Среди студентов историко-педагогического факультета Костромского пединститута попадались странные личности – реже, чем на худграфе или естфаке, но всё же их было немало и каждый выделялся своей штучностью.
Одного, например, звали «Конь» - он, входя в аудиторию, как-то энергично притопывал ногой, словно бил копытом, и был известен готовностью рьяно хвататься за любые поручения и умением столь же усердно проваливать каждое дело. Он ещё не закончил учёбу, когда на первый курс поступил его младший брательник, тут же получивший погоняло «Брат Коня».
Этот отличился на первой же педагогической практике – поехал вожатым в лагерь пионерского актива «Соколёнок», оказался под пятой у напарницы, вместе с ним работавшей на отряде, стал посмешищем у детей и через неделю сбежал – как бежали домой слабовольные и малосильные пионеры. Вернуть его в лагерь оказалось невозможно – «Брат Коня» ушёл в подполье, на звонки не отвечал и дверь дома не открывал. Скандал замяли, беглеца не исключили из института и даже каким-то образом зачли ему практику – насколько я знаю, сегодня это всеми уважаемый гражданин одной из стран Евросоюза.
Печально сложилась судьба другого истпедовского антика, назовём его Васей. Он был родом из дальнего района – то ли из Солигалича, то ли из Вохмы. Учиться парню было и трудно, и муторно, и скучно. Он был маленького роста, чуть выше пятиклассника, жил в общежитии и вызывал у девушек всех пяти этажей на Щемиловке материнско-щемящие чувства. Васю подкармливали (известно, что еда у студентов – одна из главных ценностей) и, вполне возможно, дарили не совсем целомудренными ласками. Вася быстро понял, какие выгоды сулит ему образ малыша-карандаша и начал вполне сознательно работать в этом регистре. На беду, он сдружился со старшими парнями с других факультетов. А те приохотили его играть в карты. И началось…
Вася проиграл довольно крупную по тем временам - конец семидесятых - сумму. Ему жёстко и недвусмысленно объяснили, что карточный долг не менее свят, чем красный пионерский галстук, который истпедовцы должны были носить по торжественным случаям.
У Васи не было выхода – и Вася начал воровать.
У соседей по общежитию – не исключая и милосердных к нему девушек. И попался.
Был суд – показательный процесс в актовом зале главного корпуса института. Судья оказался большим балагуром - он устроил шоу сродни тем телевизионным судилищам, что идут сейчас в эфире. «Потерпевшие, - глумливо разъяснял он залу, - имеют те же права, что и подсудимый, за исключением права на последнее слово». Вася не отпирался. Девушки в зале вздыхали. Не помню точно, какой был приговор. Несколько лет общего режима.
А потом стало известно, что Вася бежал – вместе с другими зэками. Говорили, что бежать его заставили и даже, будто бы, хотели использовать как живые консервы – зарезать и съесть, когда кончатся припасённые харчи. Всех беглецов вскоре поймали. Вася получил новый срок - уже строгого режима.
Вася повесился в следственном изоляторе. Маленький, подвижный горнист – у него был тонкий музыкальный слух; те, кто работал с ним в пионерском лагере, уверяли, что Вася – горнист от Бога, заливисто выводивший мелодии подъёмов и отбоев. Почему никто не услышал его сигнала тревоги? «Все сюда, все сюда, здесь случилася беда…»