В первом же судебном заседании, 23 января, был допрошен Пятаков. Касательно роли Троцкого он дал следующие показания:
И далее:
Среди тех, кому Пятаков рассказывал о беседе с Седовым, он указал подсудимого Шестова. Шестов в суде подтвердил, что, действительно, Пятаков ему передал содержание беседы и солидаризировался с Седовым.
О своем втором разговоре с Седовым Пятаков показал следующее:
Далее Пятаков показал, что просил у Седова подробности насчёт характера «противодействия мероприятиям советской власти», на что тот ответил, что отправил письмо Троцкому и ждёт ответа. Письмо от Троцкого Пятакову передал Шестов в декабре 1931 года.
Шестов подтвердил, что получил от Седова в Берлине два письма в коробке с ботинками. Одно было предназначено Пятакову, а другое Муралову. Муралов тоже подтвердил в суде, что получил это письмо. На вопрос Вышинского о содержании письма Пятаков показал следующее:
«Письмо это, как сейчас помню, начиналось так: «Дорогой друг, я очень рад, что вы последовали моим требованиям...» Дальше говорилось, что стоят коренные задачи, которые он коротко сформулировал. Первая задача- - это всеми средствами устранить Сталина с его ближайшими помощниками. Понятно, что «всеми средствами» надо было понимать, в первую очередь, насильственными средствами. Во-вторых, в этой же записке Троцкий писал о необходимости объединения всех антисталинских сил для этой борьбы. В-третьих, - о необходимости противодействовать всем мероприятиям советского правительства и партии, в особенности в области хозяйства».
По поводу этой части показаний Пятакова Троцкий заявил следующее:
«Я не пересылал никаких писем через Шестова Пятакову, никогда не видел Шестова и ничего о нем не знаю. Пятаков не имел и не мог иметь никаких политических или личных сношений со мной или с моим сыном после 1928 г».
Вполне логично, что Троцкий здесь всё отрицает. Странно было бы, если б он всё подтвердил.
Далее Пятаков дал показания по поводу встречи с Седовым в 1932 году:
«Второй приезд в Берлин состоялся в середине 1932 года. Седов узнал о моем приезде в Берлин и решил со мной встретиться для того, чтобы получить, как он сказал, необходимую информацию для Троцкого.Когда я ему стал рассказывать то, что мне тогда было известно относительно начавшегося разворота работы троцкистско-зиновьевской организации, он меня прервал и сказал, что он это знает, так как имеет непосредственные связи в Москве, и что он просит меня рассказать о том, что делается на периферии.Я рассказал о работе троцкистов на Украине и в Западной Сибири, о связях с Шестовым, Н.И. Мураловым и Богуславским, который находился в то время в Западной Сибири.Седов выразил крайнюю степень неудовольствия, не своего, как он сказал, а неудовольствия Троцкого тем, что дела идут крайне медленно и, в особенности, в отношении террористической деятельности. Он сказал: «Вы, мол, занимаетесь все организационной подготовкой и разговорами, но ничего конкретного у вас нет». Он мне сказал далее; «Вы знаете характер Льва Давидовича, он рвет и мечет, он горит нетерпением, чтобы его директивы поскорее были превращены в действительность, а из вашего сообщения ничего конкретного не видно»».
Далее, по показаниям Пятакова, директивы Троцкого некоторое время передавал ему Радек, который их получал через корреспондента ТАСС Владимира Ромма. Сам Ромм был допрошен в ходе судебного заседания и дал показания о том, что 5 раз передавал директивы Троцкого Радеку в переплётах книг, а так же встречался с Троцким лично в Париже.
«Вышинский: Для чего же Троцкий встретился с вами?Ромм: Как я понял, - для того, чтобы подтвердить устно те указания, которые я в письме вез в Москву. Разговор он начал с вопроса о создании параллельного центра. Он сказал, что опасность преобладания зиновьевцев налицо, и она будет велика лишь в том случае, если троцкисты не проявят должной активности. С идеей параллельного центра он согласен, но при непременном условии сохранения блока с зиновьевцами и, далее, при условии, что этот параллельный центр не будет бездействующим, а будет активно работать, собирая вокруг себя наиболее стойкие кадры. Затем он перешел к вопросу о том, что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в промышленности и в народном хозяйстве вообще. Он сказал, что в этом вопросе, видно, есть еще колебания, но надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель - это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке, к новой технике и тем самым - к партийному руководству. Подчеркивая необходимость самых крайних средств, Троцкий процитировал латинское изречение, которое говорит: «Чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь». Я, помню, задал несколько недоуменный вопрос о том, что это же будет подрывать обороноспособность страны, в то время как сейчас, с приходом Гитлера к власти, опасность войны, в частности опасность нападения на СССР со стороны Германии, становится особенно актуальной. На этот вопрос я развернутого ответа не получил, но Троцким была брошена мысль о том, что именно обострение военной опасности может поставить на очередь вопрос о пораженчестве. Затем он передал мне книгу - роман Новикова-Прибоя «Цусима», сказав, что в переплет этой книги заделано письмо Радеку. Эту книгу я взял с собой в Москву и по приезде передал ее Радеку у него на квартире».
