Читая Френсиса Скотта Фицджеральда в третий раз, уже после знакомства с его основными романами «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна», склонен полагать, что оставшееся в тени его самых прославленных текстов и является лучшим в его наследии. Последний, незаконченный роман о Голливуде «Последний магнат», полный тончайших, замечательнейших наблюдений не только психологического, но и фактологического характера, а также его дебютная книга «По эту сторону рая» заставили меня по-новому взглянуть на литературную вселенную этого удивительного прозаика. И главное – я наконец-то ее полюбил. Читая «Гэтсби» и «Ночь», я не переставал сокрушаться, какие одноклеточные персонажи интересуют автора: духовная и интеллектуальная бескрылость, прагматизм, изнеженность, примитивизм их внутреннего мира – все отталкивало и отвращало от героев Фицджеральда и их историй, хотя трудно было не плениться изысканностью и нежностью его стиля.
И вот читая этого прозаика вновь, сразу замечаешь, буквально с первых же страниц, что Эмори, герой «По эту сторону рая» не успокоен, ищет себя, растет, развивается в отличие от Гэтсби и Дайверов, также и Монро Стар, персонаж «Последнего магната», воротила Голливуда, хоть и ворочает огромными деньгами, все же любит кино и нестандартный, небанальный подход к нему. Эти герои, хоть и не идеальны: богатство делает их эгоистичными и прижимистыми, все же не одноклеточны в отличие от действующих лиц «Великого Гэтсби» и «Ночь нежна», которые устраивают кутежи, попойки, ходят по дорогим магазинам, транжирят направо и налево, и этим их жизнь полностью исчерпывается. Важно, что первый и последний романы Фицджеральда во многом схожи, давая надежду читателю на то, что даже тот, у кого есть все, может переродиться (самые же известные его тексты в этом плане гораздо пессимистичнее).
Истории несостоявшейся большой любви Монро Стара и множества мелких любовей Эмори Блейна задают нужное меланхоличное настроение этим романам, которые, как и «Гэтсби», и «Ночь», начинаются атмосферой легкомысленного опьянения роскошью и праздностью, но постепенно серьезнеют, разрушая иллюзии и миражи читателей и героев. Сам Фицджеральд с легкой руки критиков называл такое построение своих романов «двойным видением», и именно оно – причина очарования его текстов, написанных пленительно и безжалостно одновременно. Разговоры об искусстве, социальной системе, политике вкупе с любовными похождениями Эмори делают «По эту сторону рая» одной из самых содержательно насыщенных американских книг 1920-х, читать ее невероятно интересно, хоть многое в ней и кажется еще наивным и мечтательным.
Молодость автора и героя, постепенно по ходу романа оборачивающаяся зрелостью, чтобы привести к мощному социально-критическому высказыванию в финале, запечатлена в пронзительных стихах самого Фицджеральда, которыми пестрит роман. Конечно, он рыхл, его композиция еще неуверенно ученическая, характеров, кроме главного героя, в общем-то нет, нет мощных психологических портретов, тонких в своем рисунке, детализации, которыми полны «Гэтсби» и «Ночь нежна». Однако, именно «По эту сторону рая» по-настоящему окрыляет читателя, даже если его юность давно прошла: благодаря перу автора, мы окунаемся в мир студенческих споров и увеселений, мы вместе с Эмори проходим путь взросления и отказа от иллюзий. Все это так знакомо, если вы были молоды! Атмосфера непрекращающегося праздника и горького похмелья после него, все то, что отличало и «Фиесту» Хемингуэя, еще один замечательный дебют в прозе 20-х, делает первый роман Фицджеральда незабываемым приключением-путешествием в прошлое каждого из нас.
Несмотря на отказ от иллюзий и миражей в финале «По эту сторону рая» - это очень светлый, направленный в будущее, открытый роман, почти лишенный горечи, чего нельзя сказать о последней книге Фицджеральда «Последний магнат». По объему почти равный «Гэтсби», этот роман мог бы стать лучшим в наследии автора, если бы был закончен, но и в том виде, в котором мы его знаем и читаем, он логически завершен. Ведь Монро Стар – этот противоречивый делец Голливуда, в котором прагматизм в денежных вопросах причудливо уживается с бескорыстной любовью к искусству, тоже проходит путь разочарования в жизни, крушения иллюзий и надежд. Правда, мы не видим весь его жизненный путь: как и Гэтсби, он показан уже состоявшимся богачом.
Все же та человечность этого образа, которую Фицджеральд подает в нерасторжимой связи с его недостатками, способна заворожить читателя гораздо больше, чем потлатчи Гэтсби или любовный треугольник в «Ночь нежна». Прежде всего Монро Стар работает, и его самоотверженный каждодневный труд в Голливуде, пусть и умещающийся в рамки «фабрики грез», куда предпочтительнее праздности Дайверов или Гэтсби. Вся подноготная Голливуда, масштаб создания иллюзий должны были рано или поздно привлечь Фицджеральда, как описателя грез и их деконструктора, потому написание «Последнего магната» вполне закономерно. В то же время именно в этой книге горечь от того, что жизнь проходит, и проходя обманывает нас, разочаровывая в себе все больше, достигает у этого прозаика критической точки, лучше других его книг вписываясь в контекст литературы «потерянного поколения».
