Давно дело было. Лет восемь назад, примерно...
Не иначе, как черт дернул меня принять участие в городской ярмарке мастеров-ремесленников со своими бисерными рукоделками. И вот на этой ярмарке наш местный епископ это дело заприметил, расспросил меня, как я это делаю, поинтересовался, смогу ли по такому принципу расшить, например, закладку в Евангелие. Я сказала, что смогу. Думала, что попросят сделать такое разово, и на этом все закончится.
Да не тут-то было. Свекровь моя была женщиной истинно и глубоко верующей, воцерковленной. Ее хорошо знали в главном городском храме. Через нее-то меня и нашел владыка. И сделал ангажемент мне потрудиться в швейном цеху при епархии. Обещал не большую, но стабильную зарплату, удобный график работы, предоставит все материалы, какие только потребуется. Только чтоб я занялась вышивкой.
Я, дура, послушала свекровь и согласилась. Свекровь-то у меня была хорошая, я ее совершенно искренне называю второй мамой. Вот маму-то я и послушала. Мама же дурного не посоветует... Кто ж знал, что мама тоже искренне заблуждается?..
В общем, вышла я на работу в тот цех. Оказалось, что заведовала этим цехом мама моих подруг детства. Хорошая тетка, которая ко мне всегда очень по-доброму относилась.
По началу все было хорошо. Дело было летом. Да, помещение, отведенное в епархии под швейный цех, нуждалось в ремонте, но меня лично не особенно пугали обшарпанные стены бывшей школы-интерната для детей из отдаленных деревень. Заведующая цехом относилась хорошо, подсказывала и помогала, учила тому, чего я не умела. Даже обед с собой носить было не надо, все работники епархии обедали в трапезной при храме.
Работали неспешно, в своем ритме. Дважды в неделю к нам в цех приходила старенькая монахиня и учила премудростям индивидуального пошива, и в особенности тонкостям работы с рясами, подрясниками и всяким таким специфическим. Очень хорошая была бабулька. Такая добрая, такая светлая...
Правда, никакой вышивкой я в первые два с лишним месяца своей работы в епархии не занималась вообще. Потому что мне не предоставили ни материалов, ни вышивальной машины, ни станка для ручной вышивки, хотя владыка обещал.
Первые звоночки, говорящие о том, что в епархии настоящий змеюшник, сплошное греховодничество и пойди разбери еще что, начались спустя пару недель после того, как я туда пришла.
Сначала тетки из бухгалтерии доковырялись до меня, что я приезжаю на работу на мотоцикле. А потом еще и наговорили владыке гадостей про меня и мотоцикл. Дескать, приезжаю вся оголенная. Хотя я в принципе с самой юности не склонна оголять телеса, не тот характер. Да, приезжала на мотоцикле. Парковала его в стороне, в цеху переодевалась в длинное платье, повязывала платок и так ходила весь рабочий день. В конце концов, есть офисный дресс-код, а тут - церковный, надо, все-таки, одеваться соответственно.
Что там эти тетки наплели владыке я не знаю, но он сделал мне жесткое внушение по поводу мотоцикла. Дескать, не подобающе это. Я, конечно, попсиховала, но выпендриваться не стала, пересела на машину.
Так и машина их не устроила. Оказалось, что не женское это дело, машину водить! Но это, справедливости ради, там тетки воду мутили. Владыка про машину мне ничего не говорил. Хотя смотрел неодобрительным взглядом каждый раз, как видел меня за рулем.
Потом в цеху прибавилось народа. Набрали работниц из постоянных прихожанок. Я надеялась на то, что воцерковленные - они как свекровь: добрые, совестливые, великодушные и понимающие. Как же я ошибалась!
В цеху стало много злых сплетен. Обсуждали всех и вся, в первую очередь батюшек и их семьи. Причем, что-то хорошее эти женщины просто игнорировали. Выискивали все плохое и обмусоливали все подробности с большим удовольствием.
Начали делать мелкие пакости друг другу. Стали докладывать о каждом промахе работниц цеха владыке, выставляя друг друга в ужасном свете.
Время, меж тем, шло, наступила осень, на улице похолодало. В швейном цеху температура в какой-то момент сравнялась с температурой на улице: около +15. Отопление нам в цех проводить не торопились, а дали крошечный обогреватель на огромное помещение. Надо ли говорить, что со своей задачей обогреватель не справлялся?
Чтобы хоть как-то согреться, мы открывали дверь в общий коридор, который отапливался. А владыка самолично двери закрывал. Раз несколько. Потом сказал, что ему холодно, и нечего нам, работницам, двери открывать. У нас, вон, обогреватель есть.
Естественно, что в таких условиях работницы начали простужаться и уходить на больничные. Вот в этот момент в цеху образовалась некая стая баб-злыдней, которые стали дружить против неугодных им работниц. Как только кто-то из опальных уходил на больничный, участницы этой стаи начинали лить в уши владыке всякое непотребство, после чего болеющих просто выдваливали из цеха разными способами. А кого-то владыка лично просил покинуть епархию.
В какой-то момент дело дошло и до меня. Я заболела. Очень сильно, а через день от меня заразился и мой сын. Мне пришлось уйти на больничный, чтобы пролечить ребенка. Сама-то я могла бы и потерпеть, перенести на ногах...
В те дни я, как раз, заканчивала вышивать жемчугом и саженьем по бели праздничную закладку в Евангелие. Оставалось только навесить бахрому из бисера. То есть, фактически, закладка была готова: все, что положено, вышито, сама закладка сшита. Только бахромы не было. Домой эту закладку я забирать не стала, потому что понимала, что заниматься этим, пока ребенок болеет, я не буду. Да и Владыка обещал на днях зайти взглянуть, какая вышивка получилась.
Оставила я, в общем, эту закладку в цеху без задней мысли. А когда вышла на работу через две недели, закладки не было. Эта стая распорола мою работу, напела владыке, что я ничегошеньки и не сделала, украла сколько-то бисера и жемчуга... Меня владыка слушать не стал, пытался прилюдно унизить.
Я просто плюнула, развернулась и ушла из этого рассадника грязи и греха.
И зарплату за полтора месяца оставила им.
Потом от подруг я узнала, что их маму тоже выдавили из цеха при епархии, выставив ее лентяйкой, в то время, как она ужасно застудила почки в этом цеху и больше месяца едва могла ходить...
Эта работа стала мне наукой на всю жизнь. Самые гадкие грехи творятся вокруг церкви. Там очень некрасивые страсти кипят.
Такие дела.
