ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ. 6494. Выбор веры. Часть VI. (почему Владимир ссылался на "отцов", меняя "отцовскую веру"?)
Безусловно, интригующей выглядит формулировка, в которой князь отказывает римским легатам: «…ѡ҃цї наши сего не приӕли суть». Особенно удивительным его отказ смотрится на фоне совершенно необременительных требований, изложенных миссионерами. С другой стороны, как может апеллировать к мнению «отцов» сам Владимир, в чьих планах стоит смена веры предков на иноземную? Особенно с учетом того, что именно христианство, правда, в его восточном, византийском варианте в итоге и было избрано князем?
Очевидно, что чрезмерно упрощенная суть римско-католической веры, вложенная летописцем в уста миссионеров «… пощеньє по силѣ…», не имела в повествовании большого значения. Исходя из рассмотренных выше «кулинарных» акцентов, на которые сделан упор в источнике, утверждение «…аще кто пьєть или ӕсть . то все въ славу Бж҃ью…» дано, по всей вероятности, только для того, чтобы подчеркнуть, что христианская вера не имеет неприемлемых для славян ограничений в пище и питье. А значит, с этой точки зрения она вполне соответствует тем требованиям, которые князь предъявлял религии-преемнику язычества. Следовательно, причины княжеского неприятия католичества содержаться в его ответе послам (термин «католичество» здесь используется условно, поскольку официальное разделение единой христианской церкви на восточную, православную и западную, католическую произошло позднее, в 1054 г.).
Именно «отцы», не принявшие суть римского вероисповедания, и были той самой веской причиной. Под «отцами» здесь можно понимать и собственно Святослава Игоревича – отца Владимира (кстати, отказавшегося в свое время креститься), и более широко – людей старшего поколения, людей, умудренных жизненным опытом и пользующихся серьезным авторитетом и влиянием в обществе. Русь не имела общих границ с Римом, но, что происходит к западу от нее, не оставалось в тайне, как от князя, так и от народа. Все основные новости о событиях в мире приходили на Русь с купцами, дипломатами, воинами, путешественниками, мигрантами и, наконец, с теми же проповедниками. И, видимо, именно народ и, прежде всего, наиболее уважаемые его представители – «старцы градские» имели все основания для отрицательного отношения к западному христианству, а точнее, к его представителям. Причем эти основания были настолько серьезными, что князь не мог не считаться с ними.
Мечты о христианизации в том числе и славянских народов с целью создания «вселенской церкви» не оставляли ни Константинополь, ни Рим. С 60-х годов IX в. они соперничали друг с другом на западнославянских землях. А также стремились распространить свое влияние и на Восточную Европу (Рамм Б.Я. Папство и Русь в X-XV веках. М-Л. 1959. с. 18-20. Он же. Католическая экспансия на Руси в Х-XI вв. // «Крещение Руси» в трудах русских и советских историков. М. 1988. с. 199-226).
Ярчайшим примером этого является крещение княгини Ольги по византийскому обряду, обросшее большим количеством легендарных подробностей.
Римская церковь старалась не отставать от Византии в достижении своих главных церковно-политических целей, а именно во включении в свою орбиту как можно большего количества новых земель и, естественно, населяющих их народов. И прикрывалось это стремление, конечно же, миссионерской деятельностью, которую правильнее было бы назвать «борьбой за церковную десятину посредством борьбы за души». Не имея собственных сил для распространения своего влияния на западные и восточные славянские земли, папство с успехом пользовалось военным потенциалом «земных владык», преследовавших похожие цели, но не претендующих на души захватываемых народов. Возникал своеобразный «симбиоз», когда не отягощенная моралью светская власть западных феодалов захватывала западнославянские земли и, распространяя на них свою власть, тут же учреждала здесь епархии и епископства. Церковь же, получая право на взимание десятины и закрепощение населения полученных ею земель, освящала и идеологически поддерживала территориальные захваты светских правителей. Но, при этом, оставалась как бы непричастной к тем методам, которые использовались в ходе захватов, сохраняя, таким образом, за собой моральное право на проповедь морально-этических норм христианства среди своей новой паствы.
Видукинд Корвейский в своей хронике «Деяния саксов» достаточно подробно описывает методы, которые использовал саксонский герцог Генрих Птицелов, отец будущего первого императора Священной римской империи Оттона I в войнах с чехами, лужичанами, ободритами, лютичами. Здесь и массовые убийства, и вероломство, и поголовное обращение в рабство, и использование предательства, и формирование иррегулярных воинских подразделений из откровенных разбойников (Видукинд Корвейский. Деяния саксов. I:17; II:20; II:21.). Уже Оттон I учреждает на захваченных западнославянских землях пять новых епископских кафедр и Магдебургское архиепископство. Кроме того, им был основаны и две новые епархии, одна из которых была предназначена для Польши, вторая – для Руси. Последняя была особенно важна для Оттона, поскольку обращение в католичество русских должно было помочь ему (как он полагал) окончательно покорить западных славян и продолжить распространение своего влияния далее на Русь (Рамм Б.Я. Католическая экспансия… с. 206-207).
В 961 году в Киев прибывает направленное Оттоном посольство во главе с «первым русским епископом», монахом монастыря св. Максимилиана Адальбертом. Что именно произошло в Киеве во время пребывания здесь «первого русского епископа» неизвестно, но в итоге ему пришлось спешно и с позором покинуть пределы Руси.
