Глава 12.
Глава 11. По любви
Посвящается Юле и Яне. Самоотверженным незнакомкам, доставившим мне спасительное лекарство.
«Когда вы болеете, вы мне мешаете».
Так говорил мой худрук в театральном. Звучит жестко, но годы спустя, сам встав на позицию руководителя я согласился с ним. Мало кто захочет работать с нездоровым человеком, ведь он вряд ли сможет выложиться полностью и дать необходимый результат. Представьте себе репетицию оркестра, где контрабасист чихает, а на духовых кашляют.
С юных лет мне знакомы многие народные обереги от болезней: от подорожника до приворотов на полную луну с заячьей лапой в одной руке и волосами юной девы в другой. И я уверен, что именно от моего учителя тянется вера в то, что болеющий человек находится за бортом жизни. Что болеть стыдно!
Неудивительно, что когда я впервые в жизни оказался в больнице, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это не двухнедельный больничный, со мной в палате поселилось чувство стыда.
Было стыдно даже сказать кому-либо, что я болен, хотя я и понимал, что ни в чем не виноват. Было стыдно объясняться, извиняться без конца, что кому-то нарушаешь планы, кого-то подводишь, и в конце концов признаться себе, что ты мешаешь.
И вот лежишь ты вечером в палате один, осознаешь свой диагноз и вдруг вспоминаешь те моменты в жизни, когда вел себя совсем не как джентельмен, а как самый настоящий подонок. И представишь себе, что чувствовали люди в тот момент… И тут твой стыд обретает самые разнообразные оттенки, он пробирает тебя физически, глубоко, растекается по всему телу.
Но если чувство стыда может устремить нас к чему-то прекрасному, например, самосовершенствованию, то рядом всегда шло еще одно чувство и тянуло совсем в другую сторону. Это страх! А точнее страх смерти, когда ты в полной мере осознал, что с тобой происходит.
По итогу эта парочка из чувств на букву С свела бы меня с ума, если бы я не научился отвлекаться от столь сильных эмоций. В один из таких вечеров я твердо решил, что буду записывать как можно точнее и эмоциональнее то, что со мной происходит. Быть может эти записи кому-то помогут, кто-то найдет в них себя или кого-то близкого, а главное, мне самому уже не будет так страшно и стыдно. Вот так сквозь стыд и страх смерти я вернулся к творчеству.
Еще меня здорово поддерживал мой одноклассник, а позже и однокурсник Сережа Друзьяк. Он приносил, как ему казалось, важные для моего психологического состояния книги. В них главные герои неизменно были смертельно больны и в страданиях медленно погибали, ощущая бренность этого мира. То, что эти книги могли меня довести до самоубийства, Сережа даже в расчет не брал. Возможно, он полагал, что в больнице я готовлю «смертельно» важную роль. Чтение об умирающих не доставляло должной радости, а вот объяснения Сережи, для чего мне нужно прочитать очередную "книгу смерти", определенно забавляло меня.
Мой сосед по палате Илья был госпитализирован по поводу лимфомы желудка, "выросшей" прямо из язвы. Очевидно, что наши курсы химиотерапии существенно отличались. Да, нас положили практически одновременно, и количество курсов было одинаковым, но принцип лечения существенно разнился.
Мы одновременно стартовали, и у Илюши уже выпали волосы. В это время у меня с химией как будто проснулся кавказский шерстяной ген: на спине появились три острова черных волос, хотя я светло-русый. Илюша терял в весе, а я почему-то набрал. У него разбитое состояние, у меня — наоборот. Как будто ему давали героин, а мне — кокаин. Я видел, как часто он спит, и умничал, мол, человеку с его профессией можно и удаленно работать, как опрометчиво тратить сутки на сон. А еще у Илюши периодически падали показатели, его переводили на голод, вливали тромбоциты, лейкоциты и "красную" кровь.
