ВПЕРВЫЕ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ!
Несмотря на то, что чаще всего мне задают вопрос "Где вы берёте идеи?" ("первый номер с пулей", можно сказать), второе место, бесспорно, остаётся за вопросом: "Вы пишете что-нибудь, кроме ужасов?". Когда я говорю, что пишу, трудно сказать, что испытывает спрашивающий: облегчение или разочарование.
Незадолго до публикации "Кэрри", моего первого романа, я получил письмо от своего редактора, Билла Томпсона, в котором он просил меня подумать, что мы можем выпустить дальше (это может показаться немного странным, думать о следующей книге пока первая ещё не опубликована, но это вызвано тем, что подготовка романа к печати такая же долгая, как постпроизводство фильма. "Кэрри" к тому моменту готовилась к выходу почти год). Я тут же отправил Биллу рукописи двух романов, один назывался "Блейз", а другой - "Второе Пришествие". Первый был написан сразу после "Кэрри", в те полгода, пока первый вариант романа отлёживался в ящике стола, а второй - в течение года, пока "Кэрри" черепашьим шагом ползла к публикации.
"Блейз" был мелодрамой об огромном, умственно отсталом преступнике, который похитил ребёнка с целью получить выкуп у его богатых родителей ... но полюбил его. "Второе Пришествие" было мелодрамой о вампирах, захвативших маленький городок в Мэне. Оба романа были отчасти литературным подражанием, "Второе Пришествие" - "Дракуле", "Блейз" - "О Мышах и Людях" Стейнбека.
Я думаю, Билл был ошарашен, получив сразу два романа в одной большой посылке (некоторые страницы "Блейза" были напечатаны на обратной стороне счетов за молоко, а от рукописи "Второго Пришествия" разило пивом, потому что кто-то опрокинул на рукопись кувшин пива во время новогодней вечеринки тремя месяцами ранее) - словно женщина, которая мечтает о букете цветов, узнавшая, что её муж купил ей оранжерею. Две рукописи в сумме насчитывали 550 страниц текста, напечатанного через единичный интервал.
Он прочёл оба романа за пару недель - поскребите редактора и найдёте внутри святого - и я отправился из Мэна в Нью-Йорк, чтобы отпраздновать выход "Кэрри" (апрель 1974, друзья и соседи - Леннон ещё был жив, Никсон ещё был президентом, а у меня в бороде не было седых волос) и обсудить, какую книгу можно выпустить следующей ... или почему обе не годятся для публикации.
Я находился в городе уже пару дней, и мы успели обсудить этот вопрос три или четыре раза. К окончательному решению мы пришли на перекрёстке - как сейчас помню, Парк Авеню и Сорок Шестой Улицы. Мы с Биллом ожидали зелёного сигнала светофора, глядя, как такси въезжают в этот классный тоннель, или что это такое - та самая штука, которая проходит насквозь здания "Пан Ам". И Билл сказал: "Я думаю, надо печатать "Второе Пришествие".
Что ж, мне и самому эта книга нравилась больше - но в его голосе сквозила какая-то странная неохота, и я спросил его, в чём дело. "Просто, если ты выпустишь книгу о вампирах вслед за книгой о девочке, которая двигает предметы силой мысли, на тебя навесят ярлык", - сказал он
-Ярлык? - переспросил я с неподдельным изумлением. Я не мог понять, что общего у вампиров и телекинеза. - Какой ярлык?
-Ярлык автора ужасов, - ответил он так же неохотно.
-И только-то? - сказал я с облегчением
-Подожди несколько лет, посмотрим, насколько малым тебе это покажется тогда.
-Билл, - сказал я изумлённо, - никто не способен заработать на жизнь, сочиняя ужастики в Америке. Лавкрафт жил впроголодь у себя в Провиденсе. Блох перешёл на саспенс и всякие внежанровые штуки. "Изгоняющий Дьявола" была единственной попыткой автора в этом жанре. Сам увидишь.
Свет сменился на зелёный. Билл похлопал меня по плечу.
-Я думаю, ты будешь очень успешным писателем. Но ты ни черта не смыслишь в том, о чём я сказал.
Он оказался ближе к истине, чем я. Оказалось, что в Америке можно заработать, сочиняя ужасы. "Второе Пришествие", переименованное в итоге в "Жребий Салема", пользовалось успехом. Когда книга вышла, я жил с семьёй в Колорадо и писал роман об отеле с привидениями. Выбравшись в Нью-Йорк, я отправился на встречу с Биллом в бар "У Джаспера" (где на музыкальном автомате с хозяйским видом лежал здоровый дымчато-серый кот; приходилось поднимать его, чтобы посмотреть, что за песня играет) и рассказал ему идею романа. К концу моего рассказа он склонился над стаканом бурбона, поставив локти на стол и обхватив руками голову, как человек, страдающий ужасной мигренью.
