Между ней и всем остальным миром – сверкающее начищенное стекло, которое открывают разве что по очень важным праздникам.
На ней – прекрасное пышное платье и шляпка, повязанная атласной лентой. Безукоризненно белые носочки и перчатки, туфельки с изящным мысом и наброшенный на плечи платочек.
Нет никого прекраснее ни по эту сторону стекла, ни по ту.
Она сидит на полке в окружении прелестных безделушек, сама еще более прелестная. Она – главный экспонат, героиня, на которую направлены восхищенные взгляды. Она великолепна настолько, что осквернять ее прикосновением – ужасное, страшное преступление.
Она смотрит на мир сквозь прозрачное стекло, следит за бесполезной суетой этих глупых людей. Зачем они снуют туда-сюда, разве не могут просто остановиться и любоваться ее красотой?
Она сидит здесь, и на нее непременно направлены взгляды.
Рядом с ней красивая ваза с искусственными яркими цветами, что лишь подчеркивают ее белую кожу. А по другую сторону – картинка с величественным замком, ее прекрасным домом, в котором она сидит не на полке за стеклом, а на мягком диванчике за чашечкой чая с пирожными.
Люди глупые, считает она. Зачем им ходить туда-сюда и быть такими некрасивыми, в старой блеклой одежде и даже без замка? Зачем им бумажки, которыми они постоянно обмениваются, разве бумага может быть так же прекрасна, как она?
Разве есть в этом мире нечто более важное, чем возможность любоваться ее красотой?
Она сидит на полке за прозрачным, покрытым тонким слоем пыли и грязных отпечатков пальцев стеклом, а люди вокруг становятся все более большими и уродливыми, кожа их покрывается страшными морщинами, а волосы делаются редкими и блеклыми.
Ее кожа сделана из фарфора, идеально белая и гладкая, никогда не стареющая. Ее ножки настолько тонкие и изящные, что стоять она не может. Кто-то несравненно глупый потерял ее подставку, и теперь она неизменно сидит, положив обтянутые белоснежными перчатками ладошки на пышное платье, и смотрит сквозь мутноватое стекло по ту сторону мира.
Вот рядом с ней появляется другая, вытесняя красивую вазу с яркими искусственными цветами. Она не такая прекрасная, у нее нет перчаток и шляпки, подвязанной атласной лентой, и она глупо, совсем по-человечески улыбается.
Новая соседка ей совершенно не нравится, но ее ножки слишком хрупкие, чтобы она смогла на них подняться.
Платье у новой соседки безвкусное желтое, ее же – по-королевски пурпурное, украшенное рюшами и жемчужными пуговицами. Она прекраснее в несколько тысяч раз, и все восхищенные взгляды непременно направлены на нее.
По ту сторону стекла есть другие, еще более уродливые и жалкие, чем ее новоявленная соседка. Их тела крупные и пузырящиеся, сделаны из пластика, и маленькие человечки постоянно отрывают им руки и ноги. Она чувствует жалость, глядя на них сквозь заляпанное отпечатками пальцев стекло, касается пышного пурпурного платья кончиками пальцев и не улыбается так по-человечески глупо.
Когда к стеклу прижимается огромное круглое лицо, соседка продолжает улыбаться. Она видит перед собой выпученные глаза, неровную грязную кожу и высовывающийся изо рта язык. С этого момента к уродливым людям она испытывает отвращение.
Когда стекло исчезает, словно лопается защитная пленка, и жирные потные пальцы касаются пышного платья, соседка продолжает улыбаться. Она чувствует отвращение, сохраняет спокойствие и все еще считает себя самой прекрасной в этом мире. У нее есть замок и красивая ваза с яркими искусственными цветами, и глупая по-человечески улыбающаяся соседка, которую с натяжкой можно было назвать служанкой.
Хрупкая ножка скрипит в потных пальцах и с хрустом надламывается.
Она падает на пол, слушает вой и крики, а больше не соседка, оставшаяся по ту сторону стекла, все еще глупо по-человечески улыбается, стоя между ее замком и ее красивой вазой с яркими искусственными цветами.
Теперь она стоит на другой полке. Женщина с лицом, испещренным морщинами, и редкими белыми волосами, приклеивает ее ножку, едва касаясь белоснежного фарфора длинными сучковатыми пальцами. Поправляет смятое платьице, усаживает рядом с черно-белой фотографией и смотрит с восхищением.
Она знает, что все еще прекрасна, и теперь у нее нет раздражающе глупой соседки. Нет и скрывающего по ту сторону мира стекла, так что пыль постепенно скапливается на шляпке и в складках по-королевски пурпурного платья.
Она сидит на другой полке, рядом с черно-белой фотографией вместо красивой вазы с яркими искусственными цветами и величественного замка.
Ей не нравится это место, но это лучше, чем исчезнуть, как те другие с оторванными руками и ногами.
В конце концов она – самая прекрасная в этом мире, а склеенную ножку совсем не видно под пышным, по-королевски пурпурным платьем.