В один из таких дней мой товарищ - ресторатор похвастал тем, что открыл кафе с кавказской едой и прислал мне на дегустацию столько всего, что стола и подоконника не хватило разложить все явства. Люля из курицы, баранины и говядины, ассорти из шашлыков, запеченные сезонные овощи, каре ягненка, самса из тандыра, запеченный сулугуни, имеретинский и мегрельские хачапури, всё это с кавказскими соусами, маринованным лучком, свежеиспеченным грузинским лавашом и свежей зеленью. А еще аккуратно спрятана бутылочка грузинского вина без этикетки — квеври.
Аромат в палате зазвучал грузинским многоголосием. Зашедшая по дежурству сестричка протянула:
«Оооооо, Махно, да ты не офигел?» — смазывая последние звуки обильным слюневыделением. Она тут же ушла, сказав, что если бы знала, ни за что не заказала бы себе курочку из KFC.
«Мне можно… мне можно… показатели хорошие… хорошие!» — Илья произносил это как заклинание и приближался к поляне.
Я понимаю, что это лето ни у кого не было шашлычным, эта еда была как вода в пустыне. На завтрак была манка, пусть и без комочков, но мяса-то жаренного мы не видели уже месяца два.
Илюша, который только вчера был на голоде, как зомбированный продолжал приближаться ко мне.
«Илюш, подожди, прости, тебе, наверное, нельзя, прости, я не знал, что мой товарищ сделает такой сюрприз» — тут я начал понимать, что это неправильно, как опрометчиво я поступаю.
«Дима, да нормально, немного можно, показатели хорошие» — его было не остановить.
И вот уже спустя минуту мы руками ломаем еще теплый лаваш, берем куски мяса, обмакивая его в пряном соусе и заедая свежей зеленью. Кааааааайф. Мы молчали и жевали. Удовольствие растекалось по телу, как жир по рукам, которые мы облизывали.
Когда зашел дежурный врач на вечерний обход, я был в таком кайфе, что решил пошутить:
«О, братишка, кальянщика позови!» — мы с набитыми ртами заржали молодому врачу в лицо.
Он просто офигел. Он не мог поверить увиденному. Посмотрев на лист назначений Илюхи, он офигел вдвойне.
«У вас же лимфома желудка? Вам разве можно такую пищу?» — Илюша отрицательно кивал головой с набитой бараниной ртом.
«Жалобы есть? Температура? Стул?»
«Нееееет. Всё офигенно» — протянул я, подумывая о вине.
Сегодня мне стыдно за этот пир во время чумы.
Спустя время я рассказывал об этом своему лечащему врачу Ольге Олеговне, но она не рассмеялась, а строго сказала, моё счастье, что Звонков об этом не знает. Предупредила, что я мог серьёзно навредить Илье. И тут веселье полностью сменилось на стыд.
Мне стыдно за своё отношение к состоянию Ильи. Стыдно за то, что я настойчиво советовал ему работать, полагая, что мы в одинаковых состояниях. Стыдно за каждое мое замечание в его адрес.
Не беспокойтесь, час расплаты близок, справедливость восторжествует. Через какие-то несколько недель я отвечу за свое вольнодумие и легкость.
Ну а пока мне писала и звонила одна приятельница, которая всегда разговаривала со мной так, будто стояла у моего одра. Я успокаивал ее всевозможными способами: отправлял мои данные, скрины МРТ, статьи Звонкова о лимфоме — ничего не могло убедить ее в том, что у меня есть шансы. Она утверждала, что я творческая личность и всё придумываю, что я должен ей довериться и рассказать всю правду.
«Ты права, прости… Я не могу ни с кем об этом говорить. Никто не знает, выживу я или нет. Всё очень неоднозначно. Врачи бессильны. Вот так» — я произнес это так наигранно серьезно и максимально по-голливудски, как будто мою прощальную сцену играл Джордж Клуни.
Я был уверен, что приятельница поймет и оценит мой циничный тон, но она получила то, что хотела, приняла сказанное и тут же изменила тон разговора со мной с истерики, повышенных тонов и дрожания в голосе на спокойный и удовлетворенный.
