Окончив 8 класс, я решил попробовать лагерной жизни, и мама отправила меня в санаторий «Голубая дача». Тогда слово «голубой» было только названием цвета. Кстати, когда значительно позже я слушал песню, кажется, «Примуса» про голубого приятеля, я не понимал, о чем в ней речь. Так вот, чтобы не утруждать себя стиркой носков, я придумал выветривать их на балконе. Наружные стены корпуса, включая стены балконов, были облицованы методом набрызгивания цементного раствора. К этой поверхности носки прилипали великолепно. Поэтому я их бросал на стену, где они могли висеть по несколько дней. Вскоре ко мне присоединилась вся палата.
Мимо нашего корпуса ходил народ на электричку, тогда людей свободно пропускали через территорию санатория, и все, кто смотрел на наш балкон, буквально корчились от хохота.
В старших классах мы всей компанией, а нас там было человек десять, из чувства протеста ходили обссыкать школу. Одна из дверей закрывалась неплотно, и мы по очереди ссали в эту щель, стараясь пустить струю как можно дальше внутрь. Частенько мы мечтали обоссать установленный возле райкома памятник Ленину, но так и не решились.
Однажды мы с Дюком решили пострелять по школьным окнам из рогаток. Я тогда учился в девятом классе, а он в десятом. Приметили лавочку, набрали полные карманы гаек. Дождались темноты... Как мы ни старались, звон бьющегося стекла мы не услышали. Выпустив боекомплект, мы разошлись по домам. А утром возле школы учителя с милицией шмонали пионеров в поисках рогаток. Тех, у кого их находили, послали домой за родителями, которых заставили скидываться на новые стекла. Оказывается, мы переколотили стекла во всех выходящих на ту лавочку окнах. Более сотни квадратных метров. Они не сыпались только потому, что рогатки били слишком сильно, и гайки оставляли в стекле маленькие дырочки.
Не обошлось дело и без алкоголя. Родители не были сторонниками идеи о том, что ранее употребление спиртного является причиной алкоголизма. Поэтому мне наливали по праздникам лет с 5.
Сам я нажрался впервые в 8 классе. Напиться мы решили с одноклассником Димой по прозвищу Негодяй. Под домом у нас подвалы. В нашем стояли трехлитровые баллоны с реконструкторским мускатом «Степная роза». Хорошее, кстати, было вино. Жаль, что потом виноградники в Реконструкторе были уничтожены. После школы я забежал домой, взял ключи от подвала. Чтобы не спалиться, баллон с вином мы решили из подвала через дверь не выносить, поэтому Дима должен был подойти к окну с задней стороны дома, а я передать ему баллон. На окне была решетка. Меня это не остановило, и вскоре мы уже пили мускат, передавая друг другу баллон. Кстати, потом мы проверяли: баллон через ту решетку не проходил. Вот так я впервые сделал нечто волшебное.
Нам было совсем хорошо, когда к нам подошел какой-то мужик, протянул зачем-то паспорт и спросил:
- Ребята, как мне пройти…
Я растерялся, а Негодяй, как само собой разумеющееся, взял паспорт и, словно читая по нему, объяснил мужику дорогу.
Сухой закон я воспринял, как вызов и серьезно занялся пьянством. Зимой мы пили водку за гаражами. Пили с горлышка. Закусывали сигаретами. А потом шли в кино, чтобы за время фильма более или менее прийти в себя. В качестве дополнительной опоры брали с собой пару-тройку девчат. Когда не было водки, пили спирт. Его приносила мне мама протирать головки в магнитофоне.
Спирт надо пить чистым. Выпил, задержал дыхание, запил водой. Разбавлять его лучше всего следующим образом: Берется компот, доводится до кипения. В горячий компот наливается спирт. При этом вся вонь из него улетучивается. Получается напиток по вкусу как компот, а по действию, как спирт.
После школы один из моих приятелей, Сережа собрался поступать в мединститут, а чтобы было легче поступить, устроился санитаром в морг. При морге есть лаборатория. Там куски больной плоти сначала вымачивают в спирте, потом в формалине, потом в клею, потом сушат, потом тонко режут, кладут на стеклышко и рассматривают под микроскопом. Спирт для анализов используется один раз, и особо охреневшие работники морга не выливали его, а процеживали и продавали алкашам. Мне мама, разумеется, приносила только чистый спирт, но когда желающих выпить было слишком много, мы с Сережей «случайно проговаривались» о том, что спирт у нас после анализов.
