«Общая метель» Бориса Пейгина— это притча, в которой то здесь, то там разбросаны «маркеры», отсылающие нас ко второму пришествию Христа, «собравшего апостолами таксистов и охранников».
Продолжение. Начало читайте здесь:
Современная притча. Часть первая
Современная притча. Часть вторая
Сашка снова отправил запрос на соединение. Клиент снова взял трубку, но связь была плохая, то ли из-за метели, то ли из-за низины. Позади остались первая остановка, и вторая, и свёртки на добрый десяток лагерей. Дальше дорога шла снова вниз, к застройке, к мосту, и туда Шарандин спускаться не стал. На пятачке у третьей остановки он развернулся, и снова стал дозваниваться. На этот раз клиента было слышно.
— Алло, это водитель! Скажите, вы где сейчас?
— Я сейчас у входа в лагерь…
— А вы можете выйти на дорогу? Я просто боюсь там застрять, — сказал Сашка, а про себя добавил — или заглохнуть ко всем чертям без бензина.
— Я сейчас попробую. У меня вроде есть фонарик, я буду светить… Можете поискать меня по свёрткам?
— Попробую, — вздохнул Сашка.
— Пожалуйста, дождитесь меня, не уезжайте! А то тут холодно.
— Да, дождусь, конечно, — как будто у него был выбор! — старайтесь идти в сторону дороги.
Он снова поехал в сторону города, медленно, ползком, вглядываясь в просеянную белыми точками черноту леса. Нигде не было никаких признаков ни человека, ни фонаря. Да и что мог сделать один фонарик против такой метели, когда ничего не видно дальше собственного носа? На свёртки, где была хотя бы колея, Сашка пробовал заезжать, но доезжая до ворот очередного лагеря, и никого там не находя, возвращался обратно. Так он проехал от конца одного спуска до начала другого раз три в каждую сторону, и всё тщетно. Стрелка накрыла злосчастную букву «Е» собой.
Наконец, Сашка встал у второй остановки, там, где действительно рядом была развилка (и, заехав куда, он, естественно, никого не нашёл). Часы показывали без десяти полночь. Что-то надо было предпринять. Дальше тыкаться по свёрткам было нельзя — слишком мало топлива. Стоять со включенным двигателем было нельзя — слишком мало топлива. Возвращаться назад нельзя — клиент в лесу потеряется и замёрзнет. Выключать двигатель нельзя — сам замёрзнешь. Это клиентское «пожалуйста» Сашку тронуло — редко кто с таксистами был вежлив, и с ним тоже. Сказали же ему — последние люди на свете есть таксисты и охранники. Кто больше ни на что не пригоден.
Он заглушил машину, вышел на улицу и закурил. Метель не ослабла, но похолодало, и ветер поднялся. Задувало под куртку — осеннюю, кожаную. Трепало непокрытые шапкой волосы, щекотало многодневную щетину на щеках. Мокрый снег обжигал зудящую, запыленную кожу. Он ещё раз отправил дозвон.
— Это снова водитель! Вы не дошли ещё?
— Нет… — и слова проглотили помехи, — по-моему, вижу дорогу…
— У меня бензина мало, — почти крикнул Сашка, но его, кажется, не услышали, — где вы?
— Проедьте вдоль… — и снова помехи, — пожалуйста, не уезжайте.
Связь снова оборвалась. Сашка ткнул пальцем в кнопку дозвона, но программа выдала только «Не удаётся выполнить запрос. Проверьте соединение с интернетом». Сашка отключил и снова включил интернет в настройках — не помогло. Выключил и снова включил программу — программа не хотела грузиться, и снова просила проверить соединение.
Вскоре пришла смс-ка, и всё объяснила. «Обещанный платеж в сумме… списан с вашего баланса… чтобы возобновить общение, пополните счёт…». Это было похоже на издевательство — где он сейчас пополнит счёт, если даже через мобильный банк запрос не отправить???