Троцкий в своей заметке «В дни московского процесса», естественно, открестился от знакомства с Роммом и пояснил:
«В качестве свидетеля меж двух штыков, Ромм показал о своей роли как посредника между Радеком и мной; так, он передавал мне будто бы от Радека пять писем в переплете книг. Неясно, о чем была в этих письмах речь? Столь же неясно, как Ромм, проживая в Соединенных Штатах, выполнял функцию посредника. Может быть, мистические книги шли по маршруту Москва-Вашингтон-Осло? В таком случае заговор должен был отличаться очень спокойным темпом. Возможно, впрочем, что неясность в этой части создается сжатостью телеграмм».
Однако здесь у Троцкого есть ряд неточностей.
Во-первых, о содержании нескольких писем Ромм дал показания. Он пояснил, к примеру, что содержание первого письма пересказал ему Радек. Там говорилось о переходе к террористическим методам борьбы с руководством ВКП(б) и, прежде всего, об устранении Сталина и Ворошилова.
Во-вторых, специальным корреспондентом ТАСС в Женеве и Париже Ромм был до июня 1934 года, когда был послан в Вашингтон специальным корреспондентом «Известий». Так вот, Ромм в своих показаниях утверждал, что все 5 писем были переданы до его отъезда в Америку. После отъезда в США роль связного между Троцким и Радеком он выполнять перестал.
Так что господин Троцкий тут либо поторопился, либо заврался. Пока его опровержение слабовато. Но дальше начинается что-то совсем несуразное:
«Тот же Ромм, фигурирующий почему-то в качестве свидетеля, а не обвиняемого, показал, что имел со мной свидание в «темной аллее парка возле Парижа». Что за неопределенный адрес! Путем нескольких вопросов на суде было бы нетрудно доказать, что Ромм лжет под осторожную и неуверенную диктовку ГПУ. Я не жил в Париже. В течение немногих месяцев я жил в 55 километрах от Парижа; мое действительное имя было известно только 2-3 высшим чиновникам полиции, которые хотели посредством строгого инкогнито предотвратить фашистские или сталинистские манифестации и покушения. Адрес мой был известен только ближайшим друзьям, которые составляли в то же время мою охрану. Спрашивается: каким образом, т. е. через кого именно, Ромм вошел со мной в связь? Пусть назовет посредника. Мало того, как он нашел путь к этому посреднику? Через кого он условился о свидании в парке? В каком именно парке? Имел ли он план, на котором была нанесена «темная аллея»? Прибыл ли я пешком или в автомобиле? Один или в сопровождении охраны? Какого числа произошло свидание? Ромм не может забыть такой важной даты. Какова была моя внешность? Со своей стороны, на основании своих писем, дневников и свидетельств участников моей охраны я могу с достаточной точностью установить, где именно я находился в день вымышленного свидания: в 55 километрах от Парижа или в 700 километрах, в департаменте Изер, где я провел большую часть своего пребывания во Франции. Внимание, которое мне уделяет печать, обилие врагов, вообще условия моего существования в эмиграции делают для меня совершенно невозможным отрываться от моего окружения и совершать таинственные путешествия в безымянную «темную аллею». Кто хочет в этом убедиться, пусть познакомится хотя бы с нынешними условиями моего существования в Мексике!»
Попробуем разобраться во всех этих хитросплетениях.
Непонятно, откуда Троцкий взял фразу про «темные аллеи парка возле Парижа». В показаниях Ромма про это ни слова.
«Ромм: я приехал из Женевы и через несколько дней мне позвонил по телефону Седов и назначил свидание в кафе на бульваре Монпарнас. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он мне позвонил и назначил встречу в том же кафе. Оттуда мы отправились в Булонский лес, где встретились с Троцким.Вышинский: Это было когда?Ромм: В конце июля 1933 года.Вышинский: Как долго длилась эта встреча с Троцким?Ромм: Минут 20 - 25».
