Повесть «Звёздочка» глава 85
Пока Лев шёл до съёмной комнаты, он измучил сам себя подозрениями по поводу сделанного женой аборта до свадьбы. Сказанное Люсей Прыкиной не давало ему отвлечься. «А вдруг в её словах есть доля правды? Может надо было всё же её расспросить?» — но собирать сплетни для него было ниже своего достоинства.
И вдруг он отчётливо вспомнил о том, что говорила ему мать накануне её смерти: «Отца твоего покойного во сне видала: ждёт меня да не один, а с внуком. Говорю ему: нет у нас внука. А он пальцем пригрозил и одно своё твердит: есть, сама скоро с ним познакомишься»
И тут Льва осенило: «А не о сделанном ли Любой аборте шла речь? Может забеременела от меня с первого раза да не рискнула в известность поставить? Ой-ё-ёй… Неужели она от сына моего избавилась? Вот — беда-то беда. А может тёща моя в курсе? Надо только поднажать на неё, и она расколется. На язык-то она болтлива и не сдержана».
Лёва влетел в дом. Тёща с Татьяной и дедушкой Митей сидели за столом и о чём-то бурно беседовали за ужином. Увидев зятя, тёща приветливо воскликнула:
— О-о, лёгок на помине! Значит жить долго будешь. Мой руки да за стол садись, исть*.
— О-ё-ёй, — вздохнул Лёва, разуваясь у двери. — Что-то не до еды мне сегодня.
— А почто так? — обеспокоенно спросила тёща. — Уж не захворал ли?
— Да я-то не захворал, а вот с Любашей-то не всё гладко. — садясь на диван поведал зять.
— Батюшки мои-и, так и знала-а. Сердце-то не обма-а-нешь… — заголосила тёща.
— Цыц, Галька-а. — прикрикнул на неё дед, зажав кулаки от негодования. — Чё причитаешь-то раньше времени? Взяла моду, понимаешь ли.
— Так вишь чё он говорит-то?! — оправдывалась взвыла Галина. — С Любкой-то худо видать совсем.
Лев покачал головой и глядя на тёщу, заметил:
— Я вам, мама, такого не говорил: не всё гладко с Любашей, вот что я сказал.
— Так э́нто** же одно и тоже? — возразила зятю тёща.
— Аборт она сделала, — выдавил Лев из себя, пристально глядя на реакцию тёщи.
— Когда э́нто она успела?! — вскочила тёща, всплеснув руками от услышанного.
— Да до свадьбы ещё… — горько ответил зять, подумав про себя. — А тёща-то похоже, и сама ничего не знала.
— Да ну-у?! — вскрикнула Татьяна, вскипая от любопытства.
— Вот тебе и ну-у, деревья гну-у. — передразнивая Татьяну, дед скривил лицо, испещрённое крупными глубокими морщинами, и стал похож на мопса с грустными глазами.
Тёща решила не мешкая пойти в словесное в наступление, не давая зятю шансов одержать над ней и её дочкой победу и низвергнуть их с пьедестала нравственности и чистоты. Она набросилась на него как гусыня, защищая своих гусят, щипая словами:
— А я тебе так скажу, зятёк, хошь сердись на меня, хошь нет. Она тебе девкой досталась?
— Девкой, — подтвердил зять её слова.
— Ну так зачем ты её до свадьбы расчал, скажи-ка, пожалуйста, а? —зять промолчал, опустив голову, но тёща продолжила с ещё большим напором. — Сам её испортил, обрюхатил, а ей куда деваться-то было?! Ты в армии, то ли вернёшься, то ли нет. Вот она похоже с испугу-то дел и понатворила. Уж кто-кто, а я её в обиду не дам: вместе учудили, вместе и расхлёбывайте. Она до тебя кровь с молоком была — румянец на обе щёки. Попортил, так сам и восстанавливай — мне не до того. У меня скотины полон дом, Ирка ещё в школе учится. Хоть бы Ирку на ноги поставить. Здоровье моё уже не то, что раньше. И куда вы всё торопитесь? Не могу понять… Нет чтобы до свадьбы погодить, а вы всё нахрапом заграбастать хотите. — отчитывала тёща зятя.
Дедушка Митя слушал её, слушал, а потом не выдержал и выговорил племяннице всё, что в душе накопилось:
— Эх, Галька, Галька-а…Судить-то всегда легче. А ты забыла, как сама-то замуж за Шурку выходила? — Галина молча напряглась. — А я-то помню-у… На вечёрке познакомилась да в тот же вечер с ним и осталась. Ляксандра-то — мать твоя, волосы клочьями рвала на себе, тебя ища по деревне.
— Так это когда было-то? Уж столь лет прошло… Нашёл чё вспоминать. Мы же с Шуркой-то сразу же утром в сельсовет пошли да расписались. У нас и документ до сих пор есть: он госпошлину-то за развод так и не заплатил.
— Так ты же до свадьбы с ним согрешила, — высказал ей с укором дед, на что Галина за словом в карман не полезла, а выдала свой аргумент.
— Так тогда же время другое было. Война. Мужики все наперечёт. А Шурка красивый шибко был, высокий, грудь в орденах, только вот раненый в правую руку. Сколь я с ним потом маялась, батюшки мои-и, руку-то отнять до локтя хотели. Вся работа на мне. Чё он с одной рукой-то наробит? Ничё…
Дед так просто сдавать свои позиции не собирался: не тот у него был характер, съязвил:
— Так он из-за э́нтого*** и пить начал, что ты зудела беспрестанно.
