По шедеврам забытого стиля
Бродит взгляд, никуда не спеша.
Средь гармонии красок и линий
Равновесия ищет душа.
Простите нам эту импровизацию. Захотелось как можно точнее выразить ощущения, порождаемые творчеством ирландского художника Дэниеля Маклиса. И первой на ум пришла аналогия с поэзией)
В самом деле: банкир, забросивший вполне успешно начавшуюся карьеру финансиста и посвятивший свою жизнь изобразительному искусству; молодой человек, полюбивший артефакты седой древности и фольклорные «приданья старины глубокой» настолько, чтобы стать одним из классиков исторической живописи XIX века; студент Королевской академии художеств шотландского происхождения, с готовностью приятый в свои ряды столичной богемой;
и, наконец, тот самый художник, которому была доверена высокая честь иллюстрировать бессмертные творения Теннисона, Мура и Диккенса (с которым герой нашей статьи был долго и искренне дружен). Фактически, сегодня все мы видим облик Викторианской эпохи глазами Маклиса.
Подобное стечение событий куда чаще встречается в зарифмованных романтических новеллах, нежели в прозаически суровой реальности, не так ли?
А ведь всё могло сложиться совсем иначе, не познакомься наш герой с увлечённым антикваром Ричардом Сентхиллом и страстным собирателем ирландского фольклора Томасом Крокером. Для характера будущего великого живописца первая встреча стала чем-то навроде метафорической наковальни, а вторая — наподобие кузнечного молота. Твёрдое научно-историческое знание легло в основу живописного стиля Маклиса, а колорит старинных легенд и преданий придал форму его композициям. «Шлифовка», происходившая в стенах лондонской академии, довершила становление юного мастера.
Давлел ли над его творчеством доживавший свой век догматичный академизм «британского разлива»? — увы. Его черты тут и там «проступали» сквозь уникальное художественное видение Даниэля Маклиса, немного скрадывая психологизм произведения. Особенно в начале карьеры. Порой не совсем ясно, что именно заставляло мастера следовать в русле «остовной» живописной традиции: воля заказчика или самостоятельно принятое решение. Но тем более удивительно как все эти аллюзии на флорентийских венер и кельтских гроганов выходили из-под кисти Маклиса атмосферными и достоверными моментами, будто бы напрямую взятыми из биографий королей и аристократов минувших эпох. А никак не очередным пересказом древних басен.
Время, поведённое мастером за изучением (в основном — посредством копирования) шедевров Лувра и Версаля, также не пропало зазря, и уже начиная с 30-х годов позапрошлого века тон кожи его прекрасных дам заметно «теплеет», взгляды обретают осмысленность, пластика — выразительность, а сюжеты принимаются «реагировать» на обращённый к ним зрительский взгляд, позволяя ощутить подлинный смысл действа, разворачивающегося на полотне/мозаике/рисунке. Во взаимодействии его персонажей всегда была та самая пресловутая «химия». Даже в простейших сюжетах проявляется «нерв», и самый распоследний декоративный элемент не «выпадает» из атмосферы произведения.
Судьба отвела ему 64 года жизни. Удивительно, что хотя бы столько. В 1859 году, выполняя мозаичные работы по заказу верхней палаты британского парламента, мастер серьёзно заболел. Но даже и не подумал оставить любимую работу. Его не стало в 1870-м. Уходила эпоха, и вслед за ней уходили величайшие выразители её духа. Последние романтики трудной и противоречивой эры.