– Привет! – на меня смотрела пара круглых карих глазенок. – Пойдем играть. Чего ты ещё лежишь.
– Не знаю… Я почему-то разучилась вставать. Ножки не ходят, – печально ответила мальчику я.
Тут дверь палаты открылась и вошла мама.
– Здравствуйте! – строго поздоровались она с мальчишкой. – Наде нужно отдыхать. Ей ночью сделали операцию.
Я удивлённо взглянула на маму.
– Ты ничего не помнишь? – спросила она.
Я замотала головой.
– Ну и хорошо. Ты спала крепко.
… Тот день начинался хорошо
Весь день я провела в садике. Вечером возвращались с мамой домой и зашли по пути в магазин. Очередь длиннющая. Кто был с краю, передал маме, чтобы она закрылась изнутри. Наверху на деревянной широкой двустворчатой двери сельского магазина приколотили крючок и петельку. Мне даже кажется, что я помню, какого цвета была дверь – грязно-оранжевая с облупившейся в местах частых прикосновений, краской. Когда с посетителями случался затор, продавщица просила закрыться, дабы избежать давки.
Семки
На дворе 90-91 год. В те времена продавщица – важный и уважаемый человек на селе. Именно она решала, кому достанется хлеб, а кому нет, кому сгущенку отложить под прилавком, а кому семечек. Так вот нас ждали семки.
Впервые на экранах советского телевидения вышел зарубежный сериал. Рабыня Изаура. А в нашем доме стоял чёрно-белый ламповый телевизор, который каждый вечер объединял нашу семью за просмотром этой иностранной слезодавительной мелодрамы. Мы смотрели сериал и лузгали семечки. Скорлупа создавала неровные кучки на исписанных листках бумаги на журнальном столике.
Я не умела чистить семечки. Мне всего четыре. Их за меня чистила мама. Я не понимала, почему их нужно чистить. И тихонечко разжевала одну прямо со скорлупой. Вкусно. Тогда я решила, что я могу маму не просить, а кушать прямо так в скорлупке. Спокойно набирала горсть и с аппетитом разжевывала.
На санках в скорую
Ночь. До сих пор не помню, что я чувствовала. Не помню, как плакала или стонала от сильной боли. Я вообще не помню боль. Но помню напуганные глаза мамы. Помню, как она меня одела в зимнее пальтишко и натянула мохнатую шапочку с пятнышками, как у леопарда и затянула на макушечке резинкой. Укутала сверху в одеяльце. Когда на улице было очень холодно, мама всегда поверх зимней одежды кутала меня в одеяльце. Вот и тогда. Она посадила меня на санки и побежала со мной в больницу. Она тянула меня за верёвочку, я же болталась сзади. Сил держаться у меня не было и я то и дело падала в снег на поворотах. Наверное, мама сильно волновалась. Думала быстрее добежать до скорой, которая была в минутах 7 от нашего дома.
Диагноз
И вот мы стоим в приемном покое. Мама объясняет, что произошло. Мама меня раздела, посадила напротив женщины в белом халате. Та попросила посмотреть на мою ручку. Я доверчиво протянула. Но спустя пару секунд с ревом отдернула. На подушечке безымянного пальчика проступила капелька крови.
– Так нужно, чтобы узнать, почему у тебя болит животик, – серьезно сказала она. И ласково поглаживая мой кулачок, разжала его и с помощью специальной трубочки стала собирать бордовую жидкость в пробирку.
Хорошо помню палату, в которую мы вошли с мамой. Присели на ту, что у самого окна. Мама попросила меня подождать немного, а сама ушла. В голове моей паника. А вдруг мама больше никогда-никогда не придет. Я плохо себя вела и она решила меня отдать. Я заплакала.
Истерика
То что происходило в тот момент, пока я плакала одна в палате, я узнала спустя несколько лет, уже со слов мамы.