— А как не зудеть-то? Ежели мне обидно было. Мыслимо ли — в шешнадцать лет себе тако ярмо на шею наздеть самой. В башке-то у меня ещё пикало. — попыталась Галина разубедить деда для того, чтобы он перешёл на её сторону. — Шешнадцать лет-то — ведь не двадцать три, у Любки-то ума должно быть побольше. Э́нто у меня четыре класса образования, а она-то ведь с дипломом как-никак.
Лёва смотрел, то на деда, то на тёщу и беспокоился в уме: «Хоть бы не передрались, а то, как бы из комнаты нас хозяин не выгнали, повезло, что он на ухо туговат».
— Тьфу на тебя, Галька-а, тебя не переслушаешь. Заладила как ворона: кар-кар-кар, кар-кар-кар. — передразнивал он её, размахивая руками как крыльями.
Слова деда Галину раззадорили окончательно, и она решила высказать ему в лицо:
— Если покопаться как следует, то и за тобой грехов не меньше. — с обидой в голосе произнесла Галина. — При молодых только сор из избы выносить как ты не хочу.
На что дед ей ответил:
— Так грехи-то, Галька, они у всех есть. Ты людей-то меньше суди, а за собой лучше гляди. Живи своей жизнью и будет тебе счастье. А молодёжь про меж себя разберётся. Ведь, как должно быть, так оно и будет. Беду-то на хромой кобыле не объедешь.
— Так её и на здоровой не объехать. — так бабка Шура говаривает. — со знанием дела вставила Галина сославшись на родственницу, а потом взглянув на зятя, задала вопрос. — Ну так ты мне скажи как на духу, зятёк, не таи, как жить-то дальше думашь и с Любкой ли?
Зять задумался, прежде чем ответить, поджал губы, а потом обтёр их рукой и заверил:
— А это всё от Любаши зависит: враньё я не потерплю. — немного помолчав, указал на хозяйственную сумку, оставленную им у двери. — В общагу ходил, Люба просила вещи кое-какие ей отнести. Завтра с девяти до одиннадцати приём посетителей. Она вас просила зайти, а уж я вечером после работы к ней заскочу.
— Как скажешь. — ответила мирно тёща, а потом чуть замешкавшись, переспросила. — А как она, чё хоть говорит-то?
— Капельницы ставят, уколы. Газировку попросила, я купил. Осталось ещё зубную щётку с пастой, газетки да кружку с ложкой в сумку сложить.
— Ну э́нто недолго. Блинчики, вон, я с мясом напекла. Любке отнесу, и ты давай, поешь, пока не простыли. — предложила тёща заботливо. — Мамка-то твоя, не на ночь помянута, тоже поди такие пекла?
— Пекла, но не такие: трёхслойные. — взяв блин в руки ответил зять.
— Вот ведь чё! — воскликнула тёща.
— Команмелна́ — у нас их называют, но ваши, мама, тоже не хуже. — на всякий случай похвалил зять блины тёщи, чтобы её не обидеть.
— Не сразу выговоришь, мудрёно. — оживился дед.
— Так и язык недолго сломать, — хихикнула Татьяна.
— Ну так у всех свои названья, страна-то ведь наша большая! — гордо заметил дед. — Нигде боле такой страны могучей нет как СССР.
***
Рано утром накормив завтраком зятя и проводив его на работу, тёща уселась завтракать за стол сама и позвала старшую дочь.
— Танька-а, ты теперя чё спишь и спишь? Вставай давай, позавтракаешь да в больницу к Любке сходить надо. Дедка Митя уж давно встал, нас теперь дожидат на лавочке возле дома.
— Ну, ма-ам, сейчас, хоть немного дай в себя прийти. — попросила Татьяна, нежась лёжа на полу. Отдохнув от семьи, ей не хотелось возвращаться домой, туда, где одни заботы, непутёвый муж и тройка ребятишек беспрестанно мамкают то и дело. Тут она чувствовала себя молодой и беззаботной.
— Вставай говорю, бесстыдница, такая…— ворчала мать по привычке.
Татьяна нехотя встала, потянулась. Свернула с пола матрац с постельным бельём и убрала на печь, после умылась в рукомойнике.
— Кашу манную садись исть, — позвала мать дочь накладывая кашу в тарелку.
Дочь села за стол, взглянув в тарелку, фыркнула, сморщив в лицо:
— Да ну её, я и в детстве-то не шибко кашу любила.
— Ешь, тебе говорю, — прикрикнула мать на дочь.
Татьяне было приятно, что мать о ней заботится и капризничала она только лишь из-за того, чтобы та обратила на неё внимание, которого ей катастрофически не хватало с детства.
— Мам, — вдруг спросила Татьяна. — а ты меня любишь?
— А как иначе-то? Люблю и тебя и Любку, и Ирку. Кого мне ещё-то любить как не вас. Щас в больницу сходим, Любку как следует отчитаю, чтобы дурака не валяла. Мужик ей хороший попался, так пущай зад свой прижмёт да живёт с ним как следует. Ох, Танька, Танька-а, что же вы у меня дуры-то такие… Душа ведь вся моя за вас изболелась.
Пояснение:
исть* — есть
э́нто** — это
э́нтого***— этого
© 20.11.2020 Елена Халдина
фото автора
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 86 Порода у нас одна, а мы все разные
Предыдущая глава 84 Тайное становится явным
Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"
Рассказы из книги "Деревенские посиделки"
Спасибо, что прочли до конца! Мне приятно очень. Мира и добра вам!