Начало - здесь. Предыдущая глава - тут
В ожидании Ланского, всё движение на месте происшествия замерло. Приходил в себя и Андрей. То, что произошло несколько минут назад, будоражило и чрезвычайно волновало. Он впервые убил человека. Конечно, убивал не он, а Синцов, для которого убийство было частью его повседневной работы. Но как бы Андрей не убеждал себя в этом, поделать ничего не мог, его трясло и тошнило. Ситуацию спас прибывший Ланской. Появление начальника УРБ заставило Андрея уйти на задний план, дав возможность расхлёбывать Матвею. Последнее, что он подумал, была благодарность телу Синцова. Окажись Андрей в подобной передряге в своём родном теле, шансов бы у него не было никаких, а после удара локтём в печень и тем более. Здесь спасли голые рефлексы. Как ни странно, но эта последняя мысль несколько примирила Андрея с убийством. Ведь не выстрели Синцов, скорее всего милиция обыскивала бы его труп.
***
Выслушав доклад старшего оперативной группы, Ланской подошёл к Синцову и, приказав снять наручники, с волнением в голосе спросил:
- Что случилось, Матвей Фадеевич?
- Что случилось? Ничего особенного! Обнаружил за собой слежку, пытался выяснить, кому я понадобился. Вы же поручились, что НКВД за мной не следит. Во время захвата вот этого, - Синцов указал на закованного в наручники филёра, - На меня напали вооружённые люди, пришлось защищаться.
- Матвей Фадеевич, клянусь, чем угодно клянусь, но о слежке ничего не знал.
- Проверим, всё проверим, Глеб Исаевич… Доложи - кто это такие?
- Это наши чекисты из оперода, но что они здесь делали, ума не приложу.
- Тогда давайте разбираться! Прямо сейчас откладывать нечего. Этого в управление под конвоем, начальника оперативного отдела под арест, все материалы по этому делу мне, - распорядился Синцов.
***
Синцов и Ланской сидели в кабинете последнего, ожидая на допрос начальника оперода Уткина. Допрошенный Сироткин уполномоченный этого же отдела пояснил, что наблюдение за Синцовым он и уполномоченные Ильин и Сахаров осуществляли по личному распоряжению своего начальника товарища Уткина. Тот якобы пояснил, что работать они будут за матёрым врагом, шпионом и сталинистом, который прибыл в Минск, прикрываясь похищенными документами сотрудника НКВД. От них требовалось установить преступные связи врага, держать под постоянным наблюдением и ожидать дальнейших распоряжений.
В дверь кабинета постучали, и конвой ввёл задержанного Уткина в форменной одежде и сапогах, но без ремня и нагрудных знаков. Одного мимолётного взгляда хватило Синцову, чтобы опознать в доставленном рептилоида.
- За что меня задержали? Это что, арест? Предъявите в таком случае бумаги, - начал с порога Уткин.
- Ты, Самуил Исаакович, не бузи, не в твоём положении… - попытался осадить Уткина Ланской.
- Что не в моём положении? Объясните мне, в конце концов.
- Хватит комедию ломать, всё ты прекрасно понимаешь, - отрезал Синцов, - Кто тебя надоумил за мной слежку организовывать? Твой Сироткин уже показания дал, Ильин и Сахаров в морге. Так что свой червонец уже имеешь, но при условии полного расклада. Нет, мне по хер, пойдёшь под расстрел, как враг народа и революции.
- Это не я, это Берлинга личный приказ. Я лишь подчинился, а что мне делать было? Он нарком республики, я же не мог не выполнить его приказание. А то, что без документов, так это его личное распоряжение, такое по бумагам не проходит.
- И что, сколько таких личных распоряжений ты исполнял? – грозно спросил Синцов.
- Первый раз, как на духу говорю, первый раз.
- Ясно всё с тобой, не осознал всю серьёзность момента. Ты вот что, Глеб Исаевич, возьми у него показания и в камеру отправляй, пусть повспоминает до утра, а там, на свежую голову продолжим.
***
Добравшись на служебном ЗИСе до гостиницы, Синцов проверил «гуляющих». Наскоро пересказав события дня, взял в прикрытие двух чекистов и отправился на встречу со спецгруппой Полякова.
