Согласно хрущёвско-троцкистско-буржуазной версии, подсудимые на открытых процессах дали показания против себя под воздействием пыток и иных незаконных приемов психологического воздействия. Но, спрашивается, какой смысл делать в таком случае судебные процессы публичными? Ведь всегда существует вероятность, что кто-то из подсудимых открыто расскажет об этих пытках на весь мир, в присутствии не только советских, но и иностранных журналистов. Если принять версию о фальсифицированных доказательствах, то отказ от своих показаний любого из обвиняемых свел бы на нет весь «положительный» эффект от процесса. Очевидно, что об этом не могли не знать и все обвиняемые. Тем не менее, НИКТО из них от своих показаний не отказался и о применении пыток не заявил.
Мне, конечно, могут возразить, дескать, подсудимых могли и не пытать, а просто обманули, заставили сыграть определённые роли в обмен на сохранение жизни, а потом всё же расстреляли. Позвольте, но ведь крупных процессов было три. Если на первом организаторы процесса и могли воспользоваться таким методом, то как быть с последующими? Тогда придется признать подсудимых круглыми идиотами, которые постоянно клевали на одну и ту же приманку.
До сих пор не опубликованы уголовные дела по всем подсудимым, а это, как минимум, десятки томов. Есть только материалы процессов, и то не все материалы и не по всем процессам. Что касается критики, то опубликован доклад так называемой «комиссии Шверника», занимавшейся проверкой данных дел в начале 60-х годов и, якобы, установившей их фальсифицированность. Однако сами материалы проверки дел, на которые есть масса ссылок в докладе Хрущева, не опубликованы до сих пор.
Что примечательно, никаких юридических последствий доклад «комиссии Шверника» не имел. Абсолютно ВСЕ основные подсудимые не были даже реабилитированы вплоть до конца 80-х годов. Не говоря уже о том, что понятия «реабилитация» вообще не было ни в советском уголовном, ни в уголовно-процессуальном законодательстве. Зато была прописана процедура отмены приговора через суд. Так вот приговоры эти отменены так и не были. А «реабилитация» в конце 80-х годов была проведена указом Президиума Верховного Совета (состоящего практически поголовно из тех самых оппортунистов), то есть даже не судебным органом. Хотя, казалось бы, если имелись юридически достоверные доказательства фальсификации дел, то были все основания отменять приговоры и, более того, начинать уголовное производство по фальсификаторам (если причастные к этому ещё оставались в живых, конечно).
Историки-антикоммунисты одним из основных аргументов в пользу фальсифицированности московских процессов называют отсутствие или минимальное количество вещдоков и других объективных доказательств, предъявленных в судебном заседании. Они утверждают, будто бы все обвинение было построено исключительно на показаниях обвиняемых против себя и других. Однако, в силу специфики дел о заговорах, вещественных доказательств может и вовсе не быть, а показания участников приобретают исключительно важное значение. Вот что по этому поводу писал Вышинский:
«Нельзя требовать, чтобы в делах о заговоре, о государственном перевороте мы подходили с точки зрения того - дайте нам протоколы, постановления, дайте членские книжки, дайте номера ваших членских билетов; нельзя требовать, чтобы заговорщики совершали заговор по удостоверению их преступной деятельности в нотариальном порядке. Ни один здравомыслящий человек не может так ставить вопрос в делах о государственном заговоре. Да, у нас на этот счет имеется ряд документов. Но если бы их и не было, мы все равно считали бы себя вправе предъявлять обвинение на основе показаний и объяснений обвиняемых и свидетелей и, если хотите, косвенных улик».*
Касательно «безобидности» троцкистской оппозиции и, якобы, беспочвенности обвинений в призывах к свержению «сталинского режима», сам Троцкий, ещё в 1933 году в «Бюллетени оппозиции» писал:
Как мы видим, Троцкий здесь говорит о необходимости насильственного свержения «сталинского режима». Про террор, конечно, ни слова. Но террор, вредительство, саботаж - есть всего лишь формы «борьбы с режимом». Нет абсолютно ничего необычного в том, что сторонники троцкизма в СССР могли воспринять данные слова своего лидера как призыв к террору против представителей «бюрократии».
Стоит отметить, что, хотя Троцкий и отрицал свою связь с подсудимыми на всех трёх процессах, но, тем не менее, в противовес «сталинской бюрократии» считал их «революционерами»:
«В рабочих организациях, на собраниях, в печати надо поднять и поддержать требование посылки в СССР беспристрастной, авторитетной для всех комиссии с целью расследования действительных причин ужасающих репрессий бюрократии над революционерами, как троцкистами и зиновьевцами, так и представителями других течений».
Отсюда, кстати, следует и готовность троцкистов к совместным действиям с любой «оппозицией», главное, чтоб против Сталина. Как мы видим, Троцкий не отрицает, что зиновьевцы выступали против Сталина. Это снова расходится с хрущевской версией, будто они были политически разгромлены и никакой «оппозиционной» работы не вели. Троцкий не отрицает, что вели, но отрицает, что под его руководством.
* - Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М., 1950. С. 126.