Чудная вещь память…
Вчера шел по улице и меня обогнал маленький мальчик. Его и разглядеть трудно было: крошечный «космонавтик», затянутый в комбинезон, я бы и не заметил вовремя эту смешную, трогательно семенящую фигурку, если бы не беспокойство его отца, который, идя сзади, кричал ему: «Куда ты спешишь? Стой! Стой!».
Но куда там… «Космонавтик» очень куда-то торопился. Кажется, он уже и не мог остановиться: инерция влекла его вперед, и он только старательно, косолапя, переставлял ноги и помогал себе удерживать равновесие, размахивая руками, на каждому шагу рискуя упасть и все-таки не падая.
Я улыбнулся, и в то же время мое сердце отчего-то сжалось – пробилось к сердцу (или из сердца?) что-то совсем забытое. Я вдруг вспомнил своего дедушку, его последние месяцы жизни. Он работал без перерывов с 12 до 82 лет. Перерыв, пожалуй, был лишь один – 1948 по 1953 год, когда он, парторг крупного авиационного завода и заслуженный стахановец, получил свои «10 лет без права переписки», не отбытые полностью лишь из-за смерти Сталина. Но и там не отдыхал, конечно, строя ударными темпами канал «Волга-Дон». Никакие уговоры даже в совсем преклонных годах не могли его убедить дать себе покой, он всегда говорил: «Я живу, пока работаю». А какая работа – это уже было не столь важно. Только болезнь заставила отказаться от этого права – права на труд.
Он крестился незадолго до смерти – в те же 82 года, каким-то чудом. Практически тут же слег и пролежал уже практически до смерти, успев за это время несколько раз исповедоваться и причаститься.
И почему-то, глядя на спешащего и чуть не падающего малыша, я увидел одновременно с этим дедушку, как он, не желая смиряться с приковавшей его к постели немощью, как-то раз очень бодро поднялся и заторопился, встречая меня. И так же едва не падал, так же косолапил и пытался поддерживать баланс взмахами рук, пока я не помог ему, и он не остановился. Я вспомнил об этом и мне до слез стало его жалко. Мне вообще очень часто не хватает его сегодня, и такие воспоминания раз за разом, почти всегда внезапно настигают меня.
Но подумал я и о другом… Мне стало жалко его, но вместе с тем он совсем не был жалок в этой слабости. Почему? Уже в нескольких шагах от смерти, видя, с каким трудом ему даются другие шаги – шаги по комнате – он смеялся над собой – искренне и от сердца. Он был веселым, жизнерадостным человеком, несмотря на все пережитое, смех его был всегда удивительно радостным и задорным. Но самое главное – он обладал этим замечательным умением: смеяться над собой. Таким важным, таким на самом деле редким. Без которого очень трудно жить и которое удивительным образом помогает в самых разных трудных ситуациях даже вызывая жалость, не быть жалким…
