Анна-Мария Бродская, дочь поэта, пишет прозу в «Русский пионер». Это переводная проза: Анна-Мария не знакома с русским языком. Переводчик Дария Донскова долгими зимними ночами корпит над каждым ее словом: нельзя ведь подвести члена настолько литературной семьи. И оно того стоит: в социальной утопии, которую рисует Анна-Мария, ты вдруг отчетливо видишь отношения Отца и Дочери не только в идеальном будущем, но и в неидеальном прошлом.
Утром, когда наступает рассвет, Отец пробуждается в тишине. Будучи в одиночестве, он позволяет мыслям, сначала бешеным и бессвязным, оседать, как утренний туман, на пространстве разума. В эти первые утренние мгновения он прокручивает в голове предыдущие двенадцать лет — полные любви, радости, потери и боли, которые проходили сквозь его жизнь.
Мелатонин начал вырабатываться еще накануне ранним вечером — метаболизм работает как надо, — так что переместиться из дремоты в активное бодрствование ему не составляет труда. Отец продумывает задачи на день, в полной готовности решать их ненасильственными методами — с терпением, состраданием и самообладанием. Отец очищает свой разум, приветствуя всплеск чувств, появляющихся вместе с ее образом, ее лицом, когда она была здорова, — радостным, смеющимся, любящим. Он глубоко вдыхает горько-сладкую волну боли и благодарности — словно он мог бы вдохнуть саму суть существования.
Одетый и умытый, Отец подходит к двери комнаты Дочери и негромко стучит перед тем, как ее открыть. Дочь спит в полной темноте — для улучшения выработки ее собственного мелатонина. Комната наполнена почти благоговейной тишиной, нарушаемой только тихим шорохом окна, которое Отец открывает для того, чтобы впустить лучи рассвета — в них искупается спящая в своем коконе одеял девочка.
Она спросонья что-то бормочет, маленькая теплая мышка возникает из цветущей розы.
Он садится на край ее кровати, она забирается к нему на колени, и несколько мгновений они просто обнимаются, пока ее глаза привыкают к золотому свету и свежему ветру в царстве ее отдыха.
Дочь сама одевается. Самостоятельно причесывает волосы. Ее большие зеленые глаза смотрят на молодую девушку в зеркале: стройная, подтянутая, сильное тело — благодаря поездкам на велосипеде с отцом — и проницательная — благодаря ненасильственному и стоическому воспитанию. Сердечная доброта, которой наполнила ее Мать, помогает Дочери преодолеть горечь ее смерти и начать обретать храбрость. Она улыбается своему отражению и принимает драматическую позу.
Потом, присоединившись к Отцу на кухне, Дочь погружается в тарелку с фруктами, которая ждет ее на своем месте. Закончив завтракать, они вместе посвящают время музыке. Утром каждое движение Дочери было встречено с нежностью, Отец гибок в своей власти, тверд в доброте, бескомпромиссен в силе своей правды. Он отвечает «да» на безмолвный вопрос: «Ты всегда меня будешь любить?»
В их добровольном эгалитарном поселении обучение неотделимо от общества. Все общество служит своего рода учебным кампусом для людей всех возрастов, в библиотеках и множестве мастерских проходят семинары. Они созданы быть интерактивными и удобными для детей. Вместо изнурительного малоподвижного шестичасового учебного дня современный ребенок может принять участие в двухчасовом мастер-классе, потом отправиться поиграть в парк со своими близкими и другими семьями, после чего пойти домой подремать или поесть, а следом — присоединиться еще к одной или двум мастерским.
Помимо того что эти мастерские и семинары рассредоточены по всему сообществу, они также работают в течение всего дня, так что семьи освобождены от временных рамок, навязанных систематической деспотической привычкой прошлого, сформированной жизнью в постоянном дефиците. Это позволяет семьям жить в их собственном ритме, содействуя таким образом формированию яркой, динамичной, разносторонней культуры.
Конечно, существуют и объекты, созданные непосредственно для занятий, как, например, гимназии, театры, художественные студии и даже помещения, походящие на старомодную модель традиционных школьных классов. Так как общество стало семейно-ориентированным, обучение тоже получилось многогранным, и юные ученики процветают в образовательной системе, которая ценит их индивидуальность.
Отец и Дочь проходят через общий сад, с радостью встречают своих соседей на пути к театральной мастерской Дочери. Он всегда наслаждается этой прогулкой, не в последнюю очередь из-за того, что сад был последней вещью, над которой они с Матерью работали. Все региональные базы открыты и доступны через приложение, в нем размещены также онлайн-учебники по инженерии и другая информация, благодаря чему общество получает возможность заниматься своим развитием так, как не могло раньше, при демократии. Это привело к устареванию традиционной политики, потому как члены региональных сообществ сотрудничают между собой, чтобы организовать полноценное развитие инфраструктуры и экономическое распределение.
Отец наблюдает, как Дочь, держась одной рукой за него, протягивает свободную, чтобы нежно водить кончиками пальцев по цветкам яблони. Он думает, что, конечно, ничего из этого не было бы возможно в модели старой, мальтузианской рыночной экономики. В современной экономике, ориентированной на равноправие, функциональное производство и распределение ресурсов, сняты оковы безжалостного давления и поощрения конкуренции, чтобы дать возможность семьям вернуться к своей творческой коллективной природе и насладиться ею.