От злости, от бессилия Сашка пнул по колесу, и оно показалось ему мягким. Бог с ним даже, с потраченным часом, с незаработанными деньгами, но как выбираться отсюда, что с клиентом делать? Ему, кажется, захотелось плакать.
Холод и ветер торопили с решениями. И Сашка решил — на свой страх и риск проехать ещё раз вдоль свертков, не заглядывая уже никуда, для очистки совести, и если никого не найдёт — ехать в город, заправляться, кидать на телефон деньги, и снова ехать сюда. От поворота ключа двигатель заработал на секунду, и заглох. Со второй попытки заработал, но тяга почти пропала — машина едва стронулась даже при выжатой педали. Совсем бензин кончился? Или может бронепровод пробило, и просто троит? Сашка не сразу понял, что ему страшно.
…луч фонарика, или что-то на него похожее нашлись у последнего свёртка, у самого подъёма к городу — или спуска от него, как посмотреть. Сердце ёкнуло почти что радостно — Сашка, забыв на миг про бензин, рванул в лес, к лучу. Метров через сто что-то мелькнуло впереди снова, Сашка прибавил газу, и перевалив через высокую кочку, остановился. Машина дальше не ехала. Он застрял.
Сашка сообразил быстрее, чем испугался окончательно — селектор на R, чуть назад, на L, чуть вперед, на автомате особо не раскачаешься, но лучше так, чем никак. Передние колеса сдвинулись, руль удалось слегка выкрутить влево, но и только. Газ в пол — и ничего. Газ слегка — и ничего. Вперед — ничего, и назад тоже.
Сашка выключил фары, заглушил двигатель, и выскочил наружу, прямо в сугроб. Только теперь он вспомнил виденный им луч (которого, конечно, уже не было), и громко крикнул:
— ЭЭЭЭЭЭЙЙЙ!
Даже эхо ему не ответило. И под ложечкой засосало, противно и колко, как сосёт только от большого страха. Дрожащей рукой Сашка взялся за порог, и нагнулся, чтобы посмотреть под днище. Совсем плохо. Сел прямо на мосты. Левое переднее висит в воздухе, правое — закопалось по арку. Приехали. Хана.
— ЭЭЭЭЙЙЙ!
И снова тишина. Ещё оставалась одна сигарета, и Сашка закурил её. Без бензина, без связи, а теперь и без машины, в осенней куртке. Значит, придётся идти в город пешком, вызывать эвакуатор, или искать какой-нибудь внедорожник, и распрощаться с коробкой — автоматы буксировать нельзя. До города было три километра по прямой, семь — по дороге, у Сашки были навигатор, телефон, машина, а всё без толку… может, никогда до этого он не чувствовал себя таким беспомощным.
Снег таял на горячем капоте, расплываясь бесцветными точками по синей краске. Ещё шумел неостановившийся вентилятор. Ещё можно было погреть замерзающие руки, прежде, чем уходить отсюда.
Кто-то похлопал его по плечу, и Сашка вскрикнул. От страха он, кажется, постарел лет на двадцать разом.
— Вы же такси? — спросил мужской голос, молодой и приятный.
Шарандин обернулся. Перед ним стоял то ли запивший хипстер, то ли автостопщик — бесформенная бежевая куртка, рюкзак, вязаная шапка торчком. Рыжий, бородатый, длинноволосый, глаза не то заспанные, не то пьяные.
— Вы на Грибоедова? — спросил Сашка пришельца. Это была не бравада, но только привычка. Видишь пассажира — уточни ещё раз адрес.
— Да.
— Так вот. Я застрял, и, по-моему, пока никуда не поеду.
Пассажир обошёл машину, заглянул под передний свес, попинал застрявшее правое колесо.
— Заводите, — сказал он.
Странно, но Сашка его послушался. В голосе ли была уверенность, или надежда выбраться захватила таксиста, но он повернул ключ. На этот раз проблем не возникло — видимо, на ровном месте бензонасос работал стабильнее.