Летом бухали на кладбище, на краю которого тогда была пивнушка «Три креста». Там продавалось пиво только на вынос. Трехлитровый баллон, а тогда они были основной тарой для пива, стоил рубль тридцать. Поэтому, когда я хотел напиться, я брал рубль и шел гулять на кладбище. Там находилась знакомая компания. Я сдавал деньги в общий котел и мог пить, сколько душе угодно. Одни люди уходили, другие приходили… В результате можно было, начав бухать с друзьями, через каких-нибудь пару часов оказаться за одной могилой с совершенно незнакомыми людьми.
Однажды нас окружили менты. Их было дохрена, и пытаться бежать было бесполезно. Возглавлял ментов Михаил Рафикович – гроза малолетних разгильдяев. Как рассказывали друзья, бил он попавших к нему в плен малолеток нещадно. Бил валенком с песком, мылом в полотенце и просто ногами почем попало. В общем, знакомство с ним не предвещало ничего хорошего.
Менты подвели к нам каких-то мужиков со следами побоев на лицах и спросили:
- Эти?
Те, слава богу, ответили, что не эти.
Как выяснилось, недалеко от нас бухала еще одна компания. Ребята допились до того, что начали приставать к пасущейся неподалеку козе. Сначала пытались на ней кататься, а потом решили ее изнасиловать. На крики козы прибежали хозяева, отец с сыном. Начали возмущаться. Козоебы дали им по ушам. Хозяева вызвали милицию, менты нашли нас.
Окинув нашу компанию взглядом, Михаил Рафикович распорядился:
- Ты и ты, - указал он пальцем на моих собутыльников, - в машину. А ты, - продолжил он, обращаясь ко мне, - пошел на хуй.
Когда мне было лет пятнадцать, мы какое-то время нюхали хлорэтил. Его тогда использовали для заморозки в стоматологии и в спорте. Выпускался он в больших, более сантиметра в диаметре и сантиметров пятнадцать длиной ампулах. Сбоку у них был специальный аппендикс, который надо было отламывать, чтобы вскрыть ампулу.
Однажды с нами произошла забавная история. Ехали мы в автобусе. Нас было человек десять. Не помню у кого в кармане узких джинсов, а тогда были в моде джинсы в обтяжку, лежала ампула с хлорэтилом. Когда мы выходили из автобуса, она лопнула.
- Мужики, у меня ампула в кармане лопнула. Давайте быстрей, - не растерялся он.
Сказав это, он зарулил за остановку. Мы за ним. Там он приспустил до колен джинсы. Вся компания стала перед ним на колени и начала жадно обнюхивать штаны.
Учился я легко. Больше часа на уроки не тратил, а, начиная с 8 класса, посещал не больше трех уроков в день, что не помешало мне окончить школу почти на отлично. Правда, не без помощи мамы. Она за меня написала все школьные сочинения, включая экзаменационное. Думаю, во многом благодаря этому я стал писателем, научившись чуть позже нормально, а не так, как требовали учителя, выражать свои мысли. Литературу я терпеть не мог. Читать любил и читал много. До 4 класса мне читала мама, потом я начал читать сам. Первой моей книгой была «Иллиада и Одиссея» из «Всемирки». Но читать ту муть, что мы проходили в школе, для меня было пыткой. К счастью, для получения оценки достаточно было пролистать предисловие к соответствующей книге. Хуже было с заучиванием наизусть. Моя память устроена так, что я легко запоминаю логические схемы, и тот же институтский учебник по химии выучил на отлично за 1 день, но заучить «Однажды в студеную зимнюю пору...», не говоря уже о херне про дуб и небе над Аустерлицем, из «Войны и Мира» выше моих сил. Также меня добивал любимый вопрос учительницы: «Что хотел показать автор...», - как будто я мог прочесть его мысли. Уроки литературы мне не дали ровным счетом ничего, только отняли энное количество времени. Не удивительно, что я считаю их исключительно эффективным средством для формирования отвращения если не к чтению вообще, то к чтению классики.
Формулировать мысли и структурировать текст меня научил преподаватель теоретической механики Виктор Андреевич. Он же говорил, что минимум один день в неделю и один месяц в году надо отдыхать, иначе КПД человека будет близок к нулю.
