Река на правый берег не пускает. Александр Алёшков писал об этих местах: район верховий реки Дурной даёт сочетание всех главнейших элементов рельефа Уральского хребта - голые, с россыпями по склонам или отвесными скалами, остроконечные высокие горные вершины, пологие нагорные плато с редким лесом и обильной травянистой растительностью, а также глубокая, узкая в пределах скалистого и широкая в границах лесного Урала долина реки. По берегам имеются выходы известняков, видны следы карста.
Вершина реки Дурна-Я разбита на десяток мелких притоков. Значительные запасы снегов в горах обильно питают речки, делая их недоступными для переправы. Несколько часов бродили мы, подыскивая переправу, мокрые от дождя и болотной воды. Наконец, ноги ступили на правый берег реки Дурной. Сушимся у костра. Через тайгу уходим к хребту Западные Саледы, чтобы засветло перевалить на восточный склон, на реку Хамболь-Ю. Ненадолго показалось солнце, позолотив горную белизну. С ходу форсируем бурную речку, устремляемся на перевал. Внезапно потемнело, полил дождь, сменившийся снегом. Дует ветер. Идём гуськом по горной заснеженной тундре, под снегом вода. Начинается метель. Поверхность совершенно ровная, голая, укрыться негде. Все понимали, что если и перевалим на Хамболь-Ю, неизвестно когда доберёмся до спасительного леса.
В темноте, слева, слышен сильный гул. Навстречу нашему движению, между крутых берегов, сложенных из слежавшегося снега, мчится небольшая речка. На предложение начпупса рубить в фирновом снегу пещеру согласился Вася Гурков, вытащив из рюкзака топор. Боря Мартюшев имел опыт ночёвок в снегу и, видимо, хотел опыт распространить. В конце 50-ых годов, в зимнем походе по Приполярному Уралу, возле горы Сабли, в сильный мороз, туристы - студенты Уральского политехнического института, среди которых был Мартюшев, вынуждены были на ночь соорудить в снегу убежище. Один из участников похода от «холодной ночёвки» жестоко простудился. Вот и нам, перспектива заработать на оставшуюся жизнь какую-нибудь немощь, не поглянулась.
Мой рассудительный брат - Валера Анкудинов предложил спуститься до мелколесья и там устроить лагерь. Боря как-то сразу согласился, и все облегчённо вздохнули. Через час мы выискивали в снежной пустыне хоть какие-то дрова для костра, и нашли довольно много топлива - сломанных ветрами ёлочек, карликовых берёзок. Застучали топоры, запела пила. Палатку поставили по всем правилам, только лапника не было. Развели костёр, обсушились, сварили ужин, поели, и снова жизнь показалась доброй тётей. Лезем в палатку. Ветер палатку треплет, валит снег, заметно холодает.
Спалось плохо, были судороги, вместо спальников у каждого лёгкое одеяло. Всё снаряжение отсырело, мы дрожали, как загнанные сурки. С утра моё дежурство - разжигание костра, приготовление пищи. С трудом вылезаю из палатки, засыпанной снегом. Ветер не перестаёт дуть, за пеленой снега, за десять метров, ничего не разглядишь. К моему удивлению, угольки вчерашнего костра ещё не угасли. Разжигаю огонь, готовлю суп с тушёнкой, чай.
День проходит в томительном ожидании конца ненастья. Теплилась надежда продолжить маршрут к заветному хребту Малдынырд, но погоду не переспоришь. К девяти часам вечера снег перестал валить, ударил мороз, палатка заледенела. Решено спускаться с хребта, идти до тайги, где отдохнуть, прийти в себя. Часа два бредём вниз, проваливаясь в снегу по колено, по пояс в трещины между камней. Знакомая речка превратилась в широкую реку, но глубиной не более полуметра. За рекой, тёмной стеной, возвышаются огромные ели. В лесу полная тишина, между деревьев медленно падают снежинки. Ставим палатку на высокую подушку из пихтового лапника. Костёр обдаёт жаром. В полудрёме наплывают слова песни Александра Городницкого: «Тихо над тундрой шуршит снегопад, сучья трещат на огне…».
После долгих раздумий, решили уходить на реку Кожим, на сплав. Скажу, что на Приполярном Урале удалось побывать ещё два раза - в 1970-ом и в 1971-ом годах, и тоже бывало не сладко. Думается, что в 1962 году, решение свернуть на Кожим было единственно правильным. Идём параллельно реке Дурной по тайге, переходим ручьи и речки, отдыхаем и снова в путь. Сделав восемь переходов, подошли к большому моховому болоту. С болота хорошо видно горы - красотища! К тому же появилось солнце, по небу плывут белые облака - контраст с прошедшими днями впечатляющий. За полчаса перемахнули болото. Пересекли узкую тракторную дорогу, уходящую через вздувшиеся реки к горе Народной. Покидаем заболоченную пойму реки Дурной и через два перехода ночуем в сплошном березняке, напомнившем родное Зауралье.
На втором переходе увидели Кожим. В расстроенных чувствах выходим к реке. Итак, не удалось с налёта выполнить задуманное: посмотреть ледник Малды, подняться на гору Варсанофьевой. Между прочим, высота горы на старых картах равнялась тысяче пятистам девяносто семи метрам. Новые замеры высот понизили гору до 1538 метров, хотя подъём не стал проще. В верховье реки Кожим находятся знаменитые пастбища Кожимской депрессии, где, бывало, паслись до десяти тысяч голов оленей, где своеобразные типы горной тундры. Здесь же найден ряд интересных для Урала растений.
