На высоком уровне остается и изобразительное искусство в Башкортостане, в первую очередь, живопись, которая традиционно была развита в регионе. Еще в советское время возник большой пласт советских башкирских художников, работавших в основном в рамках классического реализма. Вершиной и символической фигурой данной культурной парадигмы является выдающийся и самобытный художник Ахмат Лутфуллин (1928–2007), чье творчество называют «башкирским неореализмом». Показательно, что высокую оценку своих работ А. Лутфуллин получил сначала в Москве, в кругу столичных мастеров и критиков, а лишь затем произошло его признание в родной республике.
Однако уже в позднесоветский период в БАССР начинает формироваться неофициальный полюс в живописи в виде различного рода групп художников-неформалов. С началом перестройки они выходят на общественную арену, после чего и происходит их культурная легитимация.
Так, в 1990 г. возникает творческое объединение молодых уфимских художников «Чингисхан», созданное по инициативе Наиля Латфуллина (1952–1992), куда входят Василь Ханнанов, Расих Ахметвалиев, Наиль Байбурин, Ринат Харисов, Мидат Мухаметова, Рафаэль Муратшин.
Со временем появляются и такие талантливые башкирские художники как Фарид Ергалиев, Джалил Сулейманов, Ансар Галин, Амир Мазитов и др.
Однако наиболее серьёзные изменения произошли с башкирской литературой. Формально сегодня в этой сфере наблюдаются попытки разрешить накопившиеся проблемы, преодолеть инерцию последних десятилетий. В очередной раз сменился председатель Союза писателей РБ, им стал З. Алибаев; появились новые имена и молодые писатели. Что, однако, несопоставимо с потерей текстоцентристской ориентации башкирского общества, с изменением социального статуса национальной литературы.
Вслед за российским обществом, в европейских и американских культурах это произошло еще в 1950–60-е годы, башкирский литературоцентризм не выдержал конкуренции со стороны альтернативных искусств, а сама культура оказалась вытесненной из сферы серьезной жизни в сферу развлечений. Этому способствовало и повышение роли массовой культуры, а также таких научных дисциплин, как социология, политология, функции которых в советское время были присвоены литературой; включая восстановление позиций религии в общественной жизни [7].
Кроме того, как отмечалось выше, в башкирской литературе в силу целого ряда причин не возникло неофициального полюса, а значит, и не было внутренних механизмов саморазвития, поскольку они в основном носили «внешний» характер и определялись советской культурной политикой в этой сфере.
С началом «перестройки», на фоне повышенного интереса к этнической тематике в обществе, наметилось определенное оживление в башкирской литературе, но ситуация, вызванная инерцией советского модерна, постепенно стала терять свою динамику. Одновременно башкирско-советская литературная среда попыталась воспроизвести себя по «старым» лекалам. Но вернуть утраченный социальный статус, особенно после 2000-х годов, оказалось невозможным, поскольку уже начали формироваться новые критерии культурной легитимации и новые писательские стратегии (продвижение своего творчества на книжном рынке, участие в различного рода конкурсах и фестивалях, наличие кейса формальных званий и грамот, публичность и медийная активность). К сожалению, башкирская литература во многом проигнорировала эти вызовы современности, а ее деятельность стала носить еще более закрытый, узкокорпоративный характер.
В качестве исключения он привел творчество молодого писателя Айгиза Баймухаметова, который, по его словам, «является практически единственным примером со времен Чингиза Айтматова, когда книги национального автора перевели более чем на десять языков, а произведение вошло в учебный курс литературы в отдельных регионах и странах СНГ» [8, с. 11].
Однако эти очевидные, по своей сути, высказывания, неожиданно вызвали негативную реакцию литературного критика Ф. Кузбекова, назвавшего А. Баймухаметова «предприимчивым молодым человеком, всего себя отдающим продвижению своих произведений». По мнению ученого, «не все творцы могут заниматься саморекламой и стать за прилавок со своей книгой», а «продаваемость товара – не самый убедительный критерий его качества, тем более, если это «товар» духовного производства».
В ответ на это в соцсетях выступила сценарист З. Буракаева, заявив, что творчество башкирского писателя – яркое явление, «которое уже давно пора рассматривать в контексте всей тюркской литературы». Кроме того, как она считает: «Время изменилось, но суть продвижения литературного творчества осталась такой же. Сейчас встречи писателей в книжных магазинах, книжных ярмарках, новый формат – онлайн-встречи с писателями также являются одним из условий издательства либо в этом заинтересован сам писатель. И утверждение, что писатель не должен стоять за прилавком своих книг, это как минимум, совершенное непонимание современных реалий книжного рынка».