Никакой особо значимой информации Матвей не получил. Командующий Белорусским военным округом Костромин был холостяком и проживал в новом пятиэтажном доме-коммуне на углу Пролетарской и Горького, именуемом «Третьим Домом Советов». В этом же доме проживали и другие военные, служившие в округе под началом Костромина. Сам командующий был в постоянных разъездах и вот буквально вчера вернулся из очередной инспекции вверенных ему войск.
Ведение дальнейшей автономной негласной работы по Костромину Синцов посчитал излишним и мобилизовал группу Полякова в помощь своей бригаде проверяющих.
***
Утром 14 июля вся группа Синцова, усиленная людьми Полякова прибыла в Белорусский НКВД. Распределив людей по направлениям работы, Матвей для начала инициировал Полякова, научив того видеть рептилоидов , показав арестованного Уткина. После чего занялся проверкой особого отдела УРБ. Остальные чекисты по замыслу Синцова взяли на себя разработку и допросы работников других отделов, в том числе проверяя финансово-хозяйственную деятельность наркомата, которой руководил рептилоид Осипенко.
Синцов, побеседовав с начальником особого отдела Василевским и отметив, что тот принадлежит к проклятым тварям, затребовал дела на высшее командование округа. Василевский вызвал к себе оперуполномоченного Ремезова, поручив тому ознакомить проверяющего Синцова с делами на Костромина и других командиров.
Матвей третий час сидел в кабинете Ремезова и изучал литерные дела на высший командный состав округа. Ничего интересного в бумагах не было: обычные пустые донесения агентуры, копии анкет командиров, фотографии. Уже почти отчаявшись найти что-либо заслуживающее внимание, пересмотрев кучу ненужной макулатуры, Синцов был вознаграждён. В одной из папок, он натолкнулся на заявление некой гражданки Смирновой.
Судя по изложенным в заявлении фактам, Анна Павловна актриса Драматического театра Минска одно время крутила роман с Костроминым и даже сожительствовала с ним в его новой квартире в Третьем Доме Советов. Затем наступил разрыв, и Смирнова ушла от бывшего возлюбленного. Всё это выглядело довольно банально, если не считать причины, приведшие к разрыву. Как сообщала Анна Павловна, она ушла от Костромина не в силах вынести его предательство.
«Он предал Партию, предал Троцкого, предал Мировую Революцию», - писала Смирнова. «Я стала свидетелем подлой, низкой, преступной измены. Мой бывший сожитель Костромин организовал в квартире вражеское змеиное гнездо. Он и его предатели-друзья собирались вместе, чтобы порочить наш Советский строй, нашу любимую Партию, Мировую Революцию и лично горячо любимого мной товарища Троцкого. Они клеветали, изрыгая свои ядовитые проклятья на честных большевиков преданных делу Коммунизма. Они плели интриги и строили ужасающие по своему цинизму планы. Они хотели убить нашего дорогого Вождя! Да! Костромин так и сказал, однажды: «Найдётся ли хоть один смельчак, рука которого не дрогнет и он избавит нас от этого жидовского упыря». Конечно, под этим оскорбительным словом Костромин имел в виду товарища Троцкого. Их змеиный ядовитый клубок был сплетён отъявленным врагом народа и Революции, проклятым Сталиным. Именно этот враг слал им из-за границы свои вредительские директивы…»
В таком же духе мелким убористым почерком было исписано три листа из школьной тетрадки. В конце описания злодеяний готовящих советскому народу предателями-сталинистами во главе с Костроминым приводился список из тридцати восьми фамилий военачальников от комбригов и комполка до командармов. В приложении к письму была подколота фотография. На групповом снимке были запечатлены двадцать семь человек в военной форме командного состава. Головы всех командиров РККА были обведены чернильными кружками. От кружков вверх к центру тянулись нарисованные чернилами линии, которые соединялись в один большой кружок с пометкой «Сатана и его дети».
Заметив, что так тщательно изучает Синцов, оперуполномоченный Ремезов не сдержался и откровенно заржал.
- Пётр Александрович, ты, что себе позволяешь? Что за истерика? – оборвал Синцов, развеселившегося Ремезова.