Пассажир скомандовал:
— Теперь попробуйте руль вправо!
Вывернулось на удивление легко — точно никакого сугроба и не было. Машина качнулась влево, и встала на колесо.
— Теперь назад, медленно!
Днище скребнуло по кочке, и «Королла» опустилась в колею. У Сашки снова засосало под ложечкой — теперь от радости. Не бывает ведь так! Наверно, надо было отблагодарить — Бога, святого Фиакра, или этого рыжего хипстера, но он не знал, как.
Он сдавал назад, а тот шёл за машиной, щурясь от света фар, и показывая руками, куда выворачивать. Через минуту удалось выехать на дорогу, и только тогда пассажир сел в машину.
— Теперь на Грибоедова?
— Теперь на Грибоедова. Можно, я покурю? — и пассажир достал из кармана початую пачку «Парламента».
— Да, конечно. А можно сигаретку? А то у меня кончились…
Теперь оставалось самое главное — выбраться с Вержболовской. Ледяная дорога блестела в свете фар, и перед близким чёрным горизонтом изгибалась, забирая круто вверх. Сильно разгоняться из-за гололёда было нельзя, машину и на сорока километрах покачивало. Сашка ещё раз взглянул на лампочку почти пустого бака, и понял — с ходу этот подъём не взять, забуксует. Рука потянулась к селектору, поставить на «2», а то и на «L». А вдруг бензонасос опять забарахлит, при низком-то уровне?.. Неужели всё-таки придётся здесь остаться, после всего?
А пассажир, видя это, сказал:
— Езжайте спокойно, взберёмся.
И Сашка поверил, с опаской, но поверил. Руку, правда, переложил на ручник, чтоб не укатиться вниз, если всё-таки заглохнет, хотя толку от ручника на таком катке. Но пассажир настаивал:
— Езжайте спокойно.
Сашка нажал на газ, плавно, почти нежно, машина ухнула передком и начала взъезжать на подъём. Стрелка тахометра замерла на тысяче, а скорость — где-то на тридцати пяти, и ниже уже не падали. И нога ещё чувствовала запас по тяге. Как будто и льда никакого под колёсами не было, а сухой асфальт! Сашка подумал — может быть дело в перераспределении веса между осями? Да нет. Пассажир-то сел спереди. Да и бензина больше стать не могло…
Мысли в тот момент отключились как-то сами, и оставалось только держать ногу на педали и руки на руле. Машина шла ровно и спокойно, двигатель утробно мурлыкал, и впереди, за лобовым стеклом всё шире становилась полоса иссиня-чёрного, с белой рябью, ночного неба. Они выбрались.
Сашка выдохнул — наверное, слишком шумно, и тем привлёк к себе внимание. Пассажир внимательно на него посмотрел.
— Чудеса какие-то, — пробормотал Сашка, — С тридцатки на такую горку забрался.
— Надо верить, — улыбнулся его собеседник, — и вообще, и в то, что делаешь. Поэтому вы сюда всё-таки доехали.
— Хм, это моя работа, пассажиров возить, я её и делаю…
— Да, да! Вот, представьте себе, что вы после этого заказа пошли бы к хозяину вашего таксопарка и потребовали премии за гололёд. Странно, да?
— Так у нас вообще нет премий, даже зарплаты нет. Только комиссия за заказы, и всё. А вы это к чему вообще? — вопрос пассажира и правду казался ему не к месту.
Но ещё более не к месту был ответ:
— Ну как, показать на примере. Разные люди по-разному понимают, кому-то надо сказать прямо, кому-то объяснить наглядно.
— Мне как-то один буддист что-то такое говорил, про степени понимания, или что-то такое — вспомнил вдруг Сашка, и пассажир вместо ответной реплики только разочарованно повёл бровями.
