Около двух лет назад я впервые познакомился с прозой Джозефа Максвелла Кутзее и был просто ошарашен его романом «Бесчестье», в котором не было ни шоковых эпизодов, ни откровенных сцен, ни насилия, но суггестивный эффект был очень мощным. Тогда я не понял почему, но сейчас прочитав его ранний роман «Жизнь и время Михаэла К.», который, как и «Бесчестье» был удостоин Букера, склонен полагать, что книги Кутзее так действуют, так подавляют своей беспросветностью просто потому, что автор очень мудр и хорошо знает жизнь. «Михаэл К.» более экспериментален, чем «Бесчестье», это своего рода монороман или даже повесть об одном герое, диалогов мало, мало и психологии, зато много жизненной достоверности и понимания людей.
Именно при чтении «Михаэла К.» становится ясна тесная интертекстуальная связь литературных миров Кутзее с вселенной Сэмюэля Беккета, которому он не случайно посвятил несколько эссе и даже, если не ошибаюсь, дипломную работу. Конечно, данный роман Кутзее вызывает в памяти еще и «Робинзона Крузо», которого постмодернистски переосмысливает (у Кутзее есть на эту тему отдельный роман), правда без иронии и литературных игр. Вообще Кутзее – из тех, кто не пишет с чистого листа, он учитывает многовековой литературный опыт и ведет с ним диалог, в этом смысле его книги – постсовременны, но это не Эко и не Барнс, игр со смыслами, значениями, цитатами мы здесь не найдем.
Кутзее предельно серьезен и антропологичен, его интересует человек в первую очередь, а не игры с означающими, хотя он – и не экзистенциалист, ибо дотошно показывает тотальную несвободу человека от власти, социума и исторического контекста. Михаэл К. – почти насекомое, «маленький человек», ведущий полуживотный образ жизни, пытающийся спрятаться от войн и неустроенности социального бытия на природе. Этот мелкий экзистенциальный масштаб и роднит его с героями Беккета, как и сама погребальная интонация романа сходна с тем, как звучит проза и драматические произведения великого ирландца. Однако, в отличие от них Михаэл вписан Кутзее в социально-исторический контекст происходящих событий, в то время как Беккет всегда дистанцируется от любой конкретики, создавая несколько абстрактные миры.
Детализированность предметной среды, ситуаций, поведения героев у Кутзее поражает своей точностью, емкостью, достоверностью. Особенно это касается первой, наиболее объемной главы романа, в которой перед нами проходит серия мытарств Михаэла из Кейптауна на фермы, в лагеря и больницы. Полное отсутствие у героя не то что рефлексии, но даже элементарной мыслительной деятельности не делает его в наших глазах неполноценным, наоборот – сострадание к нему переполняет текст, а во второй главе от лица доктора автор высказывает свое мнение о герое в поэтическом и лирическом ключе.
Роман «Жизнь и время Михаэла К.» в первой главе полон описаний различных бюрократических проволочек, что вызывает в памяти у читателя уже не мир Беккета, а тщетные поединки персонажей Кафки с судьбой (не случайно герой Кутзее не назван по фамилии: он – просто К., как Йозеф К. или землемер К.). Этими эпизодами автор хочет показать, что бездушность государственной машины шагнула далеко вперед в сравнении со злоключениями героев Кафки, фашиствующие меры правительства ЮАР в годы гражданской войны, которые показывает Кутзее, - аллегория любого общественного насилия по отношению к социальным единицам, винтикам системы.
Кутзее изображает мир конца истории, который, однако, не обернулся всеобщим благоденствием по Фукуяме: когда писался роман, соцлагерь еще существовал, но было уже ясно, что мир вступает в эру нового варварства, когда групповое насилие становится все более открытым, наглым и беспричинным (у фашистов и коммунистов по крайней мере были хоть и чудовищные, но все же причины уничтожать людей, в гражданской войне в ЮАР в изображении Кутзее нет никакого смысла, это новое, абсурдное насилие). Как и Шопенгауэр, Кутзее – чернейший пессимист, но, как и автор «Мира как воли и представления», он видит для людей лишь один выход из круговерти абсурдного взаимного пожирания – сострадание.
Роман «Жизнь и время Михаэла К.» не столь мрачен как пьесы и романы Беккета еще и потому, что автор видит выход из экзистенциального тупика, в котором оказалось человечество, - сочувствие, приводящее к солидарности (ведь герои Беккета ко всему прочему еще и чудовищно разобщены) и коллективному сопротивлению насилию сверху. Хотя прямого призыва к этому нет (это не «В ожидании варваров» - роман, написанный Кутзее за три года до «Михаэла К.», о нем, надеюсь еще напишу, когда внимательнее с ним познакомлюсь), но такое настроение подспудно, интуитивно чувствуется.
В любом случае, даже если ничего не знать о Кутзее и его книгах, даже если вы не читали Беккета и Кафку (хотя если вы читали «Лавр» Водолазкина или «Дети мои» Яхиной, то увидите у них прямые переклички с этой книгой: так постмодернистский роман Кутзее становится в свою очередь материалом для цитат со стороны нового поколения литераторов), открыть роман «Жизнь и время Михаэла К.» все же стоит хотя бы для того, чтобы понять, что человек чувствует себя человеком не тогда, когда наслаждается или развлекается, а когда от всего сердца сочувствует страданиям другого посреди всеобщей экзистенциальной тьмы.