Николай, проснувшись, лежал в холодной комнате, на даче. Чтобы встать и протопить печь требовались героические усилия. Вылезать из - под одеяла ой, как не хотелось. На улице за минус 20, в комнате по ощущениям ещё ниже. Да и мир не предлагал ему сегодня ничего хорошего, так же как не предлагал ему это хорошее вчера, да уж и совсем невероятно, что предложит завтра. Это, наверное, старость- подумал он. Ко всем прочим «радостям», а для Николая это слово давно уже звучит как гадостям, прибавилась, контрольным в голову, ещё одна, ставшая значительной и заслонившая собой весь мир. В этом мире сегодня, независимо ни от кого, а тем более от Николая, свирепствовал ковид. Это ещё больше усугубляло его и без того крайне пессимистическое настроение.
Ковид наступал медленно, но неуклонно, беря бастион за бастионом. Сначала заболели дальние, очень далёкие, даже вроде бы и вовсе какие то гипотетические, люди. Николай с утра по привычке недоумённо смотрел в телевизор и видел суетящихся узкоглазых людей в тряпичных масках и странных костюмах, бегающих и брызгающих повсюду какой то химией. Они технически вроде и продвинутые, но всё же в целом, какие - то недоразвитые, по – советски несколько высокомерно, немного презрительно и лениво думал он. Надо же, в наше время допустить такое безобразие, не хорошо…
Видимо, примерно так же, как и Николай думали его правители и уж тем более остальная, глубинная Россия. Думали и вели себя соответственно. Никто, ничего предпринимать и закрывать не собирался. И даже из оставшихся подковёрных учёных, никто тогда ничего даже не подвякнул.
Время шло как обычно неумолимо. От чего - то задёргались макаронники, за ними лягушатники и всякие прочие европейцы. Экая хрень, и сюда добралась, констатировал ворчливо, как всегда вслух обращаясь к неведомому собеседнику Николай. Ну да эти слишком уж общительны. Мы не такие,- подумал он и, видимо, вся глубинная Россия. Подумали и даже не перекрестились. То есть крестились конечно, но совсем по другим поводам: отдалённым, актуальным и жутко злободневным, и уж конечно совсем не связанным с ковидом.
Наконец зашевелилась великая Америка и тогда уже чуть- чуть и мы. Неуклюже и так же высокомерно, начали включаться оставшиеся ржавые, советские механизмы, из которых неизменными остались лишь вещающие. Они обрушились сразу по команде и начали выполнять свою работу напористо и доходчиво: Мы…во время…Мы очень своевременно…Всё перекрыли, всё под контролем. Великая страна, замечательные традиции, лучшая медицина…Все прозорливы, все герои, руководство на высоте… Как положено, заболтали быстро и напористо всю пандемию. Гром ещё не грянул, глубинный мужик и не подумал перекреститься и даже маску натянул на бороду лишь для проформы, из вежливости.
Затем заболела Москва, массово, всерьёз. Вся остальная, глубинная Россия, теперь уже смотрела на Москву хоть и с сожалением, но тоже как - то отстранённо, несколько высокомерно и даже чуть презрительно, как на китайцев и европейцев. Они - это не мы, а мы - это не они. Эти слишком уж европейцы, или хотят ими казаться. Да и слишком скучены, а нам то всё по х…
Машина набирала обороты, взахлёб говорила о койках, процентах, графиках. Утомилась, затихла, обнулилась и по новой…
Николай наблюдал как кашляли те далёкие в телевизоре. Затем закашляли в телефоне отдалённые родственники. Закашляла в телефон семья брата, всё тяжелее и тяжелее… Вот закашляла в телефон семья товарища, соседа слева, грибника, с которым совсем ещё недавно, буквально на днях, общались и даже тесно…Но правда тут Николай промаху не дал, не поддался на уговоры и присёк всякие попытки затащить себя в закрытое помещение, сидел с подветренной стороны, наливал себе сам в свою индивидуальную посуду, задерживая дыхание при каждом нечаянном наклоне собеседника. Сразу призвал товарища выпить не чокаясь, мотивируя это тяжёлой обстановкой в мире… Кажется обошлось. Господи успел, увернулся, словно пуля пролетела. Надсадно закашлял в трубку сосед справа, попросил присмотреть за участком, если что… А он - то вчера ещё приходил, весь такой деловой и крепкий, что -то приносил. Я конечно всё это обработал… Этот уже не молод. Что -то слишком уж надсадно кашлял, таким должно быть и останется в памяти, - с сожалением подумал Николай. Кашель доносился всё ближе и ближе, ото всюду, вокруг. Многие вспоминали погибших, конечно неучтённых, наверное случайных, но всё таки уже своих… Закашляли все три семьи детей с внуками. И уже не осталось среди знакомых Николая некашляющих: ни дальних, ни близких. Только они с женой, на всём белом свете…
Заведённая, ржавая машина по привычке всё ещё вещала, кажется что то оптимистическое, но никто уже ничего не слушал.
Нагревшаяся дача одиноко стояла и словно тоже грустила с хозяином, в ожидании вакцины. И лишь неутомимая жена Николая, стремительно перемещалась (по требованию Николая меняя маски), перевозила какие то продукты, свою выпечку и ещё что- то, конечно самое необходимое, самое нужное, самым близким. Николай недовольно ворчал, стращал, но понимал, что бесполезно. Он давно уже свыкся со второй ролью и это его даже вполне устраивало. Пусть себе тешится, думал он, а мне всё остальное: глобальное, вечное… « Все когда - нибудь заболеем, от нас не зависит»,- философски говорила жена, переворачивая, обновляя, освежая всё на даче и летела дальше с именем Единой России на устах. Блажен тот, кто верует, -думал Николай. Я всегда завидовал в жизни верующим и блаженным. На них должно быть ещё и держится мир. Это их, наверное, и спасает. Он нехотя поднялся, заскрипев костями, и пошёл работать, конечно изолированно. Животным в сараях не ведомы наши печали, они ведь тоже хотят кушать. Хоть кому - то от меня в этом мире становится хорошо, - подумал Николай. Куда вы без меня если что…