То есть адрес места встречи с Троцким вполне определенный - Булонский лес. Сложно дать какой-то более точный адрес для известного парка. Адрес места встречи с Седовым - тоже дан вполне точно. Вряд ли человек по прошествии практически четырех лет будет помнить точный адрес или название кафе. Однако Троцкий сразу же обвиняет Ромма во вранье под диктовку ГПУ.
Далее Троцкий поясняет, что жил в 55 км от Парижа и тайно. Но, собственно, Седов, который свёл Ромма с Троцким, уж точно знал, где тот живет. Поэтому встречу мог организовать без особого труда.
Через кого Ромм нашел связь? Через Седова, связным которого с Радеком он и являлся. Как конкретно Троцкий прибыл в парк? Это Ромм вряд ли мог знать. Какого числа было свидание? Вряд ли человек, не ведущий дневник, мог ответить на этот вопрос спустя почти 4 года. Почему, спрашивается, Ромм не мог забыть столь важной даты? Троцкий слишком высокого мнения о своей персоне, раз полагает, что все должны помнить день и час встречи с ним на веки вечные... Какова была внешность - это тоже сложно вспомнить через 4 года, если, конечно, не было чего-либо необычного. Что Троцкий находился в 700 км от Парижа в тот день - это не более, чем его слова. Равно как и заверения, что он никак не мог быть в Париже из соображений безопасности.
Важно то, что показания Ромма есть, они задокументированы. А вот каких-либо серьезных оснований не доверять этим показаниях Троцкий не предъявил. Есть так же показания Радека, что Ромм передавал ему письма от Троцкого, и показания Пятакова, что Радек передавал ему директивы, полученные через Ромма от Троцкого. На всё это Троцкий отвечает в духе «это всё неправда».
Однако вернёмся к показаниям Пятакова. В частности, о содержании директив Троцкого он показал следующее:
Вышинский: Чего же Троцкий требовал? Пятаков: Требовал проведения определенных актов и по линии террора и по линии вредительства. я должен сказать, что директива о вредительстве наталкивалась и среди сторонников Троцкого на довольно серьезное сопротивление, вызывала недоумение и недовольство, шла со скрипом. Мы информировали Троцкого о существовании таких настроений. Но Троцкий на это ответил довольно определенным письмом, что директива о вредительстве это не есть что-то случайное, не просто один из острых методов борьбы, которые он предлагает, а это является существеннейшей составной частью его политики и его нынешних установок. В этой же самой директиве он поставил вопрос - это была середина 1934 года - о том, что сейчас, с приходом Гитлера к власти, совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя, как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить соответствующую вредительскую работу. Помню, в этой директиве Троцкий говорил, что без необходимой поддержки со стороны иностранных государств правительство блока не может ни придти к власти, ни удержаться у власти. Поэтому речь идет о необходимости соответствующего предварительного соглашения с наиболее агрессивными иностранными государствами, такими, какими являются Германия и Япония, и что им, Троцким, со своей стороны, соответствующие шаги уже предприняты в направлении связи как с японским, так и с германским правительствами».
Троцкий, естественно, все эти обвинения отверг. Дескать, никаких директив не присылал, никаким терроризмом или вредительством заниматься не советовал. Опровержения носят явно демагогический характер:
«Если бы я считал, что при помощи индивидуального террора или саботажа промышленности можно ускорить социальный прогресс и улучшить положение народных масс, я бы не побоялся открыто выступить с пропагандой этих идей. В течение всей своей жизни я привык говорить то, что думаю, и делать то, что говорю. Но я всегда считал и считаю теперь, что индивидуальный террор содействует скорее реакции, чем революции, и что саботаж хозяйства подрывает основы всякого прогресса. ГПУ и его вдохновитель Сталин подбрасывает мне бессмысленные идеи и чудовищные методы борьбы с единственной целью: скомпрометировать меня в глазах рабочих масс СССР и всего мира».
Троцкизм представляет собой наиболее законспирированную, иезуитскую агентуру буржуазии в коммунистическом движении. У троцкизма отсутствует какая-либо научная теория, равно как и идеологии у троцкизма нет. Троцкизм - это возведенная в абсолют беспринципность. Игнорируя требования общественной науки, троцкизм пропагандирует такие методы построения, якобы, коммунизма, которые непременно ведут к провалу коммунистического строительства и капиталистической реставрации. Хотя внешне эти методы маскируются под «настоящий марксизм».
Продолжение следует...