Дальше, за поворотом и неработающей заправкой, начинался город, и, может, впервые в жизни Сашка с такой радостью возвращался в него. Он даже не сразу вспомнил, что так и не закурил, пока пассажир не дал ему зажигалку.
— Спасибо, — он затянулся с наслаждением, смакуя едкий дым, разгоняющий усталость из мышц и жил, — Ну и погодка, блин… Когда уже эта метель кончится? Или не кончится, как в «Послезавтра», помните? Вот так конец света настанет, а сам не заметишь.
Тут Сашка понял, что всё-таки погорячился, подумав, будто сам не лезет к клиентам с разговорами. Но пассажир, конечно, думал о другом — он смотрел в окно, ритмично стряхивая пепел с сигареты, и иногда поглядывая на своё отражение в боковом зеркале.
— У вас ведь есть глаза, есть уши — значит, увидите и услышите.
— Ну что ж, — произнёс Шарандин со странной для себя самого обречённостью в голосе, — настанет, так настанет. Мне его тут обещали недавно, прямо домой приходили, сильно мы, мол, загрешились. Ну и ладно. Устал уже, как труп, с этой погодой, хоть на том свете отдохну.
Пассажир долго ничего ему не отвечал. И лишь километр спустя, у перекрёстка Алапаевки с Декабристов, там, где метро «Юбилейная» вдруг — ни с того, ни с сего — произнёс:
— А может, и не настанет пока? — это было сказано не то с вопросом, не то с утверждением, — Вы же за мной приехали всё-таки. Уже не всё так плохо…
В первом часу ночи пробки, наконец, рассосались. Белый позёмок бежал вдоль разметки, присыпая расчищенный было за день, бурый от песка и соли асфальт. В створе Константиновской улицы, у самого горизонта, светилась всеми ёлка, огромная и раскидистая, похожая на египетскую пирамиду. Фонарные столбы обросли гирляндами, растяжки поздравляли с наступающим Новым годом, витрины горели жёлтым и красным… и почему за весь день Сашка этого так и не заметил?
Машин стало так мало, что удалось с широченной Константиновской повернуть налево на Грибоедова прямо под зелёный сигнал светофора. Пассажир попросил высадить его у первого же дома, там, где был ночной магазин.
— Четыреста рублей, — Сашка не стал просить чаевых.
Он пересчитал деньги, и зачем-то протянул этому странному пассажиру руку.
— Спасибо большое! А то бы я без вас, наверное, не выехал. С наступающим!
Тот пожал руку молча, только улыбнувшись едва заметно. А потом сказал, уже из-за открытой двери:
— Я вас, может быть, ещё вызову. Удачи на дороге! — и ушёл, так и не уточнив, кого именно «вас» — такси Nord или Шарандина лично.
И тут по всему Сашкиному телу разлилась такая жуткая слабость, что он понял — ни одного заказа он больше сегодня не выполнит. Более того — даже домой он поедет на метро. Даже ещё более — не домой, на другой берег, а к Насте. К ней ближе. И ещё очень не хотелось ложиться спать одному.
Поезд метро, последний уже, следовал в депо, до станции «Овинище», а не до «Павловской», как обычно, но Сашке дальше было и не надо. На «Нижегородской» в вагон вскочил бомжеватого вида мужик, раздетый по пояс — и, выскочив точно на середину, закричал:
— Покупайте билеты в театр! Уникальное представление, всего один раз! Покупайте! Покупайте бли… билеты!
Он перекрикивал грохот поезда, но никто его не слушал, и, наверное, не послушал бы, даже если бы он в самом деле что-нибудь продавал.
— Женщина, вот возьмите билетик!
— Молодой человек, пригласите девушку на постановку!
— Мужчина!..
— Мужик, — сказал ему кто-то, — отвали уже. А то ментов позову.
Бомж ударил себя кулаком в грудь — так сильно, что закашлялся:
— Вы тут сидите в своих телефонах! Вы бухаете, ваши дочери бл*дствуют! А я! Я продаю билеты в театр! На уникальную постановку!!! И она вас найдет, даже если вы не придёте!!!