«Я так и знала, Дим, чувствовала, понимаешь. Ты мне снился вчера бледный и с потресканными губами. На лошади. Я предложила тебе воды, но ты отказался» — я слушал и еле сдерживался от смеха.
«Ты обязан сражаться и верить в себя. Разговаривай со мной и ничего не бойся. Будь открыт».
«Хорошо. Буду» — со скотской серьёзностью и хрипотцой в голосе ответил я.
Далее специально для нее я собирал все самые страшные и стереотипные истории из жизни онкологических пациентов. Потеря волос, непрекращающаяся рвота, сыпь по всему телу, изменение цвета кожи, четырехдневные запоры — все-все, что я видел вокруг и слышал от врачей, превращалось в рассказы «мученика».
Сколько же радости я доставил человеку: она слушала, сопереживала и поддерживала. Радовалась моим редким дням с хорошей температурой и нормальным давлением. Прыгала от счастья, когда я наконец-то сходил в туалет. Я усиливал эффект фотографиями капельниц с лейкоцитами, тромбоцитами и кровью для Ильи. Желтые и красные препараты с химией толкали ее на мотивирующие речи для меня.
На просьбы скинуть селфи, я отказывал, оправдывая это тем, что не хочу расстраивать настолько сильно. Уверен, они и не были нужны, ведь в ее бурной фантазии уже давно был сформирован целый фотоальбом с ужасающими фотографиями моего изможденного лица. Как я мог разочаровать человека и отправить своё холеное откормленное волосатое лицо? Она была рада исключительно нашим драматическим разговорам. Конечно, сегодня мне стыдно за это!
Я отчетливо понимал, что многие, узнав о моем диагнозе, всё так себе и представляли, а мне было нормально, а иногда даже и хорошо. Точнее мои врачи делали всё возможное, чтобы я чувствовал себя нормально, да и медицина продвинулась вперед, предоставив мне эти возможности.
Мне было стыдно, что мне не так плохо, как вы могли подумать. Я знаю точно, что многие даже боялись спрашивать, как я там. А я нормально. Ну то есть не так ужасно, как люди себе представляют, когда слышат сочетание из слов онкология, опухоль и головной мозг.
Мне стыдно за то, что мне было хорошо.
А потом неожиданно и я стал свидетелем стыда. Случилось ужасное.
После уже состоявшегося дневного обхода в мою палату вошли Евгений Евгеньевич Звонков и Дарья Александровна.
«Дима, давай присядем поговорим» — я и так сидел за столом, делал записи в дневник, очень хорошо это помню.
Он сел напротив меня, а Дарья Александровна стояла справа, опираясь на мою кровать. Я было встал уступить место, но она движением руки показала, что не надо.
«Как у тебя обстоят дела с лекарством?» — спокойно спросил Звонков.
Лекарство — это спасительная и нелегальная Тиотепа, которая жизненно необходима для финального курса. Это ключевое лекарство в лечении. Вся сложность заключалась в том, что его запретили к продаже в РФ (попало под импортозамещение). Купить его можно только за границей. Оно не продается без рецепта. Его нельзя ввезти в страну без разрешающих документов от Минздрава РФ, которые я ждал.
Моя ситуация уникальна: из всех двадцати девяти, лечившихся от лимфомы ЦНС, я буду первый, кто самостоятельно купит это лекарство, причем сделает это за границей.
Я и моя команда разработали несколько вариантов приобретения и доставки лекарства, ждали документов. На всё это накладывалась немалая сложность закрытости границ из-за пандемии.
Первый вариант — самый надежный и, естественно, самый дорогой — это официальная доставка медикаментов компанией, типа DHL, но специализирующейся исключительно на медикаментах. Мой лучший друг Лёша Захарян занимается логистикой, и он все организовал, точнее, достиг предварительной договоренности. Мы точно знали о сроках и стоимости.
Второй вариант — это знакомые, которые могут выехать за границу и привезти препарат. Это дешевле, но была сложность в получении рецепта и логистике. К тому же требовалось из одной страны перебросить лекарство, а потом с пересадкой через Стамбул прилететь в РФ.
