А наша кошка кричит по утрам. Это ведь не похоже на мяуканье даже, это почти что разговор: на разных тонах, с разной продолжительностью фраз, с интонациями. Удивительно, но до того как мы ее нашли, я даже не любил кошек. То есть как – не любил. Не всегда. За все мое детство у меня было две кошки. Первая – лет до пяти, по-моему. Она сбежала от нас сразу после смерти бабушки. Я однажды писал о том, во что приходилось наряжаться отцу, чтобы он смог с ней справиться: в мамину шубу, длинные валенки, в какой-то шлем или что-то вроде того. Он даже клюшку взял на борьбу с ней. Не борьбу, ладно, скорее защиту – животных он все же бить не мог. Просто кошка сошла с ума и кидалась – наша Дымка.
Старший брат потом рассказывал, что видел ее на улицах, у нее появились котята, даже и не знаю, сколько она еще потом протянула, молодой она точно не была. После нее – через несколько месяцев – тот же брат притащил Котю, которую я сначала до безумного ужаса боялся исходя из предыдущего опыта с Дымкой. Боялся, что и эта с ума сойдет.
Но мы как-то полюбили друг друга, и она часто спала рядом с моим лицом, давала себя гладить, нежилась, мурчала. И чем старше я становился, тем меньше в ней было любви, будто бы. Сначала она перестала спать со мной, потом все реже сидела на руках, а потом я к ней вовсе как-то остыл. И после того, как я взял собаку, вся моя любовь к ней сводилась к тому, что гладил ее время от времени и как-то не особо обращал внимание на факт ее существования.
Да и ее это как-то не особо заботило. С тех пор с кошками у меня как-то не задавалось. У меня никогда не было желания у кого-то в гостях взять чью-то кошку на руки, не возникало желания подкормить бродячих котов, даже картинки в интернетах меня не особо умиляли. И нелюбовью это не было, и любовью тоже как-то не назовешь. Холодное безразличие, наверное, что-то вроде того.
Котя теперь старая совсем. Ей уже около шестнадцати, что ли. По человеческим годам, все дела. Она местами облезла, передвигается медленно, глаза у нее такие – полупьяные – плавают в непонятно каких кошачьих мыслях. Она живет в квартире родителей, которую я оставил, когда решил попробовать жить самостоятельно.
И у меня даже в мыслях не было когда-нибудь завести кошку. Еще одну собаку – да, пожалуйста, потому что Элли тоже осталась у родителей и возможности забрать ее не было. По ней я скучаю каждый день. Она прекрасная. А вот кошку – да куда уж там. Но эта кошка все изменила. Сама собой. Мы нашли ее случайно, когда вечером летнего дня вышли в магазин за продуктами. Весь день я тогда проспал, а моя девушка слышала, как кто-то жалобно пищит и мяукает во дворе. Долго. Печально. Болезненно.
Я проснулся, когда было почти семь вечера, вроде так. Примерно в восемь мы вышли в магазин, и на обратном пути у подъезда лежала она – наша говорящая по утрам госпожа. Тогда мы этого еще не знали, правда. Интересным теперь кажется наш разговор в маршрутке накануне находки кошки. Кошачки – если говорить о ней в дальнейшем. А говорили мы вот о чем:
– Давай возьмем собаку! – в шутку сказал я.
– Куда нам сейчас, не потянем. Ее кормить надо, уход нужен.
– Да-а… но было бы круто если бы за нами увязалась дворняга какая-нибудь! До подъезда прям!
– Чтоб мы не смогли ее не забрать домой, да!
Мы посмеялись, а на следующий вечер у нашего подъезда лежал белобрысый комок шерсти.
– Смотри, кошка! – показал на нее пальцем я, – а, нет, показалось…
– М-мяул-ло-о… – это значило, наверное, ее «не показалось!»
Она протянула к нам окровавленную морду и сначала слабо мурлыкнула, а потом начала издавать хлюпающие звуки, будто бы загоняющую обратно в нос вытекающую оттуда кровь. Нос у нее будто висел, оторванный.
– У нее нет носа…
Сказал я.
– Ки-иса… – сказала Таня.
Потом я отвернулся, чтобы не смотреть на нее, потому что не мог выдержать этого. Казалось, она умирает у нас на глазах. Ее полузакрытые глаза слепо ощупывали нас, морда кровила, а каждый хлюпающе-фыркающий звук отдавался по всему телу миллионами маленьких болей.
– Пошли, пожалуйста… внутрь. Пошли, пока мы ее не забрали. – сказал я
– Давай ее покормим… надо к ветеринару ее отнести, ее нельзя так оставлять.
И я сказал следующую вещь не потому что я не любил кошек, и не потому что не хотел с ней возиться, мне просто стало до невозможности страшно осознать, что это маленькое беззащитное существо может умереть у нас на руках. Через десять минут, полчаса, ночью, но это может случиться, и оттого я сказал:
– Нет, пошли внутрь, не надо. Оставим ее.
