Счастливое детство — оно как мозаика. Складывается из сотен и тысячи кусочков, образуя одну огромную картину, когда солнце — в одном углу, а ты, маленький человечек и мама с папой тебя за руки держат, под солнцем этим греешься. А вокруг — сумасшедшее разноцветье образом, событий, ощущений, вкусов, запахов, людей…
Если описывать все — книга получится. Смешная. Наивная. Грустная.
Ведь кусочки этой мозаики не выцветают, нет, а…будто растворяются во времени Исчезают один за другим, и остается о них лишь память, да и то не у всех.
Вот признайтесь честно, вспоминаются вам голубятни?
Раньше они были чуть ли не в каждом дворе. Из досок, палок, обломков шифера, раздобытой сетки, эти голубятни кое-где скромно притыкались в углу двора, где-то — гордо возвышались посредине
Их обитатели — голуби разных цветов, с роскошными ожерельями из перьев или даже жутковатыми кожными наростами (говорят, породистые были), не просто сизые, в пятнышку и с хохолками, пушили хвосты, гордо расхаживая в своих домиках.
Дядька Михась. Так мы звали владельца ближайшей к нам и самой лояльной к детским компаниям голубятни.
Он нам казался старым и согбенным. На самом деле, думаю, был он не очень-то и стар, может быть, лет под семьдесят. Он как-то проговорился, что возрастом — с революции. То есть если родился в 17-18 году, в середине восьмидесятых ему было лет семьдесят. Не такой и возраст. С неизменной «Беломориной» в уголке кривых губ, дядька Михась целые дни проводил со своими питомцами.
Пускал посидеть у голубей вместе с ним, и мы замирали рядом, боясь пошевелиться и спугнуть птиц.
— Сами-то как воробьи, — смеялся дядька Михась. — Нахохлились.
Иногда рассказывал о сыне. Тот военным был, служил где-то на южных границах.
Самым восхитительным было, конечно, когда он разрешал нам весте с ним залезть на крышу голубятни. «Шугать лентяев», говорил дядька. «Шугать» означало гонять — он сначала выпускал стаю на крышу, а потом — поднимал всех разом в небо, как-то по особому приседая, хлопая в ладоши и гыкая…
Птицы срывались с шумом и гамом, и слаженно, будто всю жизнь тренировались, поднимались, делали круг, а потом норовили снова усесться на родную крышу.
Вечерами под голубятней собирались мужики со двора. В домино играли, о чем-то спорили. Перебирали карбюраторы всей толпой, до хрипоты, но без злобы ругаясь на советчиков. Иногда пили, стыдливо ныкая бутылку и закусь под стол, сколоченный из фанеры — «чтобы малолетки не видели». Иногда угощали нас воблой…
Сейчас, взрослым, понимаю, сколько безмятежного спокойствия и какой-то удивительной невинности было во всем этом.
…А голубятни исчезают. Редко уже где их встретишь, скоро, наверное, и вовсе они уйдут в небытие. Последние кусочки мозаики моего детства. До сих пор удивляюсь, как власти все не снесли…