Ольга Лукина — практикующий врач с 1995 года, интегративный психотерапевт, кандидат медицинских наук, бизнес-психотерапевт, консультант по личному развитию лидеров.
Представляем вам фрагмент работы Ольги с гениальным ИТ экспертом и бизнесменом, который уперся в свои внутренние блоки и ограничения. Для него было непереносимо остановиться в своем развитии...
Одна из глубоких проблем, с которой ко мне обращаются бизнесмены, звучит так: «А я вдруг понял, что я не знаю, кто я. Я привык что-то делать. Я привык как-то реагировать. Но как будто бы внутри меня живет кто-то еще, и он дает о себе какие-то знаки. Иногда я чувствую, что я себя даже предаю. Но я не понимаю, кто там. Я не понимаю, что с этим делать».
Мы рождаемся с набором каких-то уникальностей, одаренностей, генетических особенностей, с набором наших уязвимостей. Все это детерминировано природой. Дар лидерства тоже либо дан, либо не дан.
Но зачастую, нам приходится подавлять, прятать свою суть, часть своих чувств, своих потребностей, своих мыслей, своих желаний. Нам приходится учиться быть не теми, кто мы есть, а по сути, быть теми, кого хотят видеть наши родители. И в дальнейшем это перерастает в очень большую проблему. Когда нам удалось построить свое ложное «Я», просоответствовать требованиям и ожиданиям учителей и родителей, мы воспринимаем совокупность этих своих стратегий как некую безопасность. То есть, когда я себя так веду, то все будет хорошо. И снять эту оболочку с себя с каждым годом все сложнее и сложнее.
За неделю мой клиент пережил не единственную внутреннюю перемену. После успешных переговоров с заказчиком он погрузился в эйфорию. Он не ходил, а летал. Перспектива работы воодушевляла его.
Но буквально через два дня это светлое, оптимистичное состояние стало ослабевать. Точнее, прерываться моментами пустоты, в которую тотчас пробивались страхи и сомнения. Сможет ли он закончить к сроку? Зачем вообще было браться за такую серьезную работу? Не проще ли было откупиться штрафами, расторгнуть договоренности и забыть о происшедшем, как о страшном сне?
Андрея преследовала мысль: если бы два дня назад он бросил этот проект, то уже сейчас, сегодня он был бы абсолютно свободен. Но свободен ли? О какой свободе идет речь? В данном контексте это слово казалось ему бессмысленным. Скорее это было бы похоже на трусливое бегство.
— В такие моменты я призывал логику. Я понимал, что подобные пораженческие мысли являются бредом, абсурдом. Ведь ясно же: я все сделал правильно. Необходимо действовать. Надо идти вперед. Но… — Андрей склонил голову и с досадой на самого себя прикрыл глаза.
— Андрей, то, что вы испытываете, — совершенно закономерно. Вы начали проявлять свою сознательную волю. Вы хотите получить именно тот результат, который нужен вам, а не согласиться с решением, которое запрограммировано вашим сценарием. Вы молодец, у вас это получается. Но сила привычки тоже очень сильна. Это можно сравнить с рефлексом. Именно поэтому ощущение радости от победы нестойкое.
Мы с честью вышли из экстремального режима работы. Необходимости торопиться больше не было, и у нас появилось время для более спокойной и вдумчивой работы. Я объяснила своему пациенту, что в течение короткого срока он смог «сбросить настройку» и совершил действия, независимые от какого-то детского решения. Но наличие тревоги и дискомфорта свидетельствует о том, что какие-то другие решения все еще в силе. Внутренние ограничения по-прежнему мешают Андрею. И это означает, что их необходимо извлечь на свет.
— Что-то мы еще не достали, — сказала я. — Попробуем разобраться, что именно. Я предлагаю вам снова воссоздать в памяти состояние, охватывающее вас за рабочим столом. Что изменилось теперь? Что вы уже разрешили себе? А что вызывает у вас волнение или тревогу?
