Предыдущую главу можно прочитать здесь
Купить книгу "Козлиха" целиком можно на Ridero
***
ЛЮБОВЬ — ЭТО
— Кому сказала, заправляйте кровати!
— И твою?
— И мою!
— Почему мы должны? — канючила Танюшка. Она проснулась первая и теперь разложила на своей кровати нитки и лоскутки, сочиняя куклам новую одежду. Анюта, которую разбудили эти пререкания, молча терла заспанное лицо.
— Потому что я так сказала! — Сашка зашла в детскую взять со своего стола магнитофон, купленный на заработанные летом деньги, те самые, от дяди Георгиса. Сестры нерешительно замерли. — Вообще-то я готовлю завтрак. Для всех. Ясно вам? — они молчали. — Ясно, я спрашиваю?
— Ясно, ясно, — неохотно признала Танюшка, тоном показывая свою независимость.
Сашка захлопнула дверь, а сестры обижено загудели, придумывая для нее обзывательства. Сашка перевернула в магнитофоне кассету и включила на полную громкость Линду[1]. Динамик магнитофона хрипел. Сашка подпевала: «Я ворона, я ворона. На-на-на-на». На плите, сбегая, громко зашипело молоко.
— Блин-блинский! — выругалась Сашка, убавляя газ и засыпая в кипящее молоко манку.
Каша получилась с комочками, хотя Сашка считала себя виртуозом манки — умела варить нежную, словно крем. Гренки подгорели. А когда срезала с батона плесень, так и вовсе, порезала указательный палец и от злости швырнула нож в раковину. Падая, он отбил кусочек кафеля — от мамы теперь влетит. Что-то не то было сегодня с настроением, продукты тоже не слушались, все куда-то убегало, сыпалось и вываливалось из рук.
Мама сегодня первый раз отправилась торговать. Сашка пыталась представить ее среди сонного снежного городского рынка, в драповом зимнем пальто, совершенно не подходящего для такой работы, среди палаток и грубых продавщиц, как она жмется со своим товаром на краю ряда, стесняясь и пытаясь что-нибудь продать — от жалости и стыда у Сашки задрожало где-то в районе диафрагмы. Легче самой торговать, чем представить торговкой маму. Еще такой товар – трусы. Над мамой, наверное, все смеются, — вокруг одни знакомые, многие с шахты. Она все-таки инженер. Была. Сократилась недавно, сказала, детей надо кормить. И заняла денег у тети Тани — жены чернобыльца. Им государство выплачивало столько, что муж тети Тани, как ни старался, не мог все пропить. Другую подругу — «челночницу», мама попросила купить в Москве товар — сотню женских хлопчатобумажных трусов всех размеров, чтобы попробовать, как пойдет.
Отца дома тоже не было. На шахте опять началась забастовка. В прошлый раз отец не поехал в Москву, как они говорили — «стучать касками», а теперь вот почему-то ввязался. Они всем участком отказывались выходить из забоя, пока им не выплатят хотя бы часть зарплаты.
Сашка разложила в тарелки кашу. Масла сливочного они в последнее время не покупали, денег не было. Сахар, гренки на растительном — нормально. Дети такое любят.
— Кушать подано! — позвала она.
— Мы не будем, — раздалось из комнаты.
— Почему?
— Не голодные.
— Тогда вовсе не получите!
— Ну и не надо!
Злость на сестер подкатила к горлу, даже перехотелось есть. Вот что им, этим бесятам, надо — приготовила, позвала. Сашка попробовала кашу, манка была невкусной, с запахом пригоревшего молока. Сашка ударила ложкой по столу и пошла в детскую.
— Так, — сказала она, резко распахнув дверь. — Когда родителей нет, я — главная. Вы должны слушаться меня. А иначе я не разрешу вам смотреть телевизор.
— Там все равно ничего интересного, — Танюшка, сидя на так и не заправленной кровати, скрестила на груди руки.
— Да, ничо интеснова, — скопировала ее Анюта, которая к тому моменту все же стащила одеяло со своего раскладного кресла и теперь пыталась его сложить.
— А «Утиные истории»? Тоже могу запретить.
— Не можешь. Завтра родители будут дома, а значит, ты больше не главная, — Танюшка даже отвернулась, показывая свое презрение к старшей сестре.
— Ах ты коза деловая.
— Сама коза. Козлиха! — сказала Танюшка и, видимо, струхнула, потому что бросила на Сашку виноватый взгляд.
Анюта, которая в этот момент толкала вперед складывающуюся часть кресла, уронила ее, произведя такой грохот, что все трое притихли. Ждали, что соседи снизу, которых они и не раз заливали, начнут гневно стучать по батарее. Но труба отопления молчала, и сестры продолжили ссориться.