- Простите, Матвей Фадеевич, случайно заметил, что Вы так тщательно изучаете письмо этой сумасшедшей бабы, актрисы бывшей.
- Почему же сумасшедшей?
- Так видно же! Она умом тронулась, когда её Костромин бросил. Вот и решила отомстить, дураку же понятно.
- Ну, может дураку-то и понятно, а мне вот не очень. Поясни мне, Пётр Александрович, как ты эту информацию проверял, письмо ведь тебе Василевский отписал?
- Мне, кому же ещё? Я же по командующему округом дело веду. А проверять там нечего было.
- Опять не понял. Что значит: нечего было проверять? Поступил сигнал о наличии вражеской ячейки сталинистов в командовании военным округом. Тут весь особый отдел нужно на ноги поднимать, а ты говоришь нечего. Ты что ничего по сигналу не сделал?
- Но… я…. Товарищ Синцов, Вы поймите, она же чокнутая. Там же написано «дети сатаны», она же больная, - как мог, оправдывался не на шутку испугавшийся Ремезов.
- Ремезов! Хватит бл.дь тут из себя целку строить. Докладывай по существу. Почему не проверял указанную в письме информацию?
- Товарищ Синцов, но я…. Поймите, когда мне Сергей Сергеевич письмо отписал, то сказал, чтобы я сильно не старался. Что она, баба эта, дура ненормальная и что её в психушку скоро закроют, а то пишет, мол, свои кляузы, людям жить не даёт.
- То есть были ещё сигналы?
- Да, но я их не видел, вроде как сначала в райком Партии писала, затем обком, в ЦК республики, в милицию и к нам в ревбезопасность.
- А где сейчас живёт эта актриса?
- Так в психушке она, я же говорю, что больная на голову, вот её в Новинки и отправили, чтоб значит, мозги на место поставить.
Синцов вызвал в кабинет Ланского. Обрисовав ситуацию, отдал распоряжение арестовать и допросить Ремезова по факту потери революционной бдительности и попустительству врагу. Следующим, по распоряжению Синцова, должен был быть арестован и начальник особого отдела Василевский. Здесь, как считал Матвей, дело было куда серьёзней, речь могла идти о прямом участии Василевского в антисоветском заговоре военных, о котором била во все колокола Смирнова.
Для этой операции Синцов подключил в помощь Ланскому двух чекистов из своей спецгруппы, проинструктировав их копать по всей цепочке: кто занимался этими сигналами в партийных органах и НКВД. Всех причастных к укрытию информации о заговоре, надлежало арестовать и раскручивать по полной программе. Ланской выслушав инструктаж Синцова, лишь вздохнул и покорно кивнул головой, он уже понял, что в наркомате грядут большие перемены и лучше быть на стороне москвичей, чем поддерживать своих бывших и уже обречённых товарищей. Матвей прекрасно понимал настроения начальника УРБ, и в принципе его это устраивало, союзники нужны были всегда, особенно когда предстояли аресты внутри аппарата.
***
Уже через пару часов Синцов беседовал с доктором Гольцманом, заведующим трудовой коммуны Новинки для душевнобольных. Психиатрическая больница размещалась на одноимённом хуторе в северном направлении недалеко от Минска. Больница состояла из деревянных бараков и сельскохозяйственных угодий, на которых работали её обитатели, совмещая общую терапию с ограниченными физическими нагрузками.
Доктор Гольцман рассказал, что больная Смирнова Анна Павловна, тридцати двух лет от роду, хоть и страдает нервным расстройством, но какой-либо угрозы обществу не несёт. Пребывание её в стенах больницы обусловлено болезнью, но совершенно не обязательно. Более того, как выяснилось дальше, содержится здесь Смирнова только в силу личной просьбы первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии товарища Шараевича, который обосновал это так: «Пусть у вас побудет, а то честным людям прохода не даёт, клевещет и клевещет».
Пребывание в доме призрения наложило неизгладимый след на некогда красивую, ещё молодую женщину. Сейчас Анна Павловна выглядела далеко за пятьдесят с посеревшим лицом, обвислыми щеками, чёрными мешками под воспалёнными красными глазами. Волосы были взлохмачены и давно не чёсаны. Отсутствующий, безразличный взгляд и сгорбленная спина. Вот что из некогда первой красавицы драмтеатра сделала изоляция и соседство душевнобольных людей.