Вторым нелюбимым предметом был английский. И дело даже не в том, что мне с трудом давалось заучивание слов, а в том, что для той жизни, которая, как я думал, меня ждет, знание иностранного языка было ни к чему. Да и преподавание его могло выработать только стойкую зависть к Лене Стоговой и ее семье. Кстати, уже в относительно наше время американцы-мормоны не смогли понять одну из аксайских школьных учительниц английского языка. Зато грамматика мне давалась легко. За ее счет я и выехал на экзамене.
Забавная история произошла со мной на первом уроке иностранного языка в институте. В аудиторию я ввалился вместе со звонком. Сел на первое свободное место. Преподаватель начала задавать нам по очереди вопросы. Дошла очередь до меня. Она что-то спросила. Я ответил.
- Молодой человек, вы какой язык учите? – спросила она меня после этого.
- Английский, - ответил я.
- Тогда вам в другую аудиторию. Здесь мы изучаем немецкий.
Третьим нелюбимым предметом была физкультура. Думаю, это сущее зло. Намного полезнее было бы заменить физкультуру какой-нибудь регулярной зарядкой типа оздоровительного у-шу, как это принято в Китае. Меня добивали не столько уроки, сколько необходимость наскоро переодеваться в битком набитой людьми раздевалке, а потом вонять потом все остальные уроки.
Классе в девятом или десятом одновременно с нами переодевались четвероклассники. Их было много, они галдели и путались под ногами. Поэтому мы их подвешивали за воротники пиджаков на крючки, и они так висели, пока мы не уходили. Потом они снимали себя с крючков.
Отвращение к физкультуре не отбило у меня охоту содержать тело в относительном порядке, и я всю жизнь чем-нибудь, занимался. Сначала качался дома с помощью самодельной штанги. Потом 2 года ходил на бокс. После этого долгое время занимался йогой. Ее сменила езда на велосипеде, от которой я отказался после маминого инсульта. Пока я был сиделкой, занимался цигуном, потом начал ежедневно гулять пешком. Но уроки физкультуры... Их изобретателя я бы судил за преступление перед человечеством.
Класс у нас был довольно-таки своеобразный, так как прогуливали уроки и ставили на уши школу наиболее сильные ученики, поэтому учителя ничего не могли с нами поделать.
В теплое время мы собирались перед школой, после чего нередко шли пить пиво или купаться на Бухенвальд. Так назывался пруд, рядом с которым был небольшой асфальтовый завод. Свое название он получил из-за вечно идущего из заводских труб черного дыма.
Пиво мы пили на кладбище. Как-то раз за пивом пошел Андрюха, низкорослый и выглядевший моложе своих лет парень.
- А ты не слишком маленький? – спросил его продавец.
- Да нет, в самый раз, - ответил Андрюха.
- Паспорт есть?
- Только комсомольский билет.
- Взносы уплачены?
- Вот, - Андрюха протянул ему билет с аккуратно уплаченными взносами.
- Ну, раз уплачены, значит, пиво тебе можно, - решил продавец.
Зимой мы тусовались в пионерской комнате. Делали уроки (не заниматься же этим дома), валяли дурака. Иногда к нам заходили учителя, спросить, какой у нас урок. Реже, чтобы предупредить, что на следующий день ожидается комиссия, и что мы должны не посрамить честь школы. На следующий день мы были на уроках, демонстрировали блестящие знания, а когда честь школы вновь была в безопасности, возвращались в пионерскую комнату.
Однажды мы с Костей Котом, тоже, кстати, «лучшим из лучших пионеров» превратили при помощи фломастеров гипсового Ленина, - обычно мы использовали вождя в качестве вешалки для одежды, - в метросексуала. Не успели мы насладиться полученным результатом, как в пионерскую комнату вбежала пионервожатая с парой комсомольцев-носильщиков. Увидев, во что мы превратили отца русской революции, она чуть не упала в обморок.
- Сейчас же вытирайте, иначе нам всем будет пиздец! – только и смогла она сказать.
Фломастер от гипса хрен оттирается. Пришлось использовать бритвенное лезвие. С тех пор наш школьный Ильич выглядит, как заправский алкоголик.
Стены в школьных коридорах были покрашены в депрессивно-зеленый цвет масляной краской по штукатурке. Когда кто-то из учеников написал на стене напротив кабинета английского языка слово «хуй», учительница не нашла ничего лучше, как взять лезвие и попытаться подчистить стену, как это делали в тетрадях. А то, что под краской, которую она аккуратно счищала, была белая штукатурка, до нее не доходило. В результате она только углубила и расширила надпись. Те из нас, кто застал ее за работой, долго потом не могли вспоминать этот случай без смеха.