— Ты че, плесень пузатая, жить надоело? — угрожающе сказала Сашка.
— А что ты мне сделаешь?
— А ну, иди сюда! — Сашка хотела схватить Танюшку за шиворот, но та бросилась со своей кровати в Анюткину сторону, прячась за нее, как за щит. Сашка попыталась было Анюту отодвинуть, но Танюшка отодвинулась вместе с ней. Как кукла, Анюта смиренно болталась туда-сюда и канючила:
— Хватит. Павда. Это не мишно.
Сашка замешкалась, и Танюшка резво юркнула ей под руку, выбежала из комнаты и заперлась в ванной, уже оттуда смело выкрикивая через дверь:
— Козлиха! Козлиха!
— У тебя такая же фамилия, дура, — Сашка осматривала комнату, придумывая, как отомстить.
— А меня так не дразнят.
— Погоди, еще начнут.
Над Танюшкиным столом висела ее полка, половину которой занимали учебники для второго класса, а вторую половину — самодельный кукольный дом: кресло, шкаф и диван, сделанные из картона. На диване сидела, широко разведя в стороны длинные ноги, кукла Вероника, пышноволосая и грудастая, что-то среднее между Барби и советским пупсом. Она раньше принадлежала Сашке, но теперь в нее играла Танюшка, и, кажется, любила ее.
Сашка сняла с полки куклу. На ней было вязанное крючком платье, связанное Танюшкой. Сашка стянула с куклы платье и смотрела на голую пластиковую женщину с непропорционально широкими плечами и глуповатым жизнерадостным лицом.
— То ты деаесь, — испуганно спросила Анюта.
— Не знаю.
— Не надо. Давай я запавлю твою ковать.
— Отстань!
В кладовке, среди старых вещей, которые могли еще пригодиться и папиных инструментов, Сашка отыскала моток веревки. Обвязав куклу за шею, она встала на стул и, перекинув через люстру веревку, сделала узел и затянула его. А потом, подумав, добавила еще один, — чтобы не просто было развязать. Анюта, с ужасом глядя на это, молчала и кусала губы.
— Иди, посмотри, что я сделала с твоей Вероникой, — крикнула Сашка.
Послышался звук открывающейся щеколды. Танюшка вошла в комнату и замерла. Глаза расширились, и она так побледнела, что Сашке стало страшно за нее. Кукла медленно покачивалась на веревке, так же улыбаясь глупым лицом. Расставленные руки и чуть поднятая правая нога делали ее куда-то идущей. Выглядело это жутковато.
— Ты ее убила! Аааааа! — завизжала Танюшка, хватая себя за волосы.
— Никого я не убила! — строго сказала Сашка. — Успокойся, это просто кукла!
— Сними ее! Сними ее! Снимиииии! — неистово орала Танюшка, и Сашка поняла, что переборщила.
— Да не кричи. Сейчас сниму.
Сашка попыталась развязать, но узлы оказались слишком тугими. Нужны были ножницы — срезать веревку. На школьном столе ножниц не оказалось, опять кто-то взял, а на место не вернул. Таня уже хрипела от крика и стала как-то странно дышать, судорожно заглатывая воздух. Ее заплаканное, покрытое красными пятнами лицо, и застывший стеклянный взгляд — пугали. В зале, в одном из ящиков лежали ножницы для шиться, которые мама настрого запрещала трогать. Сашка побежала за ними.
Доставая корзинку с нитками, пуговицами и прочей рукодельнической ерундой, Сашка обратила внимание на две яркие, обернутые в целлофан коробки — синюю и зеленую упаковки жвачек Love is.
Вернувшись в детскую, она перерезала веревку, сняла куклу и вложила в трясущиеся руки Танюшки.
— Здесь… ых..здесь… ых… узе-е-ел.
— Ща, — Сашка усадила Танюшку на кровать. Села рядом и зубами стала развязывать веревку. Наконец, узел сдался, Сашка освободила кукольную шею.
— На. Не плачь, — Сашка пыталась обнять сестру. — Ну пожалуйста.
Танюшка прижимала куклу к себе и трясла головой, отталкивая локтем Сашку.
— Уйди от меня.
— Я не думала, что ты так расстроишься. Это же кукла. Не человек.
— Тебя бы вот так повесить, — Танюшка икнула.
Анюта села рядом с ней с другой стороны, обняла ее, Танюшка не отстранялась.
— Ладно, я поняла. Прости меня. Я не думала, что это так важно для вас. Танюш, ты тоже подумай — обозвала меня козлихой. Меня знаешь кто так называет?
— Кто?
— Дед Пихто. И бабка с пистолетом.
