Социологи знают: устойчивость сложной системы держится за счёт правильного соотношения между категорическими запретами и возможными допущениями.
Гениальный по мастерству изложения пример – рассказ Чехова «Злоумышленник». Железной логике мужиков, откручивающих гайки на железной дороге не просто так, а в определённом порядке, противостоит карательная сила власти, а значит, пассажирам гарантирована относительная безопасность.
Советская власть и Советская армия были крепки, пока нарушение фундаментальных запретов, будь то попытки создать многопартийную систему или сон часового на посту преследовались жесточайшим образом, чтобы впредь было неповадно повторять судьбу нарушителей. Со временем отдельные эксцессы случались снова, но быстро подавлялись и серьёзной опасности не несли. Как только исключения из правил приняли массовый характер, система начала рушиться.
Те годы, когда я служил в Советской армии, принято называть застоем. На мой взгляд, это было внешне благополучное, но уже глубоко больное время, которое невозможно было вылечить одними только административными мерами, хотя завинтить гайки в государственной машине, ослабленные за время правления Брежнева, конечно, следовало. Андропов взялся за это дело, но беда в том, что рейды по баням и кинотеатрам, имевшие целью выявить и наказать нарушителей трудовой дисциплины, вызывали в народе не страх, а, по большей части, насмешки.
В армии люди получали допуск к оружию – и запреты были строже. К примеру, на разводе всех заступающих в караул проверяли на знание уставов. Механик-водитель Саглаев, восемнадцатилетний парень из Курской области, отличавшийся незлобивым нравом и редкой бестолковостью, на вопрос: «Что запрещается часовому?» бодро ответил: «Разводить костры». После чего вместо караулки был отправлен в наряд по кухне и впредь нести службу на посту, как сказано в Уставе «бодро, ничем не отвлекаясь, не выпуская из рук оружия и никому не передавая его», Саглаеву никогда не поручали.
Или, скажем такой чувствительный момент в жизни солдата, как подъём.
Все служивые знают: подняться, одеться, обуться и встать в строй нужно за сорок пять секунд.
На самом же деле в этот норматив должны были укладываться воины первого-второго периода службы. Отслужившие год «черпаки» могли позволить себе некую неспешность, а вот готовящиеся к увольнению в запас «деды» вставали с коек, потягиваясь, так же неторопливо, по-граждански наматывали портяночки и вообще всем своим видом говорили: «Дембель в маю – все по …».
Это сходило с рук, если ранним утром в казарму не наведывался никто из офицеров и прапорщиков. Как правило, так и случалось. Но наш старшина, старший прапорщик Ященко, время от времени решал проконтролировать, как тащат службу его воины – и картина, которую он наблюдал, была весьма далека от той, что показывали в телевизионной программе «Служу Советскому Союзу».
Старший прапорщик Ященко был удручён и шокирован. Старший прапорщик Ященко являл собою родного отца, обнаружившего, что дети раздербанили папину рыболовную снасть. Старший прапорщик Ященко говорил: «Хлопцы, за шо вы мени обижаете?» и отдавал приказ строиться на плацу. А когда рота была построена, он говорил: «Первый взвод бежит по плацу по часовой, а второй взвод – против часовой стрелки, шоб у мени, хлопцы, голова не закружилась». И мы бегали, бегали, бегали, на радость всему остальному гарнизону, пока не оставалось пяти минут до завтрака, так что мы еле-еле успевали привести себя в достойный вид до очередного построения.
Нарушали солдаты Советской армии и запрет на алкоголь – конечно, не все солдаты, а только старослужащие.
Не так далеко от нашей части был населённый пункт Бровары, жители которого привычно и не бескорыстно гнали самого. В субботу вечером наша компания из пяти человек скидывалась деньгами и посылала гонца за этой живительной влагой, имеющей чудный привкус горелой резины (для внутреннего потребления жители Броваров изготавливали более очищенный продукт). Денег хватало на литровую банку, которую мы осушали после отбоя.
Но ведь до тех пор её надо было где-то прятать – и тут нам на помощь приходил самый человечный человек, Ульянов-Ленин. Точнее, нас спасала висевшая на стене картина, на которой вождь провозглашал победу социалистической революции, а делегаты Съезда Советов радовались этому известию. Радовались и мы – за картиной была ниша, о существовании которой не знал даже старшина, так что мы спокойно прятали подзапретный самогон за живописным полотном в духе социалистического реализма. А ночью, в спокойной обстановке, закусывая самогон жареной картошечкой, которую готовил кухонный наряд, мы говорили о будущей жизни «на гражданке» и о приказе, до которого оставалось чуть более ста дней.