Накануне 140-летия великого русского поэта Александра Александровича Блока, читаю: «В усадьбе-музее "Шахматово" особенно продвигается бренд "Гастрономическое Шахматово". Это своего рода интерактивная выставка, которая состоит из экспозиции "Старый дом глянет в сердце мое" в главном здании усадьбы, а также старой кухни. Там можно увидеть оригинальные кухонные принадлежности конца 19 в. Интерактивность заключается в возможности отобедать традиционными блюдами из меню семьи Бекетовых-Блоков».
«Русский язык был для А.А. Блока естественной средой обитания, – пишет В.П. Даниленко, – Он жил им, наслаждался им, знал его тонкости, сочинял на нём свои бессмертные поэтические творения». И как же ненавистен был Блоку «нарождающийся "новояз", который стал получать распространение уже после февральской революции 1917 г.»! «24 июня 1917 г. он с отчаянием записал: "Господи, Господи, когда наконец отпустит меня государство, и я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой, русский язык, язык художника?"» (Блок А. 26 (13) февраля, ночь // А. Блок. Автобиография. Дневники. Дневник 1918 года. СC. – М.-Л.: Гос. издат. худ. лит-ры, 1963. – Т. 7. – С. 313-350.).
* * *
Александр Блок очень любил Шахматово – скромную усадьбу, купленную дедом – крупным русским ученым-ботаником А.Н. Бекетовым в 1874 году, по совету Д.И. Менделеева, владевшего усадьбой в Боблово. Почти 40 лет семья Бекетовых летом жила в Шахматове. С 1904 - 1910 годы А.А. Блок жил здесь с Л.Д. Менделеевой во флигеле главного дома, где прошло его детство. В последний раз поэт был в родной усадьбе в 1916-м, после 1917-го она была заброшена и разграблена. А затем пожар уничтожил все.
Поэт вспоминал: «…я любил прогарцевать по убогой деревне на красивой лошади; я любил спросить дорогу, которую знал и без того, у бедного мужика, чтобы "пофорсить", или у смазливой бабенки, чтобы нам блеснуть друг другу мимолетно белыми зубами, чтобы ёкнуло в груди так себе, ни отчего, кроме как от молодости, от сырого тумана, от ее смуглого взгляда, от моей стянутой талии <…>
Все это знала беднота. Знала она это лучше еще, чем я, сознательный. Знала, что барин – молодой, конь статный, улыбка приятная, что у него невеста хороша и что оба – господа. А господам, – приятные они или нет, – постой, погоди, ужотка покажем.
И показали.
И показывают. И если даже руками грязнее моих (и того не ведаю и о том, Господи, не сужу) выкидывают из станка книжки даже несколько "заслуженного" перед революцией писателя, как А. Блок, то не смею я судить. Не эти руки выкидывают, да, может быть, не эти только, а те далекие, неизвестные миллионы бедных рук; и глядят на это миллионы тех же не знающих, в чем дело, но голодных, исстрадавшихся глаз, которые видели, как гарцевал статный и кормленый барин. И еще кое-что видели другие разные глаза, но такие же. И посмеиваются глаза – как же, мол, гарцевал барин, гулял барин, а теперь барин – за нас? Ой, за нас ли барин?
Демон – барин.
Барин – выкрутится. И барином останется. А мы – "хоть час, да наш".
Так-то вот».
И снова, и снова – из любимой статьи «Интеллигенция и революция» от 9 января 1918-го:
«Почему дырявят древний собор? – Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью.
Всё так.
Я знаю, что говорю. Конем этого не объедешь. Замалчивать этого нет возможности; а все, однако, замалчивают.
Я не сомневаюсь ни в чьем личном благородстве, ни в чьей личной скорби; но ведь за прошлое – отвечаем мы? Мы – звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов? – Если этого не чувствуют все, то это должны чувствовать "лучшие".
Не беспокойтесь. Неужели может пропасть хоть крупинка истинно-ценного? Мало мы любили, если трусим за любимое. "Совершенная любовь изгоняет страх". Не бойтесь разрушения кремлей, дворцов, картин, книг. Беречь их для народа надо; но, потеряв их, народ не все потеряет. Дворец разрушаемый – не дворец. Кремль, стираемый с лица земли, – не кремль. Царь, сам свалившийся с престола, – не царь. Кремли у нас в сердце, цари – в голове. Вечные формы, нам открывшиеся, отнимаются только вместе с сердцем и с головой».
Читаю запись, открывающую Дневник 1921 года, от 3 января: «В маленьком пакете, спасенном Андреем из шахматовского дома и привезенном Феролем осенью: листки Любиных тетрадей (очень многочисленные). Ни следа ее дневника. Листки из записных книжек, куски погибших рукописей моих, куски отцовского архива, повестки, университетские конспекты (юридические и филологические), кое-какие черновики стихов, картинки, бывшие на стене во флигеле.
На некоторых – грязь и следы человечьих копыт (с подковами). И все».
Не комментирую, ком в горле… Хотя… Кого это мог заинтересовать личный дневник дочери великого Русского ученого Д.И. Менделеева, жены, вечной Музы Поэта? Вряд ли мужиков…
Читаю «Признания» Александра Блока, своего рода анкету, заполненную в Наугейме 21 июня (3 июля) 1897 года. На вопрос: «Место, где я хотел бы жить» 16-тилетний юноша отвечает: «Шахматово».
Очень горько, очень больно было от потери Шахматова, уничтожения его, но Русский Поэт понял и не судил народ: «Народ все оценит и произнесет свой суд, жестокий и холодный, над всеми, кто считал его ниже его, кто не только из личной корысти, но и из своего еврейско-интеллигентского недомыслия хотел к нему "спуститься". Народ – наверху; кто спускается, тот проваливается».
Но что бы сказал он нынешним пронырливым делягам- гешефтмахерам в Шахматове? Увы, – и не только там, не только и – не столько! – им? Он, смертельно ненавидевший подленькую, гнусненькую пошлятину, вульгарность.
Не повторил бы он свое приравнивание тех, кто «заводятся около искусства», к «задницам английских туристок», заслоняющим «"Тайную вечерю" Леонардо»?
Верю, сказал бы: «Не вам ли надо крикнуть: "Noli tangere circulos meos" ("Не тронь моих кругов", лат.)? Ибо вы мало любили, а с вас много спрашивается, больше, чем с кого-нибудь. В вас не было этого хрустального звона, этой музыки любви, вы оскорбляли художника – пусть художника, – но через него вы оскорбляли самую душу народную».
* * *
Бесспорно: во веки вечные бесценны дары Александра Блока русскому сердцу, они – «сокровище неоскудевающее». И никакой вор не украдет, никакая «моль» не сожрет. Но сколько же можно позволять цинично оскорблять, унижать Русскую культуру, её великую литературу?!.
Однако и в горчайшие времена бед и утрат, отступлений, в «Век буржуазного богатства / (Растущего незримо зла!)» – не оставят Русь слова Поэта: «Пусть ночь. Домчимся»;
«Лишь тот, кто так любил, как я, имеет право ненавидеть».
Благородное, честное Слово родного Поэта научит стойкости, мужеству: «Я – не первый воин, не последний, / Долго будет родина больна…» Вразумит: «И даже мглы – ночной и зарубежной – / Я не боюсь. / …И вечный бой! Покой нам только снится…» Побудит понять и – воспрянуть:
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. – Молись!…
Tags: Литературоведение Project: Moloko Author: Владимирова Людмила