Но мы не оставили. Сначала мы ее просто подкормили кормом, за которым сбегала Таня, а после – подняли на восьмой этаж, внесли квартиру, обустроили ей место, нашли ветеринара и стали за ней ухаживать. Не сказать, чтобы она начала приходить в себя, но зато точно – в ее глазах появилась надежда. Клянусь, именно надежда. Она больше не выглядела беспомощной, скорее – спокойной.
Всю ночь она фыркала и хлюпала носом, и я каждый раз надеялся, что этот звук не станет ее последним. Утешу вас: нос у нее был в порядке, а вот губа подралась, но это было несущественным. Зато существенным позже оказалось то, что у нее сломана челюсть и повреждена задняя лапа. А еще чуть позже ветеринар сказал нам, что у нее почти отказали почки, но он их запустил, так что все с ней в порядке, жить будет. А еще он нам сказал, что над ней не издевались: вероятнее, она выпала из окна, не ниже четвертого-пятого этажа – точно.
Благодаря знакомствам, лечит ее лучший ветеринар в городе, известный тем, что спас от гибели какого-то там тигра, и много каких еще экзотических животных он спас. Он эдакая рок-звезда среди ветеринаров, и нашей кошачке выдалось у него лечиться. Мы несколько дней обещали друг другу не давать ей имени, чтобы не привыкать. Казалось, она начала улыбаться и все шло к выздоровлению. Ходить она пока не могла, но через пару дней челюсть ей выправили, губа заросла, и она становилась миловидной. Мы обещали друг другу не давать ей имени. Мы обещали себе не давать ей имени.
– Капитан Кривоклык, Но Если Осмелитесь – О Капитан, Мой Капитан! – предложил я, – это полное имя! Можно просто – Капитан Кривоклык. Но так неинтересно.
Мы посмеялись и решили оставить. И имя, и ее саму, в сущности. Занялись ее лечением, а к списку наших покупок добавился кошачий корм и наполнитель для лотка. На удивление, кошка попалась ласковой и умной – с первых дней она приучилась к лотку и лишь единично гадила мимо. Но это ничего. Она жива. И от этого мы были счастливы.
Только, правда, имя мы решили сменить. Сначала на Кэпи (сокращенно от Капитана Кривоклыка), затем Кошачка, теперь она вроде как Мими.
Со временем она стала ходить, ползать по диванам и строить ехидные морды. Она не только быстро поправлялась, но становилась наиболее красивой с невероятной скоростью. А теперь вот начала кричать по утрам. Или посреди ночи. Звуками совершенно безумными. В первые несколько дней как она начала мы настолько испугались, что хотели уйти переночевать к маме Тани – Нине Павловне, потому что думали, что с ней что-то не так. Но мы вскоре привыкли и винили себя за то, что когда-то так думали.
Она будила нас разговорами примерно за десять минут до установленного будильника, что смущало. Теперь старается будить раньше – после поздне-весеннего рассвета, примерно в шесть-семь утра. Наверное, пытается настроить на этот режим.
И знаете, удивительно то, что в эти моменты я ее ужасно ненавижу, но эта ненависть так профессионально смешана с любовью в одном стакане, что по-честному искренне ненавидеть ее не получается. Я кричу на нее, иногда швыряю в нее чем-нибудь не тяжелым – специально не попадая, иногда знакомлю со струей из пульверизатора, и думаю о том, что ведет она себя, мягко говоря, гадко. Не высыпаюсь, устаю злиться, бегаю за ней по комнате, но после этого я, определенно, люблю ее. И есть все-таки в кошках что-то особенное. Характер, стать, нежность, ласка, и непременно – эгоизм. Но оттого-то они, наверное, и особенные.
От своего высокомерия и надменности, от того, что делают они что хотят, и если уж они не собираются сидеть у тебя на ручках – так будь добр, отпусти.
Хоть мы и решили оставить имя Мими, потому что оно все-таки сильнее всего ей подходит, мы все же чаще зовем ее Кошачкой, словно синонимом ее дуровства. Вроде как:
– Ну чего ты орешь, Кошачка!
– Чего ты носишься, Кошачка!
– Коша-ачка, – это когда она просто делает что-то несуразное: грызет что-нибудь или ползает по обоям и дверным проемам.
Сейчас она скорее Мими: спит себе в любимой пластиковой посудине, свернувшись в клубок. Мими – это словно синоним ее милоты. Как-то так.
Знаете, наверное, мне хочется сказать о том, что иногда мы шутим о чем-то, о каких-то вещах, вроде как действительно желая этого, а вроде понимая – что оно нам сейчас-то и не особо нужно. А иногда наши шутки выходят настолько удачными, что Бог, Каким Вы Его понимаете, Вселенная или что-то там еще решает нам это преподнести. И причем делает это с отличным чувством юмора: помещает вам это что-то прямо под дверь, однако не собаку, которую ты любишь и о которой ты мечтал накануне, а кошку, к которым уже много лет ничего не испытываешь. Но ты принимаешь эти правила игры, улыбаешься, задирая голову вверх и думаешь:
– Отлично! Отличный ход.
И это действительно забавно.