В целом данная дискуссия наглядно показала и определенный межпоколенный разрыв в литературной среде, и постепенное осознание молодыми писателями того факта, что советская система легитимации, как и характерные для нее формы индивидуальной стратегии, окончательно ушли в прошлое. В результате чего, одна утопия сменилась другой, а интеллигент из обслуги власти «превратился в профессионала, оценка деятельности которого стала определяться в соответствии с рыночной конъюнктурой на производимый им продукт» [7].
Несмотря на сложившуюся в зарубежной и отечественной историографии традицию, мы считаем, что современную науку также можно отнести к одному из модусов «высокой культуры».
В этом контексте ситуация также характеризуется больше негативными тенденциями. В настоящее время статус и роль науки в общественных процессах заметно снизились как в Башкирии, так и в целом по России. Хотя еще буквально десять лет назад башкирские ученые из УФИЦ РАН, Академии наук РБ были активными участниками социальной и политической жизни республики, формировали общественные настроения, были «духовными» авторитетами для широких слоев башкирского населения. Теперь данную нишу стали занимать различного рода блогеры, эксперты, комментаторы.
Это в свою очередь создает благодатную почву для распространения таких негативных явлений как фолькхистори, псевдорелигиозных концепций; приводит в итоге к отходу от норм и принципов рациональности к сугубо мифологическому мышлению. Небольшая модернистская прослойка внутри башкирского общества зачастую не может противостоять указанным процессам, поскольку главным союзником на стороне усиливающейся архаики выступает массовость, подкрепленная растущим невежеством.
Крайне противоречивой в этих условиях является и роль национальной интеллигенции, о социокультурных особенностях которой было отмечено выше. Поскольку значительная ее часть вместо того, чтобы просвещать башкирское население и сдерживать его архаичные устремления, фактически сама занимается поддержкой и трансляцией этнической мифологии (под лозунгом «служения народу»). Забывая, что даже в этом случае она не перестает быть мифологией, являясь одной из самых устойчивых, а значит и опасных, среди мифов обыденного сознания [9, с. 91].
Данные культурологические угрозы свидетельствуют о том, что сегодня без прямой государственной поддержки «институты Модерна» и «высокой культуры» могут в башкирском обществе со временем окончательно уйти на периферию общественной жизни. Снижение роли высокого искусства само по себе является красноречивым признаком архаизации, упрощения культуры, ее угасания.
Помимо прочего инновационному развитию башкирского общества препятствуют пассивность, уход в быт, в потребительство, а также отсутствие «больших проектов», которые могли бы мобилизовать творческую инициативу. Вместо активного социального творчества люди возвращаются к зависимости от решений, принятых другими – органами власти, национальными организациями, лидерами общественного мнения и т.д.
В целом можно заключить, что в башкирском социуме в настоящее время формируется, по терминологии П. Сорокина, «пассивно-чувственный» тип культурной ментальности, для которого характерны не только сугубо потребительская направленность жизненных ожиданий, но и крайняя узость восприятия реальности, сосредоточенная на техниках чувственных удовольствий.
Также вызывает серьезную озабоченность усиление постмодернистских тенденций в Башкортостане, рост активности акторов – носителей ценностей, поведения и мировоззрения антикультуры. В частности, легитимируясь в массовом сознании, башкирское национальное пространство постепенно заполняется фигурами фрик-культуры. Как отмечают исследователи, изначально в традиционных обществах фрики (уроды, ненормальные) рассматривались как продукт неудачной социализации или инициации, находились на периферии социума [10, с. 525]. В Постмодерне они уже перемещаются с периферии в центр общественного внимания, определяя стандарты искусства, моды, стиля, особенно для молодежи. К сожалению, эти негативные социокультурные процессы становятся новой реальностью и для нынешней башкирской культуры.
Азамат БУРАНЧИН, кандидат исторических наук
Продолжение следует…
Список литературы:
- Орехов Б.В. Башкирский стих ХХ века. Корпусное исследование. СПб.: Алетейя, 2019.
- Забелина Е.Н. Высокая культура Нового времени: между массовым и элитарным // Материалы Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы мировой художественной культуры». В 2 ч. Ч. 1. Гродно: ГрГУ, 2012.
- Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.
- Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России. М.: Страна Оз, 2016.
- Зудин А.Ю. «Культура имеет значение»: к предыстории российского транзита // Мир России. 2002. № 3.
- Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
- Берг М. О статусе литературы // Дружба народов. 2000. №7.
- Бадранов А.Ш. 30 лет новейшей истории Башкортостана: 4 смысловых сюжета // Ватандаш. 2020. №10.
- Назиров Р.Г. Становление мифов и их историческая жизнь. Уфа, 2014.
- Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М.: Академический Проект; Трикста, 2010.
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!
