/Статья ташкентского журналиста Виктора Яськова, напечатанная в газете "Труд" от 14.11.1997 года. Из коллекции Г.Ф Цхая Пушкинской библиотеки-музея г. Белгорода/
Искренне порадовался тому, что в рубрике «Лампада» - не частый у нас случай – прозвучали мысли как бы «иноверца» (не православного служителя). Валентин Непомнящий в публикации «Путь спасения» («Труд» за 11 июня 1997 года) поделился своими раздумьями о христианстве Пушкина. Во многом разделяя взгляды учёного-пушкиниста, не могу согласиться с одним его убеждением, что Александр Сергеевич – правоверный православный, к тому же чуть ли не основатель нашей светской православной культурной традиции.
Пушкин видел несовершенства православия, иронически относясь к пышным, но, зачастую пустым церковным церемониям, и действительно «метался и маялся» (согласен с В. Непомнящим), пытаясь постичь величие бога. Это плохо ему удавалось.
Поделюсь своим пониманием христианства Пушкина, тем более, что публикация «Труда» вызвала неоднозначное впечатление и породила ряд новых вопросов.
С одной стороны, нам. Вроде и дела нет до религиозности автора «Гавриилиады», (тайны, которая велика есть), с другой – неплохо было бы определиться и «зачислить» великого поэта или в атеисты, или в полукочующего странника, или, наконец, в «подлинного основателя русской мирской культуры как культуры православного народа». Хотя, как раз с православием у Александра Сергеевича были большие «разномыслия», доходившие порой до «разногласий».
И здесь прежде всего хочу прояснить один вопрос, в последнее время намеренно как бы затемняемый некоторыми толкователями. Личная вера человека объявляется «тайной за семью печатями», о которой не только публично рассуждать, но и спрашивать считается неэтичным. Недавно одна эстрадная дива, отвечая (в телепередаче) на телефонный звонок слушательницы, спросившей о том. Верует ли певица в Бога, начала строго выговаривать абоненту и стыдить за якобы нескромный вопрос. Подумалось: уж не тайные ли собрания каких-нибудь иезуитов или хлыстов посещает наша «поп звезда», что опасается простого вопроса?
Апостол Пётр говорит: «…Будьте всегда готовы всяко требующему у вас отчёта в вашем уповании, дать ответ с кроткостью и благоговением». Никакого отчёта у певицы не требовали. Просто спросили: верующая ли она? На уповании её стоял гриф «совершенно секретно». Подозреваю, что и упования там никакого не было. Иисус Христос подобную таинственность осуждает: «Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и сын человеческий, когда придёт к Славе Отца Своего». Поэтому исповедовать Христа перед людьми, тем более спрашивающими вас об этом, не надо стыдиться. «Стыдного. Позорного и засекреченного» упования христианского не должно быть.
Теперь о религиозности Пушкина. Думается, после написания «Гвриилиады» поэт хорошо понимал опасность своего духовного состояния. Есть пределы, переходить которые невозможно без ущерба своего спасения. Свидетельством пережитого духовного кризиса и некоторого возрождения В. Непомнящий считает стихотворение «Анчар». Верится в это с трудом. В двадцатидевятилетнем возрасте Пушкин пишет строки, выявляющие его постоянную влюблённость и беспечность: «Каков я прежде был, таков и ныне я: беспечный, влюбчивый… Я новым идолам несу свои мольбы». А в год своей трагической гибели записывает: «Напрасно я бегу к сионским высотам, грех алчный гонится за мною по пятам». Поэтому можно подвергнуть сомнению утверждение В. Непомнящего о духовном переломе, происшедшим с Пушкиным после заочного диалога с Филаретом. Поэт остался таким же «мятущимся и неприкаянным» в духовном смысле.