Каждое дежурство, а нас периодически заставляли дежурить как по школе, так и по классу, мы превращали в маленькое вредительство.
Дежурство по классу длилось неделю. Чтобы не ходить по сто раз за водой, мы с Максимом (он был моим напарником в этом деле) всю неделю мыли пол одной и той же водой. В конце дежурства ставшую киселеподобной массу мы выливали в шкаф, где хранились плакаты.
Во время дежурства по школе, мы заставляли бегающих пионеров распевать гимн СССР, благо текст висел на первом этаже в фойе. Учителям мы объясняли, что проводим патриотически-воспитательное мероприятие. Сами же, когда приходилось петь гимн, пели «Союз нерушимый попал под машину»… или «Однажды в студеную зимнюю пору»…
Мелкое бытовое вредительство тогда было повсеместным явлением. Вредили ради выгоды, из-за лени или ради прикола.
В разгар большевистских времен мама регулярно выезжала на проверку совхозов и колхозов. Однажды прямо при ней доярка надоила ведро молока, затем процедила его через старые рейтузы, чтобы сэкономить марлю, которая была нужней дома.
Два моих приятеля подрабатывали как-то летом на аксайском горпищекомбинате. Чтобы рабочее время не пропадало зря, они решили попить пива. Купили, выпили, захотелось ссать. Туалет был черти где, к тому же по дороге можно было спалиться, попавшись на глаза мастеру. В результате туалетом для них стала емкость с соком, который там разливали по баллонам.
Однажды, когда я работал слесарем на заводе, меня приставили помогать чинить мясорубку в заводской столовой. Когда мы ее разобрали, меня чуть не стошнило от вони. Похоже, никому не приходило в голову ее мыть.
В школе нас регулярно посылали в колхоз. Чаще на прополку, но иногда и на сбор урожая. Разумеется, нам не было никакого дела до центнеров с гектара, и мы рубили тяпками все подряд, сохраняя жизнь лишь случайно не попавшим под раздачу культурам. Собирая помидоры, мы клали на дно ящиков всякую дрянь, включая гниль, траву и землю, лишь сверху прикрывали это помидорами. Виноград мы собирали «стахановским методом» (название мое). Так как срезать его по одной кисти было долго, мы подставляли под куст корзину и крушили его специальным ножом. Затем сверху из корзины убирали обломки веток и листья. Однажды, нас послали на сбор яблок. Вспомнив анекдот про яблоки и хохлов, я сдал несколько корзин исключительно надкусанных плодов.
На субботниках мы соревновались, кто меньше пользы принесет родной школе. Однажды нас со Слоном заставили вскопать небольшой участок. Работы там было минут на пятнадцать, но ее нужно было растянуть до конца субботника. Тут как раз малышня набежала.
- Хотите покопать? – спросил у них Слон. – Это прикольно.
Доброволец нашелся сразу. Работа ему понравилась, и вскоре возле нас была очередь из желающих покопать малышей. Мы со Слоном начали подумывать брать с них по 10 копеек за это удовольствие, когда к нам подрулила Ольга Георгиевна (наш классный руководитель) и физик по прозвищу Паровоз. Неплохой, кстати, мужик.
- Да, Ольга Георгиевна, - ответил Слон, когда она нас гневно окликнула.
- Вы что это детей заставляете за вас работать?
- Никто их не заставляет.
- Как можно, Ольга Георгиевна, что мы изверги какие? – подключился я.
- Они сами нас попросили.
Дети подтвердили наши слова.
- Быстро заберите у них лопаты. А вы дуйте на свой участок.
- А нас отпустили! – радостно сообщили малыши.
- Тогда марш отсюда!
- Ольга Георгиевна, ладно мы уже испорченные и неисправимые, но вы только что объяснили детям, что работа на благо школы, а потом и на благо Родины – это наказание, а не праздник. Благодаря вам, они этот урок на всю жизнь запомнят, а вы потом удивляться будете…
- Ты не умничай, а работай, - перебил меня Паровоз.
Взяв лопату, я принялся лениво копать, вгоняя в землю не больше четверти штыка. Слон копал не лучше.
- Вы что, лопату раньше не видели? – не выдержал Паровоз.
- А где бы мы их видели, всю жизнь в квартире? – ответил я.
- А вы копать умеете? – спросил Слон.
- Конечно. Я считаю, что каждый мужчина должен…
- А покажите, - попросил он.
- Давай лопату.