-Тебе не нравится, - сказал я.
-Очень нравится, - ровным голосом ответил он.
-Тогда в чём дело?
-Сначала девочка с телекинезом, потом вампиры, а теперь отель с привидениями и мальчик-телепат. На тебя повесят ярлык.
На этот раз я задумался серьёзнее - а потом вспомнил обо всех людях, которые так радовали меня на протяжении долгих лет - Лавкрафт, Кларк Эштон Смит, Фрэнк Белкнап Лонг, Фритц Лейбер, Роберт Блох, Ричард Матесон и Ширли Джексон (да, даже она носила ярлык автора ужастиков). И прямо там, в баре "У Джаспера", где на музыкальном автомате лежал кот, а мой редактор сидел рядом со мной, обхватив голову руками, я решил, что мог бы попасть и в более плохую компанию. Я мог бы стать "важным" писателем, вроде Джозефа Хеллера, и публиковать по одной книге в семь лет, или "блестящим" писателем, как Джон Гарднер, который пишет непонятные книги для светил науки, которые ездят на старых "Саабах" с выцветшими, но ещё читаемыми наклейками на заднем бампере: "ЮДЖИНА МАККАРТИ В ПРЕЗИДЕНТЫ".
-Хорошо, Билл, - сказал я - Буду автором ужасов, если этого хотят от меня люди. Всё нормально.
Больше мы не возвращались к этому разговору. Билл до сих пор редактор, а я пишу ужасы, и никто из нас не занимается самокопанием. Это хорошая сделка.
Так что на меня повесили ярлык, и я не слишком возражаю - в конце концов, этот ярлык справедлив ... в основном. Но пишу ли что-то, помимо ужасов? Если вы прочли эти истории, вы знаете, что пишу ... но элементы хоррора можно найти во всех этих историях, не только в "Методе Дыхания". В "Теле" есть мрачные эпизоды, в "Способном Ученике" есть страшный сон. Рано или поздно мой мозг всегда сворачивает в этом направлении. Одному Богу известно, почему.
Каждая из этих довольно длинных историй была написана после завершения романа - словно каждый раз после окончания большого дела в моих баках оставалось достаточно топлива для того, чтобы написать добрую повесть. "Тело", самая старшая из этих повестей, была написана сразу после "Жребия Салема"; "Способный Ученик" - в течение двух недель по завершении работы над "Сиянием" (а после "Способного Ученика" я был настолько выжат, что не писал ничего целых три месяца); "Риту Хэйуорт и Побег из Шоушенка" я написан после окончания "Мёртвой Зоны", а "Метод Дыхания", самая недавняя из этих историй - сразу же после "Воспламеняющей Взглядом"
Ни одна из этих повестей не публиковалась ранее; ни одну из них я даже не отправлял в издательство. Почему? Потому что все они объёмом от 25 до 35 тысяч слов - возможно, не точно, но примерно. И вот, что я вам скажу: 25 000 - 35 000 слов - это тот самый объём, который заставляет трепетать даже самого закалённого писателя. В мире нет точного и окончательного определения романа или рассказа - во всяком случае, когда речь идёт о количестве слов - да и не может быть. Но когда писатель приближается к отметке в 20 000 слов, он понимает, что вот-вот покинет пределы страны рассказов. Аналогичным образом, преодолев рубеж в 40 000 слов, он ступает в страну романов. Границы этих двух стран определены весьма неточно, но в какой-то момент писатель просыпается в ужасе и понимает, что оказался в по-настоящему ужасном месте, маленькой, раздираемой анархией банановой республике под названием "повесть" (или "новелла", что, на мой взгляд, звучит чересчур утончённо).
С точки зрения искусства, в повести нет ничего плохого. Конечно, точно так же, как ничего плохого нет в цирковых уродцах; правда, их вы редко сможете встретить за пределами цирка. Я к тому, что есть отличные повести, но они публикуются только на "жанровых рынках" (это мягко говоря; если называть вещи своими именами, повести живут в "литературном гетто"). Неплохую детективную повесть можно продать в "Журнал Тайн Эллери Квина" или в "Детективный Журнал Майка Шейна", хорошую научно-фантастическую повесть - в "Эмейзинг" или "Аналог", а то и в "Омни" или в "Журнал Фэнтези и Научной Фантастики". По иронии судьбы, свой рынок есть и у повестей в жанре хоррор: вышеупомянутый "ЖФ&НФ"; кроме того, журнал "Сумеречная Зона" и некоторые антологии пугающего чтива, вроде серии "Тени", публикующейся под редакцией Чарльза Л. Гранта в издательстве "Даблдей".