Третий вариант — пиратский. Самый небезопасный, самый непредсказуемый, самый сумасшедший и без каких-либо гарантий и обязательств. Есть люди, которые тайно провозят лекарства из Германии лекарства, минуя таможни, через лес в Беларуси. Проверить их репутацию невозможно. Это безумие и риск.
Всё это я рассказал Звонкову.
«Дим, бумаг и разрешений не будет, я нашел тебе Тиотепу, остатки, которые мы собирали по крупицам почти по всей стране, но нужно еще шесть ампул. Может хватить и того, что есть, но это риск. Большой риск не довести лечение до конца» — он заметно переживал, и палата в буквальном смысле наэлектризовывалась.
Меня начинало трясти в буквальном смысле. Вот прям представьте, меня реально начинало трясти.
«Евгений Евгеньевич, я достану лекарство. Поверьте. Не буду рисковать» — я старался держать лицо.
И тут случилось то, что я никогда не забуду.
«Да, ты можешь себе представить, что каких-то двадцать лет назад, эта Тиотепа у меня под столом ящиками стояла, а я ее пинал. Это же наши врачи придумали! Потом за границей запатентовали, а в России запретили, как итог теперь она стоит сумасшедших денег. Можешь представить, что я не могу сейчас на лечение никого взять, потому что препарат не поставить на учет и не купить. Можешь представить, что я час назад двух людей домой отправил умирать, потому что у меня нет лекарства и аналоги не могу рассматривать, потому что вне программы?» — он продолжал, и от того, что он говорил, кровь стыла в жилах.
Было страшно от осознания происходящего, от этой реальности и беспомощности перед системой.
"Вот сейчас двое больных людей вышли из больницы доживать свои дни. Конечно, они могли бы полететь в Германию, но границы-то закрыты". После Евгений Евгеньевич сказал, что мог бы и хотел бы решить вопрос, но министр в отпуске, а его зам не может помочь и некомпетентен в этом вопросе. А фонд, через который раньше мы могли бы оформить лекарства, сейчас бессилен по причине закрытых границ.
«Дашаааа» — он почти крикнул на Дарью Александровну, которая стояла в метре от него. Я впервые тогда услышал, что он обратился к коллеге на «ты». «Позвони в фонд, что они там? Почему молчат, почему не могут помочь?»
«Я звонила недавно, трубку не берут» — очень спокойно и понимающе ответила Дарья Александровна.
Звонков сидел, качал головой, через небольшую паузу в полной тишине встал, и они ушли.
Меня трясло, я тяжело дышал. Приходило осознание происходящего, а выглядело это как будто кто-то сказал мне: «Обернись!». Я оборачиваюсь и вижу, что уже два месяца весело и танцуя иду по минному полю, на котором сплошь лежат искалеченные тела. Не будь у него лекарства, даже достань я его в Германии, меня не приняли бы на лечение. Если бы меня не приняли на лечение на том этапе, когда не был установлен диагноз лимфома, то где был бы я сейчас. И был бы я?
Я сидел и не мог двинуться. Илья, когда зашли мои врачи спал, сейчас же он лежал и с широко открытыми глазами смотрел на меня.
«Это п**ц, Дим»
Мне было стыдно за всё это. Хотя я не был к этому причастен и уж тем более виноват. Понимание сложности ситуации догнало меня и застигло врасплох.
Так было со мной, а что было с Евгений Евгеньевичем я даже представить не могу. И сколько таких ситуаций было! Мне надо было начать действовать и решать с доставкой лекарства как можно скорее, но я не мог двинуться с места. От сильного напряжения и настигшего меня осмысления случилась истерика: задыхался, ловил воздух, тяжело дыша, и не мог удержать слезы.
А потом всё как в фильмах про наркотики.