Выхватив у Слона лопату, Паровоз начал показательно копать. Слон принялся засыпать его вопросами.
- Понятно? – спросил Паровоз, когда участок был вскопан.
- Спасибо. Вы так хорошо объясняете, - ответил Слон.
Когда до Паровоза дошло, что произошло на самом деле, он не смог удержаться от смеха.
- Да, ребята… - только и сказал он.
Слон, кстати, отжигал довольно часто.
Однажды мы всем классом сорвали урок. Когда учительница сказала, чтобы мы все шли домой за родителями, он выдал:
- «А я, пожалуй, не пойду», - промолвил павиан. -
«В зоологическом саду не станет обезьян».
Ольга Георгиевна вела у нас английский. Когда она спрашивала Слона, он медленно поднимался. Затем несколько секунд молча барабанил пальцами по столу. После этого, заикаясь, произносил:
- Ин вис е... Ольга Георгиевна, - менял он тему, - а Михал Сергеич…
Он тогда только занял пост генерального секретаря и часами нес пургу с экрана телевизора, которую Слон начинал пересказывать вместо текста. Как у него хватало терпения слушать горбачевскую лобуду?
- Это конечно… - пыталась вернуться к теме урока Ольга Георгиевна, но он не давал ей и рта раскрыть.
- Ольга Георгиевна, вы не согласны с Михалом Сергеичем, или вам неприятно о нем слушать? – с осуждающим удивлением в голосе спрашивал он.
- Нет, конечно, но у нас урок…
- А я не могу молчать! Меня до глубины души трогают эти слова!
И так до конца урока.
С Максимом мы стабильно занимали призовые места на районных олимпиадах по физике и математике. Недели за 2 до очередной олимпиады мы принимались терроризировать математичку:
- Надежда Алексеевна, мы хотим позаниматься, - сообщали мы, подрулив к ней перед первым уроком.
- У меня урок, - отнекивалась она.
- Ну и что? У нас тоже урок.
- Как ну и что? Надо новую тему давать.
- Потом дадите.
- Правильно, дайте им самостоятельную.
- А мы математикой позанимаемся.
- А у вас что, урока нет? – подозрительно спрашивала она.
- Есть, но вы ведь нас отпросите?
- Да нет, ребята, так нельзя.
- Там все равно делать нечего.
- Ну вы даете! На уроке и нечего делать.
- Мы все равно не пойдем.
- Как не пойдете?
- Ну что вы как маленькая.
- Если вы нас отпросите, мы будем заниматься, а не шляться где попало.
- Хорошо. Но только в последний раз.
Лучше нас с олимпиадными задачами справлялась только Люся из второй школы. Никогда не забуду нашу первую встречу: Олимпиада идет уже минут десять, и тут в класс входит нечто. Бесполая стрижка под горшок. Не первой свежести мужской костюм из коричневого плюша откровенно советского производства. Казалось бы, ботан-дегенерат. Вот только на ногах у этого существа были войлочные ботинки «прощай молодость» ядовито-синего цвета. Толкаю Максима:
- Глянь, это она или он?
Какая может быть математика? Минут сорок пытаемся идентифицировать это недоразумение.
- Это оно, – признаем мы свое поражение.
К сожалению, Паровоз пробыл у нас недолго. Когда он ушел, физики начали меняться чуть ли не по два раза в четверть. Какое-то время нашим физиком была Ольга Чингизовна, наверняка заслуживающая звание самый тупой учитель страны. До того, как начать преподавать физику она работала в районо кем-то по внеклассным делам. Когда ее доставали, она визжала, как резаная свинья:
- Вы что думаете, я дура?!! Думаете, я физику не знаю?!! Да я десять лет назад в деревенской школе высшую математику преподавала!!!
Закончу школьную тему парой забавных историй.
Одну из техничек звали Ракетой. Была она маленькой, тощей, но весьма бойкой старушонкой. Любила выпить, и за словом в карман не лезла. В сортирах у нас были не нормальные унитазы, а узкие и продолговатые с площадками для ног по бокам. Они были вмонтированы на уровне помоста и больше напоминали дырки в уличных сортирах, чем унитазы. Когда они забивались, а мы забивали их специально, Ракета засовывала в мутную кашицу руку по локоть, и извлекала из унитаза причину засора. После этого она не мыла руки, а просто вытирала их о половую тряпку.
