Под утро холодный ветер интенсивно задувал в окно. Лез он и лез в открытую форточку. Хрюше не оставалось ничего, как покинуть уютную кровать, форточку захлопнуть, пойти на личную санобработку. Ванная, как водится, ждала гостя изо всех сил: водопроводная система бодро урчала своим горячительным содержимом! быстрей чисти зубы, сонный поросенок! давай, мордастенький толстячок, отправляйся на службу в Останкино! предстоит готовить новую передачу для юных телезрителей! Система личной санобработки — подобно прочим умным системам - требовала тщательного исполнения.
— Гарант я или не гарант? — шипел поросенок сквозь пену целебной пасты. И во всю мочь наяривал красивой, отзывчиво модной, въедливо способной щеткой вдоль ряда остреньких зубов.
Потом он, подзакусив диетически полезной кашей, скоренько хлопнув стакашок чая, закашлялся и понял, что приболел горлом до той степени пользительности, когда можно было на службу не торопиться поперек любых гарантий.
— Филя! — весело кричал он в трубку.
— Мчи на всех своих спорых лапах ко мне! Как ведущий телевизионного шоу отменяю тренировку. Почему называю нашу сегодняшнюю студийную подготовку тренировкой? Да по той простой причинности, что мы великие спортсмены всяческих игрищ и зрелищ. Я ошибаюсь? Ты не прав по всем городским правилам хоть в Москве, хоть в каком-нибудь Миргороде! Беги давай сюда, станем бить баклуши, отвечать действом на древний систематический призыв: «Хлеба и зрелищ!» Станем кушать, коллега, со всем нашим удовольствием гречневую кашу за порцией порцию! А также развлекаться для сугубо личной потехи, то есть играть в любимые игры безостановочно, играть со всем нашим умением! Раз наступило такое счастье, пусть прозвучит мое оптимистичное: «Ура, собачка, и еше разок ура!»
Хрюшино системное счастье понравилось Филе. Он без промедления собрался в дорогу и вскоре, покатавшись на громыхающим железками, по-пассажирски болтливо бойком, искрами горячими сыплющем, городском троллейбусе, очутился перед телевизионном другом.
— Я тута! Готов кусать всех наших неприятелей, как полагается мне по рождению на московской полицейской псарне!
— Лаять и кусаться пока что не будем, — сказал озабоченный поросенок.
— Лучше посмотри сюда. Неизвестно почему, однако у меня в комнате над окном шевелятся обои.
— Там есть, сидит и нахально шебуршится, неприятель, — сразу определил деловитый щенок.
— Этого типа не видно. Жаль, а то бы я его немедленно укусил. Что именно послышалось в ответ из-под обоев? Ничего такого, чтоб шибко неожиданного не последовало.
Просто немедленно проскрипели оттуда: с удовольствием могу изобразить волнительный крик! в любом телевизионном шоу способен поднапрячься, завопить громче всех! впрочем, не откажусь и безостановочно трепаться, как позволяют себе некоторые болтливые пассажиры в громыхающем троллейбусе! крик-крик!
— Что еще за новости? — не промолчал Хрюша.
— Телевизионное шоу разве обязательно сборище неорганизованных болтунов? Они всегда у нас организованные господа.
— Не стоит обращать внимания на его «крик-крик», хоть чересчур громкое, хоть чересчур тихое, — сказал Филя.
— Нам, на псарне, говорили про них, занозистых крикунов. Они все на ежедневных шоу находятся для той бестолковой цели, чтобы вышел хоть какой-нибудь толк из московского бестолкового электричества, питающего Останкино. Давай, дружбан, лучше подзакусим тем, что регулярно выдает магазин «Пятерочка».
Теперь куда потянулась толковая собачка? Конечно, к столу, где лежала тарелка с куском ветчины. Где был хлеб, любимый поросенком, а также напротив тарелки — открытая фарфоровая масленочка. Где с хлебом и маслом сливочным по соседству наблюдалась, между прочим, полная чашка чая. Где красовалось блюдечко с орнаментом, навевающем соображения о заманчиво сервированных обедах. Почуяв, насколько хорошо пахнет ветчина, Филя подсчитал свои выгоды: это дело, когда перед тобой щедрый стол и можно здесь угоститься! также неплохим делом станет дипломатично посочувствовать хозяину сочного мясца! и нелишнее дело будет весь кусок, что называется, приватизировать, то есть напрочь единолично усидеть!
Поэтому приятель Хрюши вздохнул печально:
— Как я тебя понимаю! Наверное, ты вчера слишком громко выступал в телевизоре. Перед нашими зрителями перетрудил связки, вот горло и приболело.