«Алло, добрый день я звонил вам по поводу лекарства, доставка из Германии, помните? Мне нужна ваша помощь»
«Нам каждый день звонят, напомните»
«Ну, я звонил по поводу Тиотепы? Надо срочно»
«Когда?»
«Чем быстрее, тем лучше»
«Условия помните? Сначала кидаете предоплату, потом говорим о сроках»
«Слушайте, я всё понимаю. А какие-нибудь гарантии или расписку?»
«Нет»
«Ну, послушайте, я звоню вам из больницы, это лекарство мне жизненно необходимо, понимаете?»
«Понимаю»
«Я сдохнуть могу, если его не будет»
«Понимаю. Сначала всё оплачиваете, потом говорим»
«Бл**, да как так? Услышьте меня, я беру кота в мешке, просто, бл*, кота в мешке. Я, сука, жить хочу. Будьте людьми!»
«Послушай. Не ори сначала. Я такие звонки и речи по сто раз в день слышу. Тебе выбирать. Наша компания семь лет на рынке. Твое право не верить. Вон, у меня две недели назад водителя на границе поймали, пока денег мешок не зарядили, две недели держали его. Клиент умер. Ты меня хочешь разжалобить? Решай»
«Давайте реквизиты и прочее»
«Сейчас пришлю в вотсап инфу. Сколько вам надо?»
«Шесть ампул»
«Нет. Только две с поставкой. Так что либо три поставки, либо до свиданья»
«Давайте три поставки, но оплачивать я каждую буду отдельно.»
«Да, пожалуйста, каждую отдельно. Машина мотается каждые три дня»
«То есть нужное количество я получу через полторы недели только»
«Чем быстрее оплатите, тем проще делать прогнозы»
Это был прекрасный диалог с менеджером по имени Анна. Она была так цинична, холодна, еще и с чувством юмора, что я поверил ей. Точнее, выбора не было.
Мы с моей командой переругались вдрызг из-за этого лекарства, но поскольку выбора было немного, то я попросил всех не дергаться и делать, как говорят. Решение я брал на себя. Моя же жизнь — я решил рискнуть.
Успокоились все, кроме моей сестры. Она так переживала, что написала всем, кому могла. В другой ситуации не написала бы никогда. И вдруг ответила знакомая, с которой она проходила стажировку в ресторане с двумя звездами Мишлен в Мюнхене. Практически незнакомый человек отозвался помочь.
Знакомую зовут Юля. Юля когда-то училась с девушкой Яной в одном классе. Яна в свою очередь занималась фармацевтикой, а в тот момент находилась в Мюнхене, ирония ли? Так вот Яна, выпив бутылочку просекко с подругой и на ход ноги рюмку лимончелло, приобрела по просьбе Юли одну ампулу Тиотепы (все, что было на тот момент в наличии в аптеках Мюнхена) и выдвинулась в Москву на автомобиле. Я же оплатил первую поставку двух ампул у менеджера Анны.
Я тихо сидел в палате и мог только ждать, пытаясь отвлечь себя хоть чем-то, потому что думать о происходящем было изматывающим испытанием. Я, моя семья и самые близкие друзья все это время просто сидели и смотрели в экран телефона. Получится или нет? Обманули нас или нет? Ставки были высоки.
О ходе событий я сообщил Звонкову. Мы немного выбивались из сроков, поэтому он назначил малый поддерживающий курс химиотерапии, на всякий случай. Как я писал ранее, каждый последующий курс дается все тяжелее и тяжелее, и учитывая мое психологическое состояние в период ожидания, этот курс я запомнил как камень, который поднимал в гору.
Теперь я могу давать мастер-классы на тему «Разновидности терпения» или «Терпеть, но не быть терпилой». Поверьте, было очень нервно, потому что гарантий — ноль, а цена высока. Мне сложно передать, как медленно шло время на пятом курсе химиотерапии.
Кстати, я не знал про о том, что провернула моя сестра. Обо всем узнал по факту. И вы представьте день, когда она передала мне коробку из пенопласта, в которой лежал пакет с сухим льдом и упаковкой Тиотепы, потому что это лекарство требует особой температуры при транспортировке. Эта партия пришла раньше заказанной мной у менеджера Анны.