Поезд тряхнуло, динамик вкрадчивым женским голосом сказал: «Станция «Октябрьская», и несчастный выпал прямо на платформу, в открывшуюся дверь.
Настя жила в длинной, похожей на извившуюся змею, девятиэтажке на 1-м Овинищенском проезде, между площадью Энтузиастов и обширной лесополосой. Дом этот стоял на пригорке, открытый всем ветрам, и поднимаясь по обледенелой лестнице, Сашка вглядывался в окна на седьмом этаже — потому что дозвониться так и не удалось. Их, этих окон, было три — в гостиной и спальне свет был погашен, но кухонное окно, маленькое, квадратное — светилось масляно-желтым, и от этого света усталость разливалась по телу ещё сильнее.
Звонить в домофон Сашка не стал, комбинацию он знал и так, и хотел устроить подобие сюрприза. Но дверь ему не открыли — ни по звонку, ни по стуку, ни по пинкам. Сашка приложил к двери ухо — внутри было тихо. Открыл щиток — счётчик двести шестой квартиры с еле слышным треском наматывал на ось тысячные доли киловатт-часов. И трубку Настя не брала. А вскоре телефон и вовсе стал недоступен.
Сашка спустился на пролёт вниз, и сел прямо на пол, у батареи. Сухое, пыльное тепло расслабляло спину, выключая сознание, и он не заметил, как заснул.
Ему снился какой-то праздник — то ли детский утренник, то ли свадьба, то ли новогодняя пьянка. Где-то в углу стояла большая ёлка, возле которой толпилась куча народа, знакомого и нет. Тут была и Настя, и толстый Жорик, и Сашка Цыган, и злой кудрявый парень с Тургенева, и — отдельно от остальных — стоял рыжий пассажир с Вержболовской и смолил свой «Парламент». Постоянно прибывали новые гости, некоторые въезжали в зал прямо на обклеенных, при шашечках, машинах, как, например, Толя с «Дербенёвской», и машина агрегаторов тотчас же исчезали, будто их и вовсе не было, а на обычные такси какие-то девушки в одинаковых белых блузках навешивали гирлянды, и к зеркалам прилаживали ёлочные шары. Стоял ужасный шум, все говорили со всеми, и никто никого не слышал, даже Иру, которую почему-то все обходили стороной. Сашка пытался приблизиться к Насте, но не мог продраться сквозь толпу, и в итоге оказался рядом с пассажиром с Вержболовской, и тот молча ему улыбался. Потом Настя подошла к нему сама, и что-то начала говорить, но вместо её голоса Сашка слышал только рингтон своего мобильного.
Он проснулся, и помотал головой, едва не стукнувшись о батарею. Пришла смс-ка. Писала Настя: «Солнце если ночью будешь проезжать мимо посмотри свет на кухне я кажется забыла выключить. Я на смене буду в 5 приезжай утром. Целую». Ах, вот оно что… да, можно было и догадаться.
Сашка посмотрел в окно. Снег продолжал падать, но ветер почти улёгся, и едва посвистывал в щелях бетонных стен. Могучий город замер в короткой ночной полудрёме, люди не ходили по улицам, машины не ездили, и только красно-белые, в бордовых гирляндах огней, трубы ТЭЦ-7, что в Жостерово, выдыхали в черное небо густой белый дым. Где-то вдалеке бабахнул салют — невидимый, но слышимый, как дальняя летняя гроза.
Сашка ещё раз посмотрел на экран смартфона. Три двадцать пять. Он, конечно, дождётся Настю — осталось уже недолго. Он снова сел на пол, поудобнее навалившись на батарею, и закрыл глаза. Там, на виденном им празднике, было суетно, но как-то хорошо. Вдруг, если он уснёт сейчас, ещё успеет туда вернуться?
Читать целиком в журнале "Формаслов"