Когда мама привезла меня в больницу, меня осмотрели и поставили диагноз – аппендицит. Мне предстояла операция. Мама ушла заполнять документы и пообщаться с хирургом. Каково же было ее изумление, когда она увидела перед собой пьяного со слегка трясущимися руками мужчину. Амбрэ удушающего перегара вызвало приступ тошноты и скачок давления. Маме стало дурно.
Мама совершенно не истеричная женщина. Я даже ни разу в детстве не слышала, как она ругалась с папой. Все эмоции она всегда держала в себе. Зато вволю отдавалась слезам во время просмотра сериалов.
Так вот в тот вечер в кабинете врача она устроила настоящую истерику. На весь райцентр было всего два хирурга. Они – на вес золота. И на то, что один из них время от времени приходит на операции под шафе, закрывали глаза.
– У Малинина выходной, – сообщили маме. – Сейчас ночь и он, наверное, спит. Вряд ли мы до него сможем дозвониться.
До сих пор не понимаю, как, но его нашли. Он приехал и прооперировал меня.
Пока я была одна
… Пока я была одна в палате, ко мне вошла женщина в белом халате.
– Хочешь поиграть со мной в доктора?
Я подняла на нее заплаканные глаза и кивнула.
Мы вышли из палаты и долго, как мне казалось, шагали по длинному коридору. Потом зашли в какой-то кабинет. В нос резко ударил запах лекарств.
– Смотри, сколько у меня красивых коробочек. Хочешь поиграть?
Я уже внимательно разглядывала их.
– Мне нужно поставить тебе укольчик. Он как комарик тебя укусит. Не больно будет.
– Не хочу укольчик.
– А я тебе все эти коробочки подарю, а ещё рыбку (она сделана из трубочек от капельницы). И вот этот шприц для куколки.
– Хорошо, – сдалась я.
Было больно. Я плакала с досады. А потом… я больше ничего не помню. Подействовал наркоз.
Слава Богу
Глаза я открыла уже в палате. Я попыталась пошевелить ногами, но не чувствовала их. Скорее всего, наркоз ещё действовал.
Лежала не вставая я несколько дней (мне казалось тогда очень долго). Ко мне часто прибегал тот мальчик (пусть Рома, я не помню, как его звали). Рассказывал забавные истории, а я хохотала.
Как-то пока мамы не было в палате, ко мне зашла медсестра.
– А ты почему ещё лежишь? Тебе расхаживаться надо. Одевайся быстро и вставай. Хотя бы по стеночке иди тихонько.
Я сняла со спинки кровати свое платьице, оделась. Осторожно, цепляясь за кровать, встала. Нормально я стояла, слабость просто была. Пошла по стеночке.
Вдруг в палату зашла мама. Испугалась.
– А ты почему встала?!
– Мне тётенька сказала, что надо ходить…
Мне повезло
Мы с мамой лежали в больнице долго. Я быстро восстановилась. Носилась по коридорам с Ромой. Научила его делать самолётики из бумаги и шапочку из газеты. Почему-то к нему никогда никто не приходил навещать его. И гостинцев никто не приносил. Мы его угощали. А он так по свойски заходил в нашу палату, выдвигал ящички тумбочки, доставал яблоки, мандарины, грецкие орехи. Помню, как мы с ним просили маму наколоть нам орехов. Ели ядрышки по очереди.
Операцию мне тогда провели экстренно и почему-то в ту ночь не оказалось косметических ниток. Зашивали меня обыкновенными. Швы сняли уже накануне выписки. Быстро все зажило. Но шрам остался. В толщину сантиметр и в длину 15 сантиметров. Какое-то время я боялась любой, даже не сильно существенной, боли в животе. У меня просыпался страх, что меня снова увезут в больницу. Но через год все прошло.
Теперь мне напоминает о тех событиях только шрам на животе.
Понравилось чиатать историю? Подпишись на мой канал. Буду радовать новыми рассказами.