Нет, мы не судим великого поэта. Есть высший судия над ним и над нами, которому дадим отчёт в своё время. Просто на примере Пушкина, на его ошибках и заблуждениях можно и нужно учиться. Закончу эту часть размышлений оптимистическим строками поэта: «Но Пречистая, конечно, заступилась за него. И впустила вечно в царство Паладина своего». Хорошо бы так…
Теперь такой вопрос: как же Пушкин относился к нашему «традиционному» православию и, в частности, его духовным пастырям? В. Непомнящий, приглашённый на богословскую, (православную) конференцию, высказал на ней лестную для присутствующих мысль: наш великий соотечественник, конечно, православный. Кем же ему быть? Вся Россия православная! Но не будем спешить с оценками.
Из послания апостола Павла к римлянам следует, что познать Бога можно и без слушанья проповедника. Надо только внимательно и вдумчиво рассмотреть творения Божии. Они почти всё расскажут о Творце без слов. У нас же есть словесные свидетельства поэта, раскрывающие отношения Пушкина к кому-либо или к чему-либо.
Какой вывод бы сделал учёный-пушкинист из слов, приведённых Пушкиным в набросках предисловия к «Борису Годунову»: «Грибоедов критиковал моё изображение Иова – патриарх, действительно, был человеком большого ума, я же по рассеянности сделал из него «дурака»? Рассеянность здесь. Думается, ни при чём. Московский патриарх заслуживает гораздо более решительных определений. Но лицемерие в деле воцарения Годунова показывает нам действительно человека незаурядного… в лести и хитрости Великим «режиссёром» (равным разве что Станиславскому) видится здесь православный вождь и предстоятель церковный: так расписаны были все главные и второстепенные роли, что венчание на царство Годунова прошло без сучка и задоринки.
Духовное лицо должно быть озабочено вечным и небесным. Когда же народ у Новодевичьего монастыря слюнявит глаза, имитируя плач и страдание, тогда лицемерный спектакль, организованный при помощи высшего церковного иерарха, вызывает у пушки на протест и насмешку. Так что напрасно некоторые исследователи творчества поэта спешат безоговорочно «зачислить» его в православный приход.
Больше всего Пушкин любил и воспевал свободу – мысли, выбора, творчества, духа. Ему одинаково тягостно и невыносимо было и в кругу придворных льстецов, и среди духовных лицемеров. В земной жизни он страдал и мучился, в будущую, вечную, по-моему, мало верил. И хотя, по его собственным словам, он превосходно знал Библию, это знание редко спасало его от духовных заблуждений.
Да, Пушкин – гениальный светский поэт. А его опыт написания стихов на библейские и христианские темы свидетельствуют: не может быть совершенства абсолютного. Нам, остаётся утешится словами мудрого Экклезиаста: нет человека праведного на земле, который делал бы добро не грешил бы…
«Возлюбив нынешний век», трудно остаться христианином и даже православным прихожанином. А наш гениальный поэт уж слишком любил эту земную, многогрешную жизнь: «О нет. Мне жизнь не надоедала. Я жить люблю. Я жить хочу…» - напишет Пушкин однажды, чувствуя уже не далеко не в молодом возрасте «любопытство» к некоторым наслаждениям. И своё бессмертие видит он не в жизни вечной, а в памяти людской. И даже учитывая, что «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» является развитием и переложением оды Горация, Пушкин не смог, мне представляется, подняться духовно выше языческих представлений о бессмертии.
Повторяюсь: мы не судим поэта, ибо не имеем на это никаких прав. «Кто ты осуждающий чужого раба? Пред своим Господом он стоит или падает. И будет возставлен: ибо Бог силён возставить его» - написал апостол Павел, и это вносит оптимистическую нотку в наши рассуждения. Среди сложенных «отцами-пустынниками» молитв «ни одна из них не умиляла» поэта, кроме одной. Его, «падшего», но, силящегося встать, подкрепляла она и давала «неведомую силу»:
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья, Да брат мой от меня не примет осужденья, И дух смирения, терпения, любви И целомудрия мне сердце оживи.
ТАКОГО ПУШКИНА НЕВОЗМОЖНО НЕ ЛЮБИТЬ. ТАКИМ МЫ ЕГО И ЛЮБИМ БЕСКОНЕЧНО.
Материал подготовил Борис Евдокимов