он её тоже ночными инспекциями извёл. К повару хлеборезки переметнулась. Сам замполит её потом похвалил за тактическую грамотность.
Кинулись мы с Прокопьичем пьяного Шаляйку по запаху носков искать, да не нашли. Видно, далеко учесал освежаться. Но часики-то тикают, и Синюха близко. А за отсутствие командира на посту – трибунал. Отправят в Подмосковье, дачи штабникам строить.
Прапорщик взял со стола китель и фуражку старлея, мне суёт:
- Надевай, Васька! Будешь изображать начальника смены старшего лейтенанта Шаляйку. Меня Синюха в лицо знает, а вас с ним - нет. Парень ты рослый, ленивый, пропитой, за офицера вполне сойдёшь.
Только я набросил китель с погонами, ботинки и фуру нахлобучил – входит Синюха. Маленький, носатый и ехидный. Сразу, гнида, по углам глазами шарит: нет ли где признаков разложения армии? Будто невдомёк, что их надо искать не под землёй, а наверху, прости Господи.
Бросил я руку к козырьку, отрапортовал, что несу боевое дежурство в составе себя, старлея Шаляйки, и прапорщика Прокопьича, а рядовой Куцехвостов по болезни отпущен в медсанчасть: радиации наглотался или швабру на ногу уронил, шут разберёт.
Синюха доклад принял, за шторку к ракете заглянул. А там мои сапоги спрятаны, из которых я переобулся.
- Ага! – говорит. – Почему сапоги возле ракеты стоят нечищеные? На них же бактерии, негативные для электронного запуска.
- Виноваты, почистим! – говорю я. Прокопьич тут же хватает мои кирзачи и усердно рукавом наяривает до блеска. Первый раз я увидел, как наш прапор что-то полезное стране делает.
Проверил Синюха мою «точку», записал в журнал замечания по мелочи: что Прокопьич небрит, да что у меня мотня расстёгнута. А напоследок устроил нам учебную тревогу:
- Пост номер р-р-р-дцать! Ракета на старт! – и секундомером щёлкнул.
Прокопьич к пожарному щиту метнулся, багор мне подал. Я им размахиваюсь бить по колпаку - и … останавливаюсь.
- Отойдите, товарищ майор, - говорю. – Прапору на этом месте завсегда багром по зубам достаётся.
- Ничего, старлей, - смеётся Синюха. – Я ростом пониже прапора. Лупи по кнопке, время идёт!
Словом, саданул я багром и раскокал опломбированный колпак. Действительно, в майора крюком не попал. Верхом просвистело, только фуражку с него сбило.
- Уложились! – одобряет Синюха и садится за Шаляйкин стол. – Ну а теперь с тебя причитается, старший лейтенант. Имею сведения, что тебе капитана присвоили. Ради такого поступлюсь я строгими принципами: выпью с подчинённым на дежурстве. Бери графин, наливай. Сделаем профилактику от радиации.
Я на радостях тык да тык в столе – а стакана нигде нет! Чёрт бы драл этого Шаляйку! Из горла, что ли, на смене пьёт?
Все загашники с Прокопьичем в кабинете перевернули. Конфуз и авария! Нет стакана! Не в пожарном же ведре майору подносить? Там паутина и чьи-то портянки от прошлого призыва.
Синюха ждал-ждал, даже разозлился. Встал от графина, попенял мне чуток.
- Что ж ты, старлей, - говорит. – За начальник смены такой, коли стакан в своей епархии найти не можешь? Кому мы оборону дорогих рубежей доверили? Я уже начинаю сомневаться, что тебе дают капитанские звёздочки. Наверное, фатальная ошибка в документах произошла.
Вызвал майор лифту, сказал тайный сегодняшний пароль: «У ракетчика весной – даже триппер уставной!» - и уехал восвояси, другие шахты проверять.
Мы с прапором пот вытерли и по очереди из графина благословились – от радиации и счастливого исхода. Не заметил майор подмены! Спасли мы Шаляйку от трибунала.
Вскоре и старлей, лёгок на помине, из катакомбов вернулся. Проспался где-то, шельмец. Радиацией и перегаром от него ещё вовсю прёт, но уже соображает.
- На каком законном основании, рядовой Куцехвостов, ты мундир мой напялил? Наряд вне очереди захотел?
Рассказали мы ему о проверке, о вредном Синюхе и о том, как ловко мы майора с маскарадом провели. Шаляйка, понятно, обрадовался капитанскому повышению, в честь этого полный графин из-за ракеты достал.
- Пейте, други, до отвала! – говорит. – Хвалю за службу и моральную смекалку.
- Только со стаканом некрасиво вышло, - говорю я. – Майора хотели угостить, а тары – хрен. Откуда вы пьёте, товарищ старший лей… виноват - капитан?!
- Эх ты, Вася! – говорит Шаляйко. – Темнота деревенская! Колпак на ракетной кнопке багром раскокал, а за новым на склад сбегать не додумался? Я на дежурстве завсегда из колпака пью. Дюже от радиации помогает и от иммунитета полезно.
Вот такая была история. А как Синюха с настоящим Шаляйкой потом встретились - того, извините, не знаю. Дембельнулся к тому времени...
(использована иллюстрация из открытого доступа)