Физиологически здоровое сознание, в конечном итоге, не может не наполняться знаниями, тождественными объективному бытию, поскольку сознание является, прежде всего, отражением этого объективного бытия в ощущениях, образах и понятиях, запечатлённых и вырабатываемых материей мозга. Сознание людей, пребывающих в рамках первобытных коммунистических отношений, в связи с кристальной чистотой форм общественного бытия родоплеменных образований, ни в условиях глобального первобытного коммунизма, ни сегодня, не содержат в себе абсурда. Такое восприятие не порождает антагонистических отношений и социальных кризисов.
Но, если в производственной практике людей ещё нет следов письменности, то нет и теоретического мышления, а потому вся надстройка не может содержать в себе ничего научного и быть незыблемой. Ясно, что если в этих условиях начнут меняться производственные отношения, то ненаучное сознание не способно что-либо подсказать людям относительно отдаленных общественных последствий от таких изменений.
Поэтому, при первобытном коммунизме, где кристально ясная картина общественной собственности на средства существования, и вытекающие из этого совершенно ясные и справедливые отношения по производству, распределению и потреблению, начинает замутняться прибавочным продуктом (в результате случайного роста производительности индивидуального труда), тотчас ненаучное племенное сознание, лишённое прогностического опыта, подпорченное личными мистическими бреднями, начинало играть злую шутку с коммунными отношениями в племени и пробуждать, в наиболее легкомысленных индивидах, эгоизм. Более устойчивая формация разлагается, уступая место менее устойчивой рабовладельческой формации с менее адекватной, но более агрессивной надстройкой, с большим динамизмом и остротой отношений, порождающих Геростратов, Неронов, Калигул.
Таким образом, человеческая история, до сих пор, являясь историей борьбы между всеми классами, а не только классами эксплуататоров и эксплуатируемыми, в то же время, является историей развития средств и способов производства при господстве идеологий, т.е. ненаучного и антинаучного мировоззрения. Причём, если первобытный коммунизм, просто, не имел сколь-нибудь научной надстройки, то рабовладельческая надстройка уже сознательно формировала противоречие между наукой, в лице многих образцов добросовестной античной философии, поднявшей вопрос об атомизме, диалектике, атеизме, утопизме (Атлантида) и самой разнузданной религиозной мифологии.
Гедонистические представления феодализма.
Феодальная надстройка, с одной стороны, имела в качестве господствующей уже строго антинаучную идеологию, но с другой стороны, экономические, политические и растущие гедонистические излишества правящего класса и идеологической верхушки сопровождались погоней за предметами роскоши, заморскими пряностями, массовым замко- и храмостроительством, требовали трезвомыслящих архитекторов, художников, количественного и качественного роста производства средств производства, классов ремесленников, купцов и т.д.
Желание повысить качество пропаганды вероучений заставило в религиозных заведениях изучать объективные законы логики, т.е. индукции, дедукции, риторики, обращаться вновь к проблемам диалектики, астрономии, геодезии, механики, математики, кораблестроения, фортификации, военной стратегии, печатного дела, бухгалтерии, статистики…
Если на ранних этапах феодализма теология была, фактически, единственной теоретической областью знаний, то ослабление феодальных отношений и происходило за счёт того, что в сознании ученых всё меньше становилось вопросов, разрешение которых можно было найти в святых писаниях. Писания становились излишними для широчайших спектров практики.
Гедонистические представления капитализма.
Капитализм, своими антифеодальными революциями, крупно подорвал религиозные институты и отношения, поставив на первое место в базисе и надстройке идеологию стяжательства, мобилизовав для этой цели интеллигенцию, склонную к теоретизированию на националистические и расовые темы. Мобилизация светских теоретиков исторически превратилась в последнюю линию обороны колониализма, империализма и, вообще, оправдания эксплуатации человека человеком. Однако и на всех стадиях капитализма, потребности роста прибыли, конкуренции всё равно ускоряли рост науки, как единственно адекватной и непосредственно производительной силы, связанной с повышением производительности труда, в том числе, в банковской и биржевой сферах, благодаря электронике и программированию, а не свечкам в храме.
Ширился круг платных интеллигентов, материально заинтересованных в позитивизме своих знаний и методик движения к ещё большей прибыли, к более эффективному ограблению колоний и неоколоний, собственного пролетариата и упокоения конкурентов. Этих интеллигентов ни в какой мере нельзя считать революционерами, но диаматику не обманешь, и они, часто, вопреки своей же «прослоечной» природе, достаточно революционным образом двигали материализм вперёд, обогащая мировоззрение Гегеля, Фейербаха, Маркса, Энгельса, Ленина абсолютно научными взглядами на важнейшие элементы реального макро и микромира.
И всё-таки, почему же тогда рухнули первобытный коммунизм, феодализм, капитализм в России, первая фаза коммунизма в СССР, ГДР, ПНР, ЧССР?
А потому, что ни в одной из перечисленных формаций, и ни в одной из перечисленных стран (на момент крушения), не было разрешено противоречие, между растущим уровнем развития наук о частностях и нижайшим уровнем усвоения императорами, президентами, вождями политических партий науки об общем и об обществе.
Строго говоря, имела место полная беспомощность населения, особенно, интеллигенции в области знания объективных законов прогресса общества. История, особенно, развала некоторых социалистических стран напоминает ту, как если бы пилота, только что успешно управлявшего полётом самолёта, тем более, идущего на посадку, разбил инсульт или за штурвалом самолёта его заменила жена Горбачева.