От реки Кожим уходит мощнейший Исследовательский хребет. В 1850-ом году Гофман, заполняя пробел в обследовании Северного Урала, поднялся по Щугору и Большому Патоку, вышел на Вангур, проделал до реки Кожим весьма трудный и тяжёлый маршрут. В 1885 году вёл поиски на золото Кольштедт. Он поднимался по Кожиму и перевалил на реку Народу. В 1927 году маршрут Э. Гофмана повторил геолог-аспирант Ленинградского госуниверситета А.Н. Алёшков. Он принадлежал к когорте своих предшественников - учёных-землепроходцев, не щадящих ни своего здоровья, ни жизни во имя достижения поставленной цели.
Мужество Алёшкова характеризует следующий случай. В сентябре 1927 года работы в горах были закончены, но Александр Николаевич задержался и был вынужден догонять экспедицию. Он решился на одиночное плавание по реке Итье, на остяцкой лодочке «колыданке». Река Итья, в пределах Урала, протекая по широкой ледниковой долине, имеет ряд перекатов. При выходе из гор она образует порог, из порфиритов дайки, прорывающей метаморфизованные известняки. Ниже порога следуют довольно частые перекаты. В двух случаях лодка от ударов о валуны заливалась водой, но, благодаря близкому положению от берега и незначительной глубине, своевременные прыжки в воду предотвратили катастрофу. Алёшков за пять дней проплыл 230 километров, и появление его в Саранпауле вызвало крайнее удивление, поскольку геолог прибыл нехоженым опасным путём.
Река Кожим метров сто шириной с выходом известняка по берегам. До железной дороги поплывём. В поисках материала для плота уходим выше по реке, но сухостоя нет. Решаем валить сырые ели. Делать надо не салик, а серьёзную посудину. В ту пору, в походах в «ненаселёнке», обычным плавательным средством был деревянный плот, собранный по старинной таёжной технологии. Ни каких гвоздей или железных скоб: нужен плотницкий топор и двуручная пила. Плот будет надёжный, но пороги на реках попадаются непроходимые, и гибельно недооценивать ситуацию.
Помнится, Боря Мартюшев дома показывал саянские фотографии. На одной фотографии плот на Базыбайском пороге. На плоту, в тельняшках, четверо туристов-москвичей работают передней и задней гребью. Волны выше головы. На следующей фотографии на плоту только двое парней. Двоих безвозвратно забрала река Казыр…
Мартюшев знал дело, растолковал нам, неграмотным, что есть «шпунт», «ласточкино гнездо», «подгребица», «ронжина», «вица». Понятия стали закреплять на практике. Сырое дерево тяжёлое. Сообща выкатывали стволы елей из леса, сбрасывали на отмель. Два дня рубили, строгали, пилили, распаривали на костре берёзовые ветки, на воде стягивали брёвна плота, в последнюю очередь соорудили подгребицы, установили носовую и кормовую греби.
Начпупс остался доволен работой дружного коллектива. Плот получился превосходный - даёшь Печорское море! Во время плотницких занятий, к нам, на моторной лодке, подплыли трое местных таёжников, спускающихся вниз по Кожиму. Посидели у костра, попили чаю, посоветовали поостеречься «порога Каюк»: в русле реки много камней, а течение устремляется к правому берегу, к скале, напоминающей профиль старинной лодки-плоскодонки.
Выходим на основную струю реки, но течение не сильное. Вода прозрачная, видны каменные глыбы, над которыми проходит наше судно, плавающие рыбки. Правый берег высокий, скалистый, заросший смешанным лесом. Проходим устье реки Дурной, разбитой на протоки. Левый берег низкий, сырой, вдалеке, на полсотню километров, тянется хребет Западные Саледы.
Пока всё идёт спокойно. Впереди, за поворотом, обещанный порог. Течение реки усилилось. Сноровисто работаем гребью, лавируя между водяными валами. Плот несёт на буруны. Наш конёк-тяжеловоз решил попрыгать через подводные камни. Страшный удар потрясает судно. На брёвнах трудно устоять. Ещё удар и плот заносит на плоский валун. Вода перекатывается через плот, но все вещи надёжно закреплены, мы целы и нет места растерянности. Пытаемся жердями сорвать плот с огромного валуна. Из одеяла делаем водяной парус, но ничего не выходит. Тяжеленный плот остаётся на камне до будущей весны.
Начальник, по пояс в ледяной воде, наводит переправу. На правом берегу реки сушимся у костра. Боря Мартюшев берёт азимут 209 градусов - направление на станцию Кожим. За остаток дня и половину северной ночи мы должны выйти к людям. Движемся напрямик через тайгу, в одном месте приблизились к берегу реки Кожим. В скалах темнеют отверстия пещер, над пещерами, в лесу, много карстовых воронок. Хотелось бы осмотреть пещеры, но темп ходьбы сбивать не стоит. Ближе к железной дороге места сырые, болотистые, но начальник уверенно идёт к цели.
На далёкий посвист паровоза Васька с Валей крикнули «ура», а остальные бродяги насупились, тяжело вздохнули.