На мой субъективный взгляд, именно Фицджеральд, а не брутальный Хемингуэй и не романтично-меланхоличный Ремарк лучше других выразил иллюзорность очарования жизни, нечто не только исторически обусловленное (Первая Мировая, крушение ценностей), но и экзистенциально фундаментальное: в молодости жизнь пленяет и очаровывает, но то, что она сулит – не более чем обман, это ловушка, в которую попадает каждое новое поколение. И не важно то место, где вы это поймете – фронт или салон, Фицджеральду, как и Ремарку с Хемингуэем открылось нечто столь глобальное, что это не перестает поражать и современных читателей. Я рад тому, что «По эту сторону рая» и «Последний магнат» открыли мне этого прозаика по-новому, сподвигая перечитать даже то, что мне не понравилось из-за одноклеточности персонажей. Ведь у Фицджеральда важны в конечном счете не герои, а неумолимое саморазоблачение жизни, открывающаяся человеку при переходе от юности к зрелости, – та тайна, за которой он не устает наблюдать и поражаться ее вездесущности.
Заканчивая чтение книг Фицджеральда, хочется отметить, что лишь, познакомившись с его малоизвестным (вторым) романом «Прекрасные и проклятые» и целой россыпью его рассказов и эссе (среди которых в первую очередь вспоминаются «Первое мая», «Алмазная гора», «Молодой богач», «Отзвуки Века Джаза» и «Мой невозвратный город»), можно понять специфику его таланта, скрытую в его наиболее прославленных текстах («Великий Гэтсби» и «Ночь нежна»). Автобиографичность многих сюжетных коллизий и мотивов, среди которых алкоголизм и неудачный брак с Зельдой, выступает в этих текстах на первых план, делая их обнаженно исповедальными и экзистенциально болезненными по сравнению с его самыми известными романами, достигая апогея в душераздирающем душевном стриптизе эссе «Крушение».
Может быть, личное измерение литературных текстов и является недостатком, который нейтрализует способность писательского таланта создавать иные миры, но не в случае Фицджеральда. В «Прекрасных и проклятых», например, он распыляет детали своей биографии (армейский опыт, писательский успех, влюбленность в роскошь молодых богачей) между разными персонажами, благодаря чему их жизненная достоверность придает роману объем бытийных конфликтов. Наверное, больше нигде у Фицджеральда, ни в приподнято-романтическом «По эту сторону рая», но в социально-аналитических «Великом Гэтсби» и «Ночь нежна», ни в горестно-закатном «Последнем магнате» разоблачение иллюзий роскоши и богатства жизни не было столь безжалостным, как в «Прекрасных и проклятых».
Это самый объемный роман этого прозаика, по-моему, превосходящий даже «Ночь нежна», все здесь развивается по привычной Фицджеральду схеме очарования иллюзиями и последующей деконструкции этих иллюзий, и несмотря на то, что герой в итоге получает то, чего хочет, это не приносит ему счастья. Именно в «Прекрасных и проклятых», начинающихся иронически-насмешливо и легкомысленно (в духе «По эту сторону рая»), в второй половине, описывающей злоключения некогда богатой семейной пары и их денежные неурядицы, талант Фицджеральда достигает драйзеровской аналитической глубины. Конечно, главным стилевым ориентиром для прозаика становится не Толстой (как для Драйзера), а английские поэты-романтики Суинберн и Китс, этим же можно объяснить формальный маньеризм, некоторую эстетскую виньеточность его слога.
Однако, в этой книге, также, как и в своих лучших новеллах и эссе, Фицджеральд создает конгениальный эквивалент стиля изображаемому: пока иллюзии владеют героями, слог прозаика пленителен, делает все, чтобы очаровать читателя, когда же он их разоблачает, то становится жестче, суше и хлестче. Интересна в этом смысле «Алмазная гора», невероятно кинематографичная аллегория богатства и цены за нее, в которой роскошь тотальна в той же степени, сколь и жестока к своим носителям. Когда-то Хемингуэй шутил над одной из фраз, открывающей «Молодого богача» о том, что «богачи – не такие, как мы с вами», заметив, что да, в отличие от нас, у них много денег. В то же время установка Фицджеральда на аналитику проблем богачей никогда не была у него подобострастной: в каждом своем тексте он убедительнейшим образом доказывает, что такие личностные черты, как инфантильность, праздность, изнеженность, гедонизм, свойственны именно людям без финансовых проблем.
В то время как Драйзер в трилогии о Фрэнке Каупервуде показывает дельца, как бы сказали сейчас, «волка с Уолл-стрит», селф-мейд-мена – подлинную мечту либеральных пропагандистов, не умалчивая, в прочем и о его недостатках и том расчеловечивании, которое стало ценой его успеха, Фицджеральд показывает богачей как массу, как класс, не просто осознанных паразитов, прожигающих жизнь, а как тех, кто живет в своем герметичном мирке роскоши, не подозревая о проблемах окружающих, пока жизнь с ними не столкнет. Это очень наивный и примитивный мир, в котором красота нерасторжимо связана с деньгами, а чувства имеют смысл лишь пока нет препятствий к ним, что раскрывается писателем ретроспективно в частности в таком блистательном его эссе, как «Отзвуки Века джаза»
Так в новелле «Первое мая», рассказывая сразу несколько историй про богатых и бедных (вернее обнищавших богачах), насыщая нарратив множеством персонажей, что делает эту 60-страничную новеллу почти микророманом, Фицджеральд исчерпывающе высказывается о том, что деньги – не столько благословение, сколько проклятие и приговор благим начинаниям. Потому, одними из героев этого рассказа становятся молодые журналисты-коммунисты, несколько идеализированные, но от этого не менее привлекательные особенно в сравнении с теми, кого уже наш современник Виктор Пелевин в «П5» назвал «фуршетными паразитами».
Лучшие тексты Фицджеральда дают понять, насколько это художник с серьезным классовым чутьем, не меньшим, чем у Драйзера, ведь для того, чтобы развенчать буржуазно-либеральные иллюзии совсем необязательно изображать нужду, можно сконцентрировать внимание читателя и на противоположной стороне социального маятника, который чаще качается вправо, чем влево, если вспомнить заключительные строки «Рождественского романса» Бродского.