Однажды я наблюдал такую картину: Звонок на урок. Толпа старшеклассников бежит в класс. Посреди коридора стоит раком Ракета и пытается что-то оттереть тряпкой от пола. Старшеклассники прыгают через нее, как через козла. Если я не ошибаюсь, это называется опорным прыжком. Последний, не рассчитав прыжок, врубается в нее на полном ходу, в результате чего Ракета летит рыбкой по коридору.
В другой раз уже мы, будучи старшеклассниками, неслись на урок мимо коморки Ракеты. Один из нас издал дикий вопль, такими примерно Карлсон пугал воров. Через пару секунд после этого открылась дверь коморки. Оттуда высунулась старческая рука, и ловко залепила половой тряпкой по лицу Слону. После этого дверь в коморку резко захлопнулась.
К моменту окончания школы я понятия не имел, кем бы хотел работать, поэтому в институт поступил только за тем, чтобы не пойти в армию. Мой выбор пал на ВТУЗ, который к тому времени благополучно оканчивал брат. Это был самый близкий от дома институт с военной кафедрой. Конкурс был небольшой, к тому же отличники и хорошисты сдавали только математику устно и математику письменно.
Инженером, а ВТУЗ готовил инженеров машиностроителей, я работать не собирался. В те времена инженеры были одной из наиболее забитых категорий людей. Получали они в лучшем случае 140 рублей в месяц, а обычно 100 – 120, и были первыми кандидатами на отправку на низко квалифицированную работу: перебирать гнилые овощи на базе, копать канавы, убирать мусор и помогать грузчикам.
По поводу трудоустройства я голову себе не ломал: впереди было 6 лет учебы, а потом родители обязательно бы меня устроили куда-нибудь, где можно было бы получать деньги и ничего не делать. Хорошо работать в стране, где отношения с работниками строились по принципу: «Хочешь жни, а хочешь куй, - все равно получишь хуй», - смысла не было.
До последнего курса учеба мне давалась легко. По математике мои работы никто не проверял. Пять не глядя. Оценивая рейтинг, преподаватель по физике ставил мне шесть при пятибалльной системе.
- Если я поставлю ему пять, - пояснял он группе, диктуя оценки, - никому из вас нельзя будет поставить выше четырех, но это неправильно, потому что многие из вас знают физику на отлично. Поэтому ему ставлю шесть.
Учась почти отлично, я нередко сдавал экзамены на каникулах, так как вспоминал об учебе уже в средине сессии. Однажды забавная история приключилась на экзамене по философии. Когда я пришел на кафедру, там пытались в очередной раз получить по три балла Мамедов и Бабеков. Увидев меня, преподавательница заулыбалась и сказала:
- Ты получишь свои пять, когда эта парочка сможет ответить на три, - и дала мне их билет.
Через час мы ушли оттуда с оценками.
Какое-то время Дюк тоже был втузовцем. Мы часто встречались по пути в институт. В такие дни у нас в ход шла монета. Когда выпадал орел, мы шли на пиво. Решка означала поход в кино. Учиться мы загадывали идти, только если она станет на ребро. Однажды так и получилось – монета попала в щель в полу, и мы честно отсидели все пары. С тех пор мы решили идти на учебу, если она зависнет в воздухе.
Некоторые предметы сдавались сами. Так, например, пришел я на кафедру сдать зачет по ИПП.
- Могу я видеть товарища Стародубского? – спросил я, поздоровавшись.
Ответом мне стал дружный смех
- Не Стародубского, а Самодумского, - недовольно поправил один из присутствовавших там преподавателей. Что вы хотели?
- У нас зачет по ИПП.
- Из какой вы группы?
- Из тринадцатой.
- Что-то я вас не припоминаю.
- А вы и не могли меня припомнить. Меня на занятиях не было.
- Да? Ладно, давайте зачетку.
Иногда халява не получалась. Экономику у нас вел, чуть ли не современник Наполеона. В начале лекции он пытался бодриться, но к концу занятий его дикция приобретала позднебрежневский характер. К экзамену я не готовился, надеясь отбрехаться по ходу беседы. Попался мне вопрос про качество продукции. Он внимательно меня выслушал, не перебил ни разу, а потом спросил:
- Так что же все-таки такое, качество продукции?
- Качество продукции… качество продукции это… это… удобоваримость ею пользования.
- Что?
- Удобоваримость ею пользования.
- Как вы сказали? Удобо…
Смех перешел в кашель.
- Достаточно. А то вы меня в гроб загоните. Продолжим в другой раз.
Продолжение следует.