Но что касается повестей, которые можно описать только словом "мейнстрим" (словом, столь же унылым, как и "жанр"), то в финансовом плане у вас большие неприятности. Вы с ужасом взираете на свою рукопись объёмом от 25000 до 35000 слов, откупориваете бутылку пива, а в вашей голове звучит зычный голос с сильным акцентом: "Буэнос Диас, сеньор! Вам понравился полёт с нашей авиакомпанией "Ла Революсьон"? Вас хорошо кормили? Добро пожаловать в Новеллу, сеньор! Вам у нас понравится! Вот дешёвая сигара! Вот похабные картинки! Я думаю, сеньор, что ваша история останется с нами надооолго! que pasa? Ах-ха-ха-ха!"
Депресняк.
Когда-то (с грустью сказал он) у этих историй был свой читатель - в мире существовали такие замечательные журналы, как "Сатердей Ивнинг Пост", "Коллиерс" и "Американский Меркурий". Все эти журналы - и некоторые другие - целиком держались на прозе, короткой и длинной. А если история оказывалась слишком длинной для одного выпуска, они публиковали её по частям в трёх, пяти, девяти номерах. Отравляющая идея печатать отрывки из романа или роман в сокращении была ещё неведома (сейчас "Плейбой" и "Космополитен" сделали это дурновкусие общей практикой, так что вы можете прочесть целый роман за двадцать минут!). Истории отводилось столько места, сколько ей требовалось, и я сомневаюсь, что был единственным человеком, который ждал появления почтальона весь день, потому что он должен был принести свежий номер "Пост", в котором ожидался новый рассказ Рея Брэдбери или заключительная часть нового романа Кларенса Баддингтона Келланда.
Моё нетерпение делало меня мишенью для издёвок. Когда почтальон, одетый в шорты и пробковый шлем, наконец, появлялся, я встречал его возле дороги, приплясывая так, словно хочу в туалет, моё сердце было готово выпрыгнуть из груди. С жестокой ухмылкой он протягивал мне счёт за электричество. И только. Моё сердце камнем падало вниз. Наконец, он, сжалившись, отдавал мне журнал с ухмыляющимся Эйзенхауэром на обложке работы Нормана Рокуэлла: статья Пита Мартина о Софи Лорен; "Я Считаю Его Отличным Парнем" Пэт Никсон, посвящённая, как нетрудно догадаться, её мужу, Ричарду Никсону; и, конечно же, истории. Длинные, короткие, и последняя глава романа Келланда. Хвала небесам!
И такое случалось не единожды. Каждую чёртову неделю в день выхода "Пост", я думаю, я был самым счастливым парнем на Восточном Побережье.
До сих пор сохранились журналы, печатающие длинную прозу - "Атлантический Ежемесячник" и "Нью Йоркер" - два примера изданий, наиболее сочувствующих проблеме писателя, который произвёл на свет повесть в 30000 слов. Но ни один из этих журналов не принял мою писанину, прямолинейную, не слишком высокохудожественную, а иногда (чертовски больно это признавать) откровенно неуклюжую.
Но эти же качества - пусть и не заслуживающие восхищения - в определённой степени способствовали успеху моих романов. Большинство из них это простая проза для простых людей, литературный эквивалент Биг Мака и жареной картошки из Макдональдса. Я способен оценить изысканную прозу, она находит во мне отклик, но мне очень трудно, а то и не под силу, писать такую прозу самому (когда я был начинающим писателем, моими литературными кумирами были маститые романисты, чей стиль прозы варьировался от ужасного до несуществующего - такие, как Теодор Драйзер и Фрэнк Норрис). Заберите у романиста изысканность стиля, и вы увидите, что он стоит на одной ноге, имя которой - весомость прозы. В результате, я старался, чтобы моя проза звучала как можно более весомо. Другими словами, если ты не можешь бежать, как чистокровный конь, ты, по крайней мере, можешь воспользоваться своими мозгами (я уже слышу голос с галерки: "Какими мозгами, Кинг?" Ха-ха, очень смешно, парень, а теперь вали отсюда).