Девчонки не удержались и хохотнули, все еще всхлипывая и стараясь на Сашку не смотреть.
— А знаете, что у меня есть?
— Нет, — ответили они хором и с предвкушением обернулись на Сашку.
— Пошлите со мной! Как будто мы племя, я вождь, и веду вас за добычей.
— Почему это ты — вождь? — тут же возразила Танюшка, но все же направилась следом. Пробравшись по скрипучему коридору, они зашли в зал. Сашка усадила их на ковер.
— Закройте глаза! — они послушно закрыли. Сашка достала два блока жвачек: — А теперь открывайте!
— Аааааа! — завизжали обе от восторга.
— Это твое? — спросила осмотрительная Танюшка.
— Нашла. Наверное, родители купили.
— Два блока?
— С какой коробки начнем?
— С синей, с синей.
Раздирая полиэтиленовую упаковку, Сашка сглатывала слюну. А потом началось какое-то сумасшествие: они разворачивали голубые фантики один за другим и набивали жвачками рот.
— У меня бабановая с кубникой.
— И у меня.
— Здесь все одинаковые.
— А давайте вкладыши читать. «Любовь — это когда ты внимателен к ее просьбам».
— Го-то-вить ей ут-ром зав-трак.
— Танюш, тебе надо больше читать. А то ты как первоклашка.
— А пачти мой, — протягивая вкладыш, попросила Анюта.
— Давай. «Любовь — это постоянно думать о нем». Да уж, — Сашка подумала про Дениса, отголосок сладкой тоски легко прокатился по телу и ушел.
— Давайте попробуем из другой пачки.
И они открыли другую пачку. И жевали, жевали. Сашка засунула в рот штук десять, но жевать было неудобно.
— «Лубовь — это, кода ча-ато убыбаешьщя друг другу», — читала она, и девчонки сгибались от смеха.
— «Убовь, это не станови-ся по-ази-тель-ым е-и…»
— Я не па-ни-аю е-бя!
Они смеялись и продолжали запихивать в рот жвачки. Сашка, устав от заполнившей рот сладкой массы, вытащила комок.
— Фуф! Не могу больше. Пойду положу в холодильник, чтобы потом жевать.
Когда она вернулась, Танюшка с Анюткой сидели на полу, в ворохе оберток и вкладышей. Лица у обеих были напряженные, на скулах ходили желваки — они сосредоточенно жевали. Увидев Сашку, Танюшка выплюнула жвачку на ладонь.
— А если это мама купила, чтобы продавать на рынке? — спросила она.
И Сашка вдруг почему-то сразу в это поверила. И внутренне похолодела. Она собрала оставшиеся жвачки в коробку. Получалась одна неполная упаковка.
— Ой-ой, — сказала Анюта, тоже выплюнув свою жвачку.
— Что делать будем?
— Скажу правду, — пообещала Сашка. — Только вы чур не лезьте.
Мама вернулась только в три часа. Привезла продуктов: кильку в томате, хлеб, яйца и маргарин «Рама». Усаживая детей за стол, сказала:
— Дети, поздравьте меня. Я заработала вам вот на эту буханку хлеба.
— Так мало?
— Нужно расширять ассортимент. Придется ехать в Москву за товаром.
— Мам, а можно я поеду с тобой? — спросила Сашка.
После обеда они забыли про жвачку. Фантики и вкладыши были спрятаны, коробка кое-как обернута в полиэтилен. Сашка уже решила, что, если мама начнет ее ругать, она предложит сама продать на рынке оставшиеся жвачки, а на вырученные деньги купить два блока и таким образом компенсировать все. На этом и успокоилась.
— Саша, Танюша, Анюта, ну-ка пойдите-ка сюда, — позвала вдруг мама, и по интонации они поняли: будут ругать. Мама открыла дверь серванта. Там, на стеклянной полке, лежал, свешиваясь вниз, огромный комок нажеванной жвачки. Сестры переглянулись. Жвачка стекала на нижнюю полку и заливала розовой кляксой лежавшие там школьные нарукавники и воротнички, в том числе любимый мамин кружевной воротник от синего атласного платья.
— Мам, не злись, — сказала Сашка. — Это я сжевала. Я не знала, что ты хочешь продавать жвачку.
— Не хочу я ее продавать! Это мне «детские» на шахте жвачками выдали, будто ими можно накормить.
— Детские?
— А вот то, что вы испортили мой воротник! Кого мне наказывать за это?
[1] Линда — российская певица, исполняющая музыку в электронном и этническом стилях.
Продолжение можно прочитать здесь
***
Купить электронную книгу "Козлиха" на Ridero
Купить бумажную книгу на OZON