На обратном пути некоторые из членов посольства были убиты, сам же епископ «едва спасся». По предположению Б.Я. Рамма, автором этого известия, дошедшего до нас благодаря хронике «Продолжателя Регинона Прюмского» был сам Адальберт (Он же. Папство и Русь… с. 33-35). «Продолжатель…» утверждал, что посольство Адальберта прибыло в столицу древнерусской державы по приглашению самой княгини Ольги, просившей через своих послов Оттона назначить для Руси епископа и пресвитеров, но обманувшей императора («ficte, ut post claruit»). Впоследствии эти сведения перекочевали и в другие западноевропейские хроники: «Продолжателя Козьмы Пражского», Гильдесгеймскую хронику и другие. Здесь возникает ряд вопросов, ставящих под сомнение правдивость «Продолжателя Регинона». Во-первых, в хронике Ольга названа Еленой. Это означает, что крещение по греко-византийскому обряду ею уже было принято. А раз так, то было бы естественно обращаться с просьбой прислать митрополита к византийскому императору, а не к германскому. Особенно потому, что на тот момент серьезных разногласий и конфликтов между Русью и Византией не было. Во-вторых, обращение к германскому императору с «фиктивной» просьбой на высшем государственном уровне, помимо того, что это совершенно лишено всякого смысла, наносит существенный удар по престижу русской княжеской власти и, соответственно, вызывает справедливый вопрос – для чего Ольге понадобился этот шаг? Тем более, что, например, легенда о крещении самой Ольги в Византии изображает ее очень умной и дальновидной женщиной и политиком. Наконец, ни до посольства Адальберта, ни после него такого беспрецедентного отношения к послам на Руси никогда не было. Следовательно, это сообщение хроники является фикцией, призванной оправдать столь неудачную миссию «русского епископа».
Но что же могло заставить княгиню и ее окружения нарушить все нормы международного права того времени и просто законы гостеприимства, которое всегда отличало русский народ. «Гостям оказывают почет… В случае же, если кто из них обидит или притеснит чужеземца, помогают последнему и защищают его» (Известия о хозарахъ… с. 36-37)? Предположить можно только одно. Адальберт, находясь в столице Руси, не обременял себя дипломатическими условностями, пытался разговаривать с киевской верхушкой с позиции силы и вообще вел себя исключительно нескромно (чтобы не сказать - нагло). Все это естественным образом вытекает из той политики, которую осуществляли на захваченных западнославянских землях германские феодалы, прикрываясь знаменем церкви, о чем в Киеве просто не могли не знать. Отсюда и непредвиденный, но вполне закономерный итог этого «посольства».
К моменту миссионерской проповеди папских послов Владимиру прошло всего четверть века, а значит свидетели и непосредственные участники событий 961 года могли быть еще живы. С их слов и воспоминаний князь знал и о «деятельности» Адальберта и об отношении своих подданных к папству вообще. Получается, что мнение старшего поколения – «отцов, не принявших сути» католичества и стало тем решающим фактором, который заставил князя отказать представителям Рима.
Другой немаловажный фактор, повлиявший на отрицательное отношение к католичеству, кроется в совсем недавних событиях древнерусской истории, в результате которых Владимиру Святославичу удалось занять отцовский «стол». Этим фактором была непраздная заинтересованность в римской поддержке Ярополка – старшего брата Владимира. Согласно сообщению Никоновской летописи в 979 году Ярополк принимал посольство папы Бенедикта VII «тот же год приходили послы к Ярополку из Рима от папы» (Никоновская летопись. ПСРЛ, Т. IX. СПб. 1862. с. 39). В западноевропейских хрониках нет подтверждения этому посольству, за исключением «сказочного» известия Петра Дамиани о Бруно-Бонифации («Житие блаженного Ромуальда»), которое, при известном желании, можно интерпретировать, как крещение Ярополка, смерть его брата Олега Древлянского, не желавшего креститься, и «прозрение» Владимира, уверовавшего в святость Бонифация и истинность католичества (Petri Dam. Vita b. Rom. P. 57-60. MPL, CLXIV р. 977-979).
Неизвестно, был ли крещен Ярополк в ходе этой миссии? Скорее всего нет, О.М. Рапов достаточно убедительно показывает, что Ярополк оставался язычником, хотя и с достаточно выраженной прохристианской позицией (Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. М. 1988. с. 188-189). Эта позиция, вкупе с дружественными взаимоотношениями с польским князем Мешко I, принявшим католичество в 960-х гг., вызвала недовольство Ярополком в его дружине, переходом дружинной верхушки во главе с воеводой Блудом на сторону Владимира и последующего убийства Ярополка.
С учетом этого складывается и вся первоначальная деятельность Владимира Святославича в качестве князя. Во-первых, только придя к власти, он показывает свою приверженность верованиям предков, осуществляя языческую реформу «…постави кумиръı на холму внѣ двора теремнаго…».
Во-вторых, предпринимает победоносную войну с католической Польшей, отняв у нее ранее потерянные Русью Червенские городки - Галицкую Русь (Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, Т. I. Л. 1926-1928. с. 58), что опять-таки говорит, числе прочего, о его склонности к язычеству. И, наконец, отказывает представителям папы. Здесь уже речь идет не столько о приверженности к вере предков, сколько о солидарности с ними в отрицании католичества.