Андрей ответил не задумываясь:
— Я перестал винить себя за то, что я несовершенный. Теперь мне не хочется убегать. Моментами я даже начинаю чувствовать увлеченность процессом. Ловлю вдохновение. Но… Вдруг неожиданно замираю.
— Расскажите об этом «замирании».
Андрей медлил.
— Это возможно? — уточнила я.
Андрей побарабанил пальцами по краю стола.
— Понимаете… — заговорил он. — В первом порыве мне хотелось сразу ответить вам, что я чувствую страх. Но… Дело в том, что это уже какой-то другой страх. Это страх… собственной дерзости. Как будто я на что-то посягаю. Страх самого себя? Жизни? — Андрей пытался подобрать наиболее точное слово, но не находил его.
— Может быть, это страх свободы? — спросила я.
Андрей поднял брови. Он посмотрел на меня так, как будто я была вторым после него человеком в мире, знающим это слово. Его огромные глаза блестели.
— Да. Именно так.
Я была потрясена. Происходящее ломало все мои прежние представления о скорости развития клиента в процессе терапии. Сидящего передо мной молодого человека смело можно было назвать гением. И не только в компьютерной области. В течение третьего терапевтического часа он дошел до осознания собственного страха быть свободным. На проделанное нами за три часа обычно уходит полтора-два года работы.
Андрей был гением познания. И дело было не только в его незаурядной способности стремительно осваивать информацию, но и в способности сразу же реализовывать эту информацию в продукцию, в изменения.
Итак, мы обнаружили следующий, более глубокий слой страха. Метафорически его можно назвать страхом потаенной двери. Страхом перед дверью, которую некая внешняя сила запрещает открывать без объяснения причин: «Не открывай, иначе быть беде». Этот страх имеет отношение к архаическим страхам, свойственным каждому из нас, переходящим из поколения в поколение, — страх быть счастливым и могущественным.
Такой страх является олицетворением иррациональной веры в наличие у человека презумпции виновности, которая нашла свое отражение в мифах. Человека преследует ощущение некоего долженствования: за каждый жизненный плюс он обязательно должен расплатиться минусом. Каждая человеческая радость вызовет зависть богов. И наступит час расплаты.
В творческом процессе, в процессе самореализации действуют те же механизмы: принимая свой талант и неумолимо двигаясь к познанию, человек словно бы посягает на роль творца. Он полагается на свой разум, устанавливает взаимосвязи, воспринимает мир как целостную систему. Он посягает на роль того, кто выбирает и решает. Он посягает на внутреннюю свободу. Как будто бы он отбирает у бога полномочия. И это страшит, как преступление, как воровство, за которым неминуемо последует возмездие. Эти страхи мы несем глубоко внутри.
Маслоу писал в своей книге «По направлению к психологии бытия»: «В большинстве культур «революционеры», которые бросали вызов богам и пытались добраться до их секретов, подвергались суровому наказанию (Адам и Ева, Прометей и Эдип), что должно было отучить всех остальных от попыток стать вровень с богами.
Если выражаться предельно сжато, нас завораживает и пугает именно наше богоподобие, мы не знаем, что с этим делать, мы и стремимся к нему, и бежим от него. Один из аспектов человеческой судьбы заключается в том, что мы одновременно и черви земные, и боги. Каждый из наших великих творцов, наших богоподобных людей, говорил об известной отваге, необходимой одиночке в момент творения, утверждения чего-то нового (противоречащего старому). Это — дерзновение, способность «выйти из строя», когда все стоят на месте, вызов».
Я вижу в сюжетах классических мифов глубинное послание: опасно и карается не само покушение на знание и на свободу — опасна неготовность взять за свои действия ответственность. Ответственность позволяет принять вызов познания и творения, о котором пишет Маслоу.
Свобода часто ассоциируется с чем-то желанным и прекрасным, но изначально человеку не принадлежащим, с чем-то, находящимся за границами личности. Разрешить себе свободу или нет, можешь решить только ты сам.
Читайте продолжение в недавно вышедшей книге «Бизнес и/или свобода».
С любовью, Ольга Лукина.