В результате, когда дело дошло до повестей, которые вы только что прочитали, я оказался в странном положении. Своими романами я достиг такого уровня, что люди начали говорить, что Кинг, стоит ему захотеть, может опубликовать даже список сданного в прачечную белья (некоторые критики утверждают, что именно этим я и занимаюсь последние восемь лет), но я не мог опубликовать эти повести, потому они были слишком длинными и, в то же время, слишком короткими. Если вы понимаете, о чём я.
"Si, сеньор! Снимите вашу обувь! Отведайте дешёвого рома! Скоро на сцену выйдет Посредственный Оркестр Революсьона и дурно сыграет музыку в стиле калипсо! Уверен, вам понравится! У вас в запасе много времени, сеньор! Потому что ваша история..."
"... останется здесь надолго, да, да, почему бы вам не отправиться куда-нибудь свергать марионеточную демократию империалистов?"
Так что я, в конце концов, решил выяснить, не заинтересуются ли издательства "Викинг" и "Новая Американская Библиотека" (издатели моих книг в переплёте и бумажной обложке соответственно) книгой с историями о необычном побеге из тюрьмы, о мальчике и старике, которые завязли в отношениях, основанных на взаимном паразитировании, о четвёрке ребят из маленького городка, которые отправились на поиски открытий, а также необычной историей в жанре хоррор, в которой женщина решила родить ребёнка во что бы то ни стало (а может быть это история о клубе, который на самом деле вовсе и не клуб). Издатели сказали, хорошо. И таким образом я смог спасти эти четыре длинные истории из банановой республики под названием "новелла".
Я надеюсь, они вам понравятся, мучачос и мучачас.
Да, и напоследок ещё одно замечание насчёт навешивания ярлыков.
Примерно год назад я разговаривал со своим редактором - не Биллом Томпсоном, а новым редактором, славным парнем по имени Алан Уильямс, смышлёным, остроумным и талантливым человеком, который, правда, постоянно прозябает где-то в глуши штата Нью Джерси.
- Мне понравился роман "Куджо", - он только что закончил редактировать мой новый роман о бешеном псе, - ты уже думал, о чём будешь писать дальше?
Я испытал дежа вю. Этот разговор уже происходил.
- Да, подумывал, - сказал я.
- Выкладывай.
- Что ты думаешь о сборнике из четырёх новелл? Большинство из них - обычные истории, не хоррор. Что скажешь?
- Новеллы, - сказал Алан. Он отличный парень, но по его голосу я понял, что я его не обрадовал; он произнёс это так, словно только что выиграл два билета до неспокойной маленькой банановой республики на самолёте авиакомпании "Ла Революсьон". - Ты имеешь в виду длинные рассказы?
- Точно, - ответил я, - а книгу мы назовём "Четыре сезона", чтобы все сразу поняли, что она не о вампирах, или об отеле с привидениями или о чём-нибудь в том же духе.
- А следующая книга будет о вампирах? - с надеждой спросил Алан.
- Вряд ли. Что ты думаешь, Алан?
- Тогда может об отеле с привидениями?
- Нет, об этом я уже писал. "Четыре Сезона", Алан. Звучит неплохо, а?
- Звучит великолепно, Стив, - со вздохом сказал Алан. Это был вздох хорошего парня, который сел в третьем классе нового самолёта авиакомпании "Ла Революсьон" и увидел, как по спинке кресла перед ним ползёт таракан.
- Надеюсь, тебе понравится, сказал я.
- А можно включить в этот сборник хотя бы одну страшную историю? В качестве... одного из сезонов?
Я улыбнулся - уголком рта - думая о Сандре Стэнсфилд и Методе Дыхания Доктора МакКаррона. - Я что-нибудь придумаю.
- Отлично! А по поводу нового романа...
-Как насчёт машины, одержимой злыми духами? - сказал я.
- Великолепно! - просиял Алан. Я почувствовал, что он вернётся на редакторское совещание в свою глушь счастливым человеком. И я тоже был счастлив - мне нравилась моя история об одержимой машине, и я думал, что эта книга заставит многих понервничать, переходя улицу после наступления темноты.
Но эти истории мне тоже дороги, и какая-то часть меня всегда будет любить их. Я надеюсь, что тебе они тоже понравятся, Читатель; что они сделают то, что и подобает хорошей истории: заставят тебя позабыть о грузе реальности и унесут туда, где ты никогда не был. Это самое восхитительное волшебство, что я знаю.
Окей. Мне пора. До встречи. Не теряйте голову, читайте хорошие книги, делайте добро и будьте счастливы.
С любовью и наилучшими пожеланиями,
СТИВЕН КИНГ
4 января 1982 года
Бангор, Мэн