На выходе из сада Отец слышит шум, который доносится из крыла, где находится мастерская Дочери.
Крик. Грохот. Отец догоняет соседа, спрашивает: «Что происходит?»
«Рэббит Джексон».
Они медленно приближались к источнику шума.
«Недовольный капиталист. Сбежал из реабилитации. С ним ребенок».
Они подходят ближе: Рэббит Джексон, около 50 лет, невысокий, в очках, кричит и гневно жестикулирует. Маленький ребенок, прячущийся позади него, выглядит напуганным.
Любые попытки увеличивающейся толпы приблизиться к Рэббиту отражаются куском арматуры, которым он размахивает, крича, несколько раз чуть не задев ею ребенка.
«Не привлекай сюда ребенка!» — призывал один из молодых людей.
«Кто-то уже позвонил в ДЭК, — говорит Отцу другой сосед, имея в виду “Деэскалатора конфликтов” — специализированное ненасильственное подразделение быстрого реагирования, обученное смешанным боевым искусствам и оказанию первой помощи. — Вот-вот уже должны быть здесь».
«Это противоестественно! — Рэббит кричит, и с его тонких губ слетают слюни, глаза злобно выпучены. — Посмотрите все на себя! Вы все — сумасшедшие! Люди рождены не для того, чтобы так жить!»
Он наклоняется в сторону молодого мужчины, который что-то сказал ему, и вена вздувается на его виске: «Заставь меня жить как гребаные хиппи, медитировать каждое утро и есть кроличью еду!»
Несколько молодых зрителей находят в этом заявлении иронию, но в состоянии сдержать смех. Рэббит в ярости: «Не смейте смеяться надо мной! Ну, кто попытается остановить меня от разрушения вашей прекрасной маленькой утопии?! У вас нет оружия! У вас нет даже полиции! Заткнись!» — Он кричит на ребенка, который хныкает у него в ногах.
Раздалось мягкое рычание электродвигателя — приехали люди из подразделения деэскалации конфликтов. Быстро двигаясь, два скромно одетых человека разводят толпу, в то время как еще два подходят к Рэббиту. Сгруппировавшись, транс-женщина из отряда ловко проскакивает под его размахивающими руками, подхватывает ребенка и перемещает в безопасное место.
Второй агент стоит перед Рэббитом, держа руки в воздухе. «Ты в бе-зопасности, Рэббит». — Она говорит спокойным, но твердым голосом, понимая, что ничего нельзя добиться, если действовать методами «бей или беги». Она делает два шага к Рэббиту, который пятится назад, продолжая размахивать куском металла перед офицером.
«Держись подальше от меня!» — Он крикнул, но агент не следует его отчаянным попыткам командовать.
«Ты в безопасности. — Она повторяет это, протягивая ему руки. — Никто тебя не обидит. Мы тебя уважаем».
«Черта с два! Ни черта вы меня не уважаете!» — Он пятится, его глаза бегают.
Отец заметил, что он так сильно сжимает арматуру, что она начинает впиваться в его кожу.
«Вы хотите запереть меня! ВЫ ВСЕ НЕНАВИДИТЕ МЕНЯ!» — Его голос срывается на последнем слоге, глаза блестят.
«Я не ненавижу тебя, Рэббит. — Агент говорит мягко. Она не опускает рук. — Ты нравишься мне. Ты нравишься мне такой, какой есть. — Она продолжает двигаться к нему. — Это оружие ранит тебя, Рэббит».
Он стрельнул глазами вниз и заметил струйку крови, стекающую по его запястью.
«Ты можешь подхватить инфекцию, если прямо сейчас это не обработать».
Несколько шагов вперед.
«Опусти это, Рэббит, и пойдем найдем тихое место поговорить. Я хочу услышать, что ты хочешь сказать».
Кусок металлолома тяжелый, и руки Рэббита устали. Они болели. Он бросает оружие, и агент, тут же оказавшаяся возле него, обнимает стройной мускулистой рукой его дрожащие плечи.
Она выше его, профессионально подготовлена и сильна и могла бы с легкостью одолеть его, если бы захотела. Но толпа свидетелей увидела, что ее единственным намерением было совершить правосудие так, как это делает агент, представляющий организацию, — она содействует миру, в котором силен каждый член общества, столь ею любимого.
Она идет с ним, теперь безоружным и опус-тошенным, в маленькую огороженную беседку в общем саду, где предлагает ему воды и открывает ворота, за которыми они потом исчезают.
Такие тихие места часто можно увидеть в разных точках поселения, они служат непубличным спокойным местом, где люди могут проработать сложные эмоции. Горожане вместе вздыхают с облегчением. Дочь поворачивает свое личико к Отцу, ее кудри отражают луч золотого солнечного света.
«Я надеюсь, этот бедняга будет в порядке. Он выглядел очень напуганным».
Колонка Анны-Марии Бродской опубликована в журнале "Русский пионер" №100. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".