Увидев Смирнову, Синцов на минуту даже пожалел, что вообще сунулся сюда, вцепившись в её письма. Теперь же Матвей Фадеевич испытал сильнейшее разочарование. Но, выработанная годами привычка не дала место, нахлынувшей было слабости, и он обратился к Смирновой:
- Здравствуйте, Анна Павловна, меня зовут Матвей Фадеевич, я ответственный работник НКВД СССР, прибыл к Вам из Москвы разобраться по Вашим письмам.
Метаморфоза, произошедшая со Смирновой, чуть не лишила Синцова чувств. Открыв рот, он стоял не в силах произнести ни слова. Только что сгорбленная, придавленная невзгодами старуха словно воспарила из пепла, превратившись в статную женщину, с идеальной осанкой. Мимолетные движения рук, превратили взлохмаченную копну на голове, в нормальную причёску. Кожа на лице словно натянулась, разгладив морщины и подтянув щёки. Глаза загорелись осмысленностью и страстью.
- Наконец-то! Я знала! Я верила! Только эта вера держала меня. Спасибо, товарищ, спасибо, что Вы приехали. Я должна, я должна разоблачить этих мразей!
***
К вечеру Синцов вернулся в УРБ, где проводил совещание по результатам работы за день. Анну Павловну в это время допрашивал чекист из его команды.
На текущий час были арестованы шесть сотрудников оперода во главе с начальником отдела Уткиным. Все дали признательные показания, что неоднократно выполняли личные распоряжения наркома НКВД Белоруссии Берлинга, не связанные со служебной деятельностью. За эту подработку получали денежные премии, усиленный продуктовый паёк.
В особом отделе было арестовано уже четверо сотрудников во главе с начальником отдела Василевским, проходивших по делу об укрывательстве информации о заговоре в военном округе. Так именовали следственное дело по сигналам гражданки Смирновой. На завтра были запланированы очередные аресты в райкоме Партии и районном НКВД.
В секретно-политическом отделе были арестованы двое оперуполномоченных, пойманных на попустительстве врагу. Они необоснованно прекратили следственное дело, заведённое на пятерых сталинистов, дав возможность последним скрыться от следствия и суда. Побуждающим мотивом, как выяснилось, были родственные связи с одной стороны и довольно крупная взятка с другой. Причём сотрудники сами сдали друг друга, один обвинил другого в родственных сношениях с врагом, тот же в свою очередь посетовал, что взятка досталась только напарнику.
По административно-хозяйственному управлению НКВД, были вскрыты многочисленные хищения денежных средств и казённого имущества. По делу было уже арестовано два бухгалтера, начальник финансового отдела и непосредственно начальник АХУ Осипенко.
«Итого арестовано шестнадцать работников НКВД, из них три рептилии», - подсчитал Синцов и, закончив совещание, пошёл в кабинет, где допрашивали Смирнову.
***
- Итак, Анна Павловна, расскажите то, что уже сообщили нашему товарищу, как всё началось с самого начала.
- Как всё началось? Да как обычно. Влюбилась как дура. Сильный, волевой мужчина, военный, командир, самый главный командир. Было, от чего потерять голову. Вот я её и потеряла. Ухаживать он умел и делал это красиво, со вкусом. Сделал предложение, я согласилась, брак естественно не регистрировали. Переехала к нему в новую шикарную квартиру. Вот так всё и началось.
- А когда это всё это происходило?
- В начале тридцать шестого, а к маю я уже у него жила, как раз дом новый сдали.
- Продолжайте, Анна Павловна.
- Так вот, я и говорю, сначала всё хорошо было, жили душа в душу, только вот образ жизни его мне не совсем нравился. То в разъездах по войскам пропадает, то в Москву уезжает. А как приедет, в штабе своём до ночи сидит. А по выходным гости к нам ходить повадились. Я уже потом поняла, что это у них и раньше, до меня принято было. Вот с этих гостей-то всё и началось.
- А гости это кто?