Сложно передать те чувства, которые испытаешь при виде единственного в мире лекарства, способного спасти тебя. Я смотрел на ампулу в коробке с льдом, как на слиток золота, и плакал. Потом я сообщил своим врачам, что лекарство прибыло, за ним пришли молниеносно, как за врагом народа в 30-х годах. Изымали оперативно и без эмоций.
Позже Олюшка расскажет мне, что Яну остановили на границе в Германии, подозревая в алкогольном или наркотическом опьянении, и она, чтобы не светить лекарство, спрячет его в лифчик. А еще то, что была в шоке от искренности и открытости Яны, которая первое, что сделала по возвращению в Россию, приехала к ней в ресторан с лекарством, а уже потом отправилась тусить. Яна даже отказалась от ужина в знак благодарности. Потрясающе! Она не знала ни меня, ни Олюшку.
Потом приехали две ампулы от менеджера Анны. Уже три. И еще три.
Я оплатил еще одну доставку, отказавшись от третьей, потому как Олюшка сказала, что достанет еще одну ампулу через Юлю. Разница в деньгах была существенна. И вот еще две ампулы выдвинулись ко мне.
Юля запостила в Facebook просьбу привезти ампулу из Мюнхена в Москву. Потому что именно там жил бывший Юли, он врач и выписывал рецепт. Отозвался человек из Копенгагена, сообщив, что его подруга в Мюнхене и летит через Стамбул в Москву. Яна, как оказалось, знала этих ребят, они когда-то были в одном лагере, она пообещала встретить лекарство в аэропорту и привезти Олюшке в ресторан. Так и случилось. Параллельно ко мне ехали две финальные ампулы.
Находясь в больнице, я не верил в происходящее. В этой цепочке взаимоотношений я не знал абсолютно никого, но их самоотверженность и вовлеченность меня поражала, я не верил, что это происходит со мной. Я не верил, что так возможно. Я не верил, что можно для незнакомых людей совершить такой поступок. Я не верил!
Я не верил пока ко мне в руки, опять же раньше оплаченной мной покупки, не попала коробка, в которой лежало мое лекарство. Не знаю, как передать эти чувства. Это был мощнейший прилив веры и надежды, я начал по другому смотреть на всё. Уходит цинизм, уходит безверие в человека, я как будто ожил, как бы глупо и наивно это не звучало.
Уже четыре ампулы. Жду две!
Мне предстоял последний самый тяжелый курс. Он будет проходить в отдельной палате, так называемом боксе. Я подошёл к Ольге Олеговне и попросил, чтобы меня туда перевели чуть раньше, если можно, чтобы я мог подготовиться психологически. Две последние ампулы придут ко мне, когда я уже буду в спецбоксе. Один.
Всё происходящее со мной — необъяснимо. Те, кто осуществил доставку жизненно важных мне лекарств, абсолютно незнакомые мне люди. Абсолютно незнакомые, понимаете? Я понимаю, если бы они хотя бы были у меня в ресторане, но тут….
Они меня никогда не видели, не слышали и не знали. И в момент осознания этого ты задаешь себе один простой вопрос, на который очень непросто ответить:
А ТЫ БЫ СМОГ ТАКОЕ СДЕЛАТЬ ДЛЯ НЕЗНАКОМОГО ЧЕЛОВЕКА?
Юля и Яна сделали гораздо большее для меня, чем они думают.
ОНИ ПОМОГЛИ ПОСМОТРЕТЬ НА ЖИЗНЬ ПО-ДРУГОМУ.
Благодаря им, врачам и моей команде я понял одну вещь: нет ничего дороже жизни человека. Да, я понимаю, банально. Но если это прочувствовать на собственной шкуре, всё не так уж и просто. Человека любить сложно!
И самый мой большой стыд в том, что я не узнал этого раньше.
Песня дня от Макса:
Иллюстрации от Кати