— Ерунда! — хмыкнул тот. — Вчера перед подготовкой к передаче вдоволь набегался по лужам. А резиновые сапоги с дырками оказались. По-моему, вне всяких сомнений, истинно что — к счастью.
Решив отпраздновать резиновые сапоги с дырками, поросенок сел за стол поближе к хлебу и маслу. Приятель по телевизионному вещанию тоже не терял времени даром, он в радостно-стремительном прыжке уконтрапупил вкусно пахнущую ветчину за один четкий верный кус.
Хрюша позволил себе заговорить волнительными стихами:
— Хорошо, когда много масла. Хорошо, когда масла — масса! Но дальше что приключилось? Как раз несчастье. Поросенок вынужден был дать волю возмущению: люблю белый хлеб! но вижу на моем куске неприличный волосок! этого дела я так не оставлю! хлеб нужно выбросить! место ему в мусоропроводе или где-нибудь подальше! И вот здесь то самое случилось.
Зашевелились обои над окном, оттуда прозвучало громкое:
— Кажется, тут свершение для безобразия готовится. Кри-кри!
Конечно, замолчать говорящие обои Хрюше — как хозяину уютной комнатны и окна — было уж никак невозможно, поэтому он без промедления заявил:
— Слышу голос твердого несогласия. Это кто здесь у меня буянит?
— Говорящий сверчок. У которого связки голосовые разработаны не хуже, нежели у того, кто привык быть ведущим телевизионного шоу. Своими достоинствами горжусь. Кроме всего прочего, люблю сотворять стихи. Вот вам последнее мое сугубое творение. После чего последовала декламация: — Поросенок взял хлеба кусок, увидел на нем волосок. Сердито нахмурил он брови — не стану я масло коровье намазывать! ведь бутерброд такой не полезет мне в рот! уж лучше кусок нехороший в канаву я грязную брошу!
Стихотворец перевел дыхание и продолжил изложение неуступчивой мысли:
— Выбрасывать хлеба кусок? Эй, Хрюша, постой! Волосок, что цвета какого-то медного, сними-ка с кусочка немедленно! Тот оглядел праздничный стол и смущенно заерзал. Вполне допустимо, что прав сверчок из породы громкоговорителей. Но разве приятно поросенку оказаться тут неправым? Замечательно мягкий хлебушек отправлять куда подальше, может, и нет беспрекословной обязательности, однако блюдце желательно выкинуть.
— Смотрите! На белом фарфоре капля чая. Нам зачем такое блюдце? Мне, к примеру, не хочется тут за столом сидеть, когда нет приличной чистоты! Разве я на каком-нибудь азиатском острове невезения? Возьму и брошу этот фарфор под стол!
Филе понравилась боевитая активность коллеги по телевизионному шоу: всех нечистых полагается наказывать! пусть они лежат на полу и там великолепно разбиваются на маленькие кусочки! на псарне, между прочим, хватает специалистов, которые бомбить распрекрасно умеют!
— Пожалуйста! Я могу разбомбить блюдце так, чтобы получилось лучше всех в мире.
— Минуточку спокойствия! — сказал говорящий сверчок.
— У меня готово для вашей компании новое стихотворное произведение.
— Что ж, давайте послушаем, — выразил согласие Хрюша, чуточку подумав.
— Но если стих не понравится, возьмем и осуществим наказание нечистому блюдцу, — Филя поддержал многозначительную задумчивость телевизионного коллеги.
На сей раз говорящий сверчок излагает свое мнение голосом ничуть не азартным. Если прислушаться, то ничуть не отказывает он себе в тихой деликатности: «Вот Хрюша замечает на блюдце каплю чая. Какое безобразие! Не убежать ли в Азию, на остров невезения? Где нет совсем варенья и чая с булкой сладкой? Где надо жить в палатке и есть из котелка не гречку — кашу манную, такую нежеланную? Но может, блюдце вымыть и чистым его вынуть из-под струи горячей, чтоб жизнь пошла иначе?» Поросенок неожиданно для самого себя задумывается. Нисколько не чуть-чуть, а как раз довольно-таки основательно.
— Ишь, ты! — бормочет щенок. — Когда он так себя ведет, то это у него надолго. Не стану ждать полного разрешения Хрюшиной проблематичности. Пойду лучше домой.
Наступил вечер. Участники вечеринки притихли по своим домашним углам. Кто всё же больше всех размышлял о честном народном кличе «Хлеба, масла, мяса и зрелищ! Конечно, невозможно было Филе не вспомнить о вкусной ветчине.
— Никогда не забуду ее, — говорил он, поглядывая на Луну в свое окошко, над которым никто здесь в обычности не шебуршился. — Я решу эту проблему. В следующий раз, когда в Хрюшиных резиновых сапогах дырки дадут себя знать, обязательно согласием отвечу на предложение отпраздновать событие.