- Как кто? Известно кто, командиры разные, кто под началом Дмитрия Антоновича служил, кто из Москвы, или с других мест приезжал, но все сплошь при должностях, я столько командармов вместе никогда и не видела. Они ведь вместе все служили у нас в Белоруссии, это потом кто в Москву, кто ещё куда перевёлся. Даже как-то был замнаркома обороны Урбановский. А где гости, там и водочка, там и разговоры эти.
- И что за разговоры?
- При мне разговоры-то обычные были. Тосты всегда за Партию и Мировую Революцию поднимали. Я бы так в неведении и жила, кабы не случай. Пришла я как-то в субботу от подружки своей да пораньше чем сама ожидала. Не заметили они моего прихода, а я сюрприз хотела сделать, прокралась потихоньку к самой двери в комнату, приготовилась, значит, сюрприз показать, ну и прислушалась к разговору…, - лицо Смирновой помрачнело, глаза запылали ненавистью, она что есть силы, сжала свои руки.
- Не волнуйтесь, Анна Павловна, продолжайте, что же Вы услышали?
- Речи мерзкие, вражеские вот что я услышала и от кого? От своего любимого. Я поверить не могла, на меня словно ушат грязи вылили, это было так подло, так низко, так грязно…
- Успокойтесь, Анна Павловна, постарайтесь сосредоточиться, что же они всё же говорили?
- Они лгали, они подло лгали и клеветали. Они говорили, что товарищ Троцкий предал завоевания революции, они говорили, что Партия переродилась, превратившись в шайку «кивал», которые, извините за выражение, лижут задницу своему жидовскому вождю, а мечтают лишь об одном - набить карманы и жить во дворцах.
- Они лгали, говоря, что Мировая Революция это просто сказка, которой прикрывается бюрократия, охватившая своими щупальцами всю страну. Они поливали грязью самого товарища Троцкого, говоря, что он под видом борьбы с эпигонами и бюрократизмом, избавился от настоящих партийцев, преданных делу Ленина. Они лгали, называя Сталина настоящим вождём Партии.
- Они лгали, что троцкизм - это учение кучки алчных подлецов, которые под знаменем Мировой Революции обогащаются и обогащаются, превращаясь не просто в богачей, а сверхбогачей-империалистов. Они лгали, что рабочие и крестьяне всё ещё не доедают, ютятся в общежитиях и коммунальных квартирах, тогда как любой первый секретарь самого захолустного райкома имеет и городские хоромы, и особняки за городом, а питается исключительно в коммерческих ресторанах. Они говорили, что с этим пора кончать, что нужен человек, который не пожалеет себя и покончит и с товарищем Троцким и с его «кивалами» в ЦК.
- И что же Вы предприняли.
- В тот первый день? Я просто убежала из дома, никто же не заметил моего прихода. Я убежала к подруге и три часа просидела в ванной, пытаясь отмыться от этой грязи. Там же я приняла твёрдое решение – вывести этих предателей, этих врагов на чистую воду. И я стала следить, подслушивать, записывать, собирать фотографии и другие улики. Я полностью посвятила себя этому делу, ничего другое меня больше не интересовало. Мне удалось продержаться до осени. Мне помогало то, что Костромин был постоянно в разъездах, в город приезжал на выходные, где его уже ждали заговорщики. На меня он вообще перестал обращать внимание, и это сыграло мне на руку. Словно тень я кралась и всё глубже проникала в их заговор. К моменту нашего расставания, я уже обладала достаточными доказательствами, но…
- Что но?
- Но я совершенно не учла одного. Костромин мужчина, к тому же военный и он сильнее меня. Я за всё время ни разу не подумала, что ко мне может быть применена физическая сила. Так вот, в один из сентябрьских дней я уже не могла дальше притворяться и в порыве терзавших меня чувств, я разоблачила этого врага Революции. Я выдала ему всё! Всё что знала! Я обличала его! Я цитировала выдержки из их заговорщицких планов. Я называла фамилии, даты, трясла перед ним своими тетрадями, фотографиями. Я не знаю, на что я надеялась, мне казалось, что он осознает и пойдёт, покается. Но он поступил не так. Он просто отобрал все мои тетради, фотографии и выставил меня за порог, обозвав сумасшедшей дурой.
- Что же было потом?
- Потом? Потом я начала свою борьбу. Да, у меня не было моих тетрадей, не было дословно записанных вражеских разговоров, не было фотографий и улик, но оставалась память. Я вновь засела за бумаги и по памяти восстановила то, что смогла. Я составила список всех командиров РККА, участвовавших в этом заговоре, в этой клевете. Я написала два письма в наш райком Партии и местный НКВД. Оттуда я получила ответ, что данные указанные мной в заявлении не нашли своего подтверждения! Я написала выше, в ЦК Партии Белоруссии и НКВД республики! Теперь со мной беседовали! Сначала работники НКВД Ремезов и Василевский, потом удостоил вниманием нарком Берлинг. Наконец сам первый секретарь ЦК Партии товарищ Шараевич. Слушали меня очень внимательно, задавали вопросы, прямо как Вы сейчас. Я уже было решила, что меня услышали, но я опять ошиблась.
- И?
- И я совершенно неожиданно для себя оказалась в Новинках. Сразу после годовщины Четвёртой Пролетарской Революции в тридцать шестом, я была упрятана в дом призрения, где меня держали до сегодняшнего дня, не давая мне возможности продолжать борьбу. Я была лишена всего, нормальной жизни, свободы, всего.
- Не волнуйтесь, Анна Павловна, с сегодняшнего дня всё изменится. Вы вернётесь в нормальную жизнь, а самое главное мы дадим Вам возможность продолжить Вашу священную борьбу с врагами Революции. Вы же этого хотели всё это время?
- Да, этого! Я готова! Готова к борьбе прямо сейчас!
- Отлично, тогда, как закончите со следователем, мы дадим Вам возможность выспаться и отдохнуть, а с завтрашнего дня начнём разоблачать заговор. Вам предстоят очные ставки с заговорщиками, они вряд ли сразу признаются во всём, Вы готовы подтвердить свои показания, глядя им в глаза?
- Да, готова!
- А сейчас ещё пару вопросов, если позволите. В своём письме в НКВД республики, вот оно, Вы перечисляете тридцать восемь военачальников, но я не увидел там фамилии Урбановского. Поясните, он входил в число заговорщиков, и если да, то почему не сообщили о нём в письме.
- Да, я не указала его и еще командармов Осинского, Нетребко и Удальцова, они, как и Урбановский служат в Москве, я об этом знала, потому и не упомянула о них. Я писала о военных, которые служили в то время в нашем Белорусском военном округе. Про остальных я собиралась доложить во время следствия, но меня упрятали в психушку.
- Понятно, может, есть ещё не упомянутые Вами командиры РККА, которые участвовали в заговоре?
- Нет, всех кого я помню, я уже указала. Возможно, кто-то и выскользнул из моей памяти, ведь моих тетрадок нет, но если я вспомню, то обязательно сообщу о них.
- И ещё вопрос, Анна Павловна, вот фотография, где запечатлены командиры РККА, что это за линии и пометка «Сатана и его дети»?
- Понимаете в чём дело… Даже не знаю как Вам и сказать…
- Вы не беспокойтесь, говорите как есть, Вам ничто не угрожает.
- Ну, в общем, одно время мне казалось, что эти заговорщики, они и не люди вообще.
- А кто? – Синцов весь подобрался, ожидая ответа.
- Только не отправляйте меня назад, в Новинки.
- Не бойтесь, Анна Павловна, мы Ваши друзья, говорите смело.
- Мне казалось, что у всех этих заговорщиков на голове рога, такие прозрачные, почти невидимые, вот здесь, - Смирнова показала на свою голову в районе темечка.
Синцов и следователь, ведущий допрос многозначительно переглянулись. Следователем был комиссар 2-го ранга Ордена, а значит посвящённый в тайну рептилоидов.
- Спасибо, Анна Павловна, это очень интересная информация, но говорить о ней можно только со мной и с этим следователем. Больше никому об этом не говорите, договорились?
- Конечно, я всё понимаю.
- Ну, вот и славненько, теперь отдыхать, а уж завтра придётся крепко поработать.
Это был отрывок из книги "Термидор Андрея Кузнецова"
Книгу можно приобрести тут .
Продолжение следует...